– А кто это такой?

– Не знаю, – говорю я таким голосом, как будто мне всё равно.

– Это не волк? – спрашивает Анночка, и у неё очень испуганное лицо.

– Волки в лесу живут, – смеюсь я. А сама быстро думаю: он меня заметил, сейчас побежит за поездом, прыгнет к нам в вагон и…

– Пойдём к себе, – говорю Анночке. – Мамочка сказала, чтоб не долго. Пришли к себе. Бабушка сразу Анночке даёт что-то есть, а мне говорит:

– Сейчас, деточка, и тебя покормлю. Тогда Мамочка говорит:

– Нинуша, сядь со мной.

Я радуюсь – мне так хорошо с Мамочкой! Сажусь рядом с Мамочкой, она меня обнимает одной рукой и спрашивает:

– Ну, что вы там увидели интересного?

Мне стыдно, что я вдруг стала такой трусихой, но всё равно я всё-всё подряд ей рассказываю, правда, очень тихо, чтоб никто не слышал!

– Нет, Нинуша, это не волк, – говорит Мамочка, – волки в полях не сидят, да ещё среди бела дня!

– А кто же тогда на меня посмотрел зелёными глазами? – спрашиваю.

– Это солнце блеснуло, – объясняет Мамочка, – отразилось от чего-то зелёного и блеснуло тебе в глаза.

– А что такое «отразилось»? – удивляюсь я.

– Ты мячик на пол кидаешь – он тебе в руки отскакивает, – говорит Мамочка, – а если ты бросишь на пол его не прямо, так он и отскочит не прямо – поняла?

– Про мячик, – говорю, – поняла, а вот про зелёные глаза – не поняла.

– Хорошо, – смеётся Мамочка, – с этим завтра разберемся! Но в глаза тебе блеснуло солнце – это точно!

Но мне хочется во всем разобраться до конца, и я спрашиваю:

– А кто же тогда в поле был?!

– Женщины работу свою заканчивали, сейчас они её закончат и пойдут домой ужинать и спать, – объясняет Мамочка. – И нам пора спать!

– Ма-моч-ка, – я говорю совсем тихим, тихим шёпотом, – а дверь у нас в вагон заперта?

– Заперта, – отвечает мне Мамочка тоже очень тихо.

– А ключ где? – спрашиваю.

– Ключ у проводницы, – шепчет мне Мамочка в самое ухо, тихо смеётся, обнимает меня и целует.

Бабушка даёт мне есть, я ем и радуюсь: дверь заперта, а ключ-то у проводницы!!!

Мы приехали в «эвакуацию»! Город зовут «Свердловск», а там так темно, что даже Мамочку и Бабусю почти не видно, а только слышно! Мамочка говорит:

– Девочки, идите рядом с нами, не отходите, здесь очень темно.

Я вижу, что Мамочка вся чем-то обвешана, и в руках чемоданы, и Бабуся вся обвешана, и у Эллочки что-то в руках. Я говорю:

– Мамочка, дай мне что-нибудь понести.

Мамочка говорит:

– Здесь всё для тебя тяжелое.

– Я сильная, – говорю, – дай, пожалуйста!

Мамочка даёт мне что-то и говорит:

– Если будет тяжело, сразу мне отдай.

– Хорошо, – говорю.

И тут Анночка просит:

– Мамочка, и мне что-нибудь дай!

Мамочка даёт ей чайник – и мы идём. Я никогда такое тяжелое не носила, сначала в одну сторону вся согнулась, потом взяла в другую руку и в другую согнулась – хорошо, мы медленно идём. Я, наверное, не умею носить, и мне кажется, что со мной сейчас будет что-нибудь неправильное и в руках и в груди! Анночка рядом стонет, я её тихо спрашиваю: «Тяжело?»

– «Тя-же-ло», – говорит Анночка, она ещё маленькая, ей только два с половиной года. Надо что-то придумать, беру двумя руками и толкаю животом и ногами – вот так сразу легче стало!

И вдруг мы входим в длинный-длинный коридор! Здесь очень светло и стены блестят. «Возьми двумя руками и толкай животом», – говорю Анночке. Мы толкаем животом и ногами – так ещё можно немножко пройти! Выходим из коридора – и там опять темно! В темноте труднее!

Ой, как здорово! Мы остановились около чего-то большого – ничего не видно. Мамочка говорит, что мы сейчас на этой машине поедем к её «двоюродной сестре». Кто-то нас с Анночкой куда-то сажает, и мы едем. Едем, едем и остановились! «А я вас здесь целый час жду! Босая стою!» – голос такой же, как у Прабабушки, мне он не нравится! И зачем она «босая», думаю, тапочки бы надела. Идём немножко по ступенькам, и всё равно очень темно, наверное, во всей «эвакуации» темно! Входим в какую-то квартиру. Бабуся говорит: «Мне надо детей скорее спать уложить». А противный голос ей отвечает: «Ой-ой-ой, а у меня ещё ничего не готово!» Мамочка говорит: «У нас всё есть, сейчас тепло, можно на пол положить – было бы место».

Я просыпаюсь. Никогда я так не просыпалась, у меня всё везде чешется! Светло. Я сажусь, смотрю – рядом на простыне на полу спит Анночка, и на ней тоже простыня, а у стены спит Эллочка – на полу и тоже под простыней. Около двери на стуле спит Бабуся. Мамочки нет! И у меня всё везде очень чешется! Я смотрю вниз и вижу – по простыне и рядом по полу и по газете, на которой простыня лежит, кто-то ползает – я их не знаю. «Бабуся!» – я тихо-тихо её зову, она сразу глаза открывает, встаёт со стула и ко мне наклоняется и говорит так: «Ох!» Поднимает меня с пола и ставит на свой стул, быстро снимает с меня рубашку, берёт мои простыни и говорит: «Постой немножко, деточка, сейчас вернусь!» И уходит. Я стою и смотрю – комната маленькая, на полу спят Анночка и Эллочка, я на стуле стою – больше ничего, пусто. А по полу кто-то ползает – их много, очень много, я их никогда не видела и не знаю. Приходит Бабуся с простынями и метёлкой, надевает на меня рубашку, даёт мне простыни подержать, метёт метёлкой, с Анночки и Эллочки простыни снимает, немножко ими машет и опять метёт. «Кто они такие?» – спрашиваю я. «Клопы», – говорит Бабуся. «Они плохие?» – спрашиваю. «Плохие», – кивает головой Бабуся, ставит метёлку в угол, берёт у меня простыни – одну кладёт на пол, потом меня на неё кладёт. «Спи, деточка, спи!» – и укрывает меня второй простыней. Я закрываю глаза.

Утром оказывается в квартире много людей: Мамочкина двоюродная сестра – мы должны звать её «тётя Нина», её дочка, тоже зовут Нина, Эллочка предлагает звать её Маленькая Нина, потому что она, как и Анночка, ещё маленькая, ей два с половиной года, а я уже большая – мне четыре с половиной! И тётя Нина, и Маленькая Нина мне не нравятся! Я спрашиваю у Эллочки – они ей тоже не нравятся. У них есть домработница, она большая и толстая – вот и всё! Потом есть старый пожилой старичок с бородой и в очках – он «профессор» из Ленинграда. У него такое лицо, как будто он сейчас будет плакать. А в комнате рядом с нашей живёт мужчина, у него сверху на голове нет волос, а сбоку – есть. Это очень смешно! В этой же комнате живёт женщина, Бабуся говорит, что она какая-то, это слово я не знаю, а потом – «красавица»! И ещё здесь живут тараканы и мышки! Тараканы мне понравились, а мышек я пока не видела. Мамочка говорит, что в нашей комнате – в которой мы будем жить – их очень много, их не надо бояться, они сами всех боятся! Но если с мышкой встретишься, её не надо гладить, она может укусить. «Пусть, – говорит Мамочка, – мышки живут отдельно и мы будем жить отдельно!»

Она уходит из квартиры. Бабуся подводит нас к окну нашей комнаты и показывает нам рельсы за окном, очень близко от окна.

– По ним паровоз ездит, – говорит Бабуся.

– Настоящий? – спрашиваю я и очень удивляюсь.

– Настоящий, – смеётся Бабуся. Мы прыгаем и хлопаем в ладоши: настоящий паровоз, как это хорошо!

Приходит Мамочка. Она несёт двух кошек, и одна кошка идёт рядом с ней. И ещё здесь на кухне живёт кошка – она вдруг приходит и подходит к Мамочке. «Сейчас я зайду в комнату с кошками, закрою дверь, – говорит нам Мамочка, – а мышки боятся кошек – и они сразу отсюда убегут». Мамочка быстро открывает дверь, входит в комнату со всеми кошками и закрывает дверь. И сразу за дверью что-то начинