Помощница мне улыбается, и я ей улыбаюсь и думаю: почему она Нина, ведь Нина – это я! Говорю:

– Мы сосновые шишки привезли!

Мамочка смеётся и говорит:

– Как ты чудесно разговариваешь!

Я глажу Мамочку по волосам – они такие мягкие!

Еду по двору на автомобиле. На педали нажимаю быстро-быстро – и машина едет быстро, нажимаю на гудок – он гудит, колесо поворачиваю – машина поворачивает, и опять еду быстро. Приезжаю к Бабусе, она сидит с Анночкой на скамейке, вылезаю из автомобиля, сейчас буду бегать. Я не просто бегаю, а бегаю и подпрыгиваю! И я бегу и подпрыгиваю – это так хорошо, что хочется смеяться и смеяться! Останавливаюсь и смотрю, как девочки прыгают через верёвку. Две девочки крутят верёвку, а другие прыгают: один раз прыгнут, убегают и с другой стороны становятся. Я не понимаю, почему они прыгают только один раз? По двору идёт женщина, я её знаю, она приносит Мороженый торт. Ой, как вкусно! Я стою и думаю: сегодня принесли Мороженый торт – значит, мы сегодня будем его есть! Мне уже давали, потому что я большая – мне три года! Мамочка научила меня: надо медленно есть, и сначала не есть, а толкать его в стаканчике.

Это будет очень хорошо! Мы сядем за стол, я рядом с Мамочкой, Эллочка – с Папой, а напротив Бабуся, с ней Анночка на высоком стуле, ей торт не дают, потому что она ещё маленькая. С другой стороны сядет Помощница Нина. А на столе стоят стаканчики красивые и тоненькие, в них ложечки – красивые и тоненькие, а рядом со стаканчиком – салфетка в такой круглой! Папа принесёт Мороженый торт – он очень красивый и очень вкусный! Папа его разрежет на кусочки и всем положит в стаканчики. Мамочка посмотрит на меня и улыбнется, а я ей буду головой кивать – я помню, что надо есть медленно.

Меня трогают за плечо, я оборачиваюсь. Папа стоит. Он смотрит на меня и улыбается. – Знаешь, Мартышка, – говорит Папа, смотрит на меня и немножко не на меня, – ты всю неделю очень плохо себя вела. – Ну вот, опять Папа про это, я не понимаю, что такое «плохо себя вела». – Да, – говорит Папа, – и из-за того, что ты плохо себя вела, торт из мороженого превратился вот в это. – Он вынимает из-за спины руку, а в ней что-то маленькое и непонятное.

Я не знаю, что сказать, и не знаю, что думать. Как… почему… неужели не будет Мороженого торта? Нет! Нет! И что это такое непонятное и противное? Я очень сержусь и говорю Папе:

– Нет! Не может быть!

Папа улыбается – мне это очень не нравится – и говорит:

– Почему не может быть? Взял и превратился! Возьми в руки, посмотри, потрогай – был торт, а теперь вот это.

Он даёт мне это противное в руки, я беру и смотрю, что это такое? Небольшой серый камень, такой ровный, а посередине маленькая картинка – что-то красное и зелёное. Я думаю про торт, на нём всегда красный и зелёный крем, он превратился в эту картинку? Нет! Не мог он превратиться! А Папа не мог его превратить? Я думаю: он не может его превратить в этот камень? А если может? Надо попробовать это противное – может, откусить кусочек? Я как-то лазила под столом в кухне и нашла там пряник. Попробовала его – какой он был противный, твёрдый, и такой был у него запах, что я его сразу выбросила совсем далеко в угол.

Неужели Папа мог превратить Мороженый торт в этот противный камень? Я не понимаю это и не очень верю, но потом думаю: он же сказал «превратился»! Надо откусить этот противный… наверное, он такой же, как тот пряник… но мне не хочется пробовать при Папе, потому что он смотрит на меня и улыбается. Я не верю, что сам торт превратился бы, только Папа его мог превратить. Не превратился бы сам торт – стоял бы на столе, и все! А теперь какой-то камень с картинкой! Но как Папа это сделал? Не мог он это сделать! Смотрю на Папу, он смотрит на меня и улыбается. Смотрю на камень и понимаю – он это сделал! Превратил! Превратил!!!

И думаю: какой неприятный человек.

Мы только что позавтракали – все, все за столом: Мамочка, Бабуся, Папа, Эллочка, я, Анночка и Помощница Нина. Я люблю, когда все за столом. Эллочка вдруг говорит:

– Папа, ты очень хочешь спать!

Папа говорит:

– Я не хочу спать, я выспался – сегодня воскресенье!

Мамочка говорит:

– Все бегемоты после завтрака очень хотят спать.

Папа удивляется и говорит:

– Я сразу не почувствовал, а теперь понимаю: я очень хочу спать, я очень Сонный Бегемот, я самый Сонный Бегемот на свете!

Анночка смеётся, хохочет и хлопает в ладоши. Бабуся говорит ей, что она хохотушка, и тоже смеётся, Мамочка говорит, что Бабуся тоже хохотушка, – и мы все смеёмся. А Папа встаёт из-за стола, зевает, идёт между роялем и буфетом к кровати и говорит:

– Я Сонный Бегемот, я очень Сонный Бегемот!

Я вскакиваю со стула и бегу за ним, Эллочка бежит за мной. Мы прибегаем, а Папа уже лежит на кровати, лежит на животе и громко-громко храпит, потому что он Сонный Бегемот! Я залезаю на кровать и сажусь ему на спину пониже, где банки не ставят, а Эллочка садится ему на ноги. А Папа храпит и храпит. И мы начинаем хлопать его и бить и кричим: «Просыпайся, Сонный Бегемот! Просыпайся! Немедленно просыпайся!»

Он не просыпается, но храпит ещё сильнее!

Анночка стоит около кровати, но залезть не может – ей только полтора года. Мамочка поднимает её и сажает на кровать. Анночка подползает к Папиной голове, садится на неё, гладит её и просит нас:

– Не мучайте Папочку, не бейте!

Мы кричим: «Это не Папочка, это Сонный Бегемот». И бьём его, бьём изо всех сил! А он храпит и ещё хрипит.

– Не мучайте Папочку, не мучайте Папочку, – кричит Анночка и начинает плакать, сидит у Папы на голове, гладит его и плачет.

Мамочка снимает Анночку с Папиной головы, берёт на руки и говорит:

– Сонный Бегемот, просыпайся!

Он не просыпается. Я уже не могу его так сильно бить, как била, а он всё не просыпается! Мамочка говорит таким голосом, как будто она немножко страшная:

– Про-сы-пайся, Сон-ный Бе-ге-мот!

И он просыпается, переворачивается на спину, мы с Эллочкой падаем на кровать к стенке – и все хохочем. У Анночки слёзы на щеках, и она тоже хохочет.

– Знаешь, Мышка, – говорит Папа, он почему-то Мамочку называет то Мышкой, то Вакой, а её зовут на самом деле Мамочка, – самое трудное в этой игре – это Анка на голове!

Я знаю, что такое «трудно», но почему Анночка на голове – это трудно?

– А сколько будет пятнадцать плюс два? – спрашивает меня Эллочка и делает тонкие глаза.

– Я не знаю «пятнадцать», – говорю, – «два» я знаю, а «пятнадцать» не знаю!

– Тогда скажи мне, сколько будет пять плюс два, – говорит Эллочка. – У неё тонкие глаза, и ещё она голову куда-то загибает. Я быстро думаю: два – это один плюс один, а если к пяти прибавить один, получится шесть, а если к шести прибавить второй один, то получится семь.

– Семь, – говорю.

– Тогда почему ты не можешь сложить пятнадцать и два? – Эллочка опять делает кривую голову. – Непонятно!

Приходит Мамочка.

– Девочки, как дела?

– Она не может сложить пятнадцать и два, – смеётся Эллочка. – Это… неприлично!

Я очень сержусь, потому что я не знаю, что такое «пятнадцать», не знаю, что такое «неприлично», не знаю, что сказать, поэтому ничего не говорю. Мамочка говорит:

– Эллочка, а кроме «пятнадцать плюс два», как ты думаешь, что ещё «неприлично»?

– «Неприлично», – говорит Эллочка и опять делает тонкие глаза, – это, ну… есть сушки на улице!

– Так, – говорит Мамочка, – мы с тобой поговорим об этом потом, но сейчас скажи мне, пожалуйста, сколько Ниночке лет?

– Три с половиной года, – говорит Эллочка, у неё становятся обычные глаза и прямая голова.

– Нинуша, – и Мамочка мне улыбается, – ты хорошо считаешь до десяти, а после дачи я научу тебя считать до ста! Девочки, кто хотел научиться прыгать через верёвку?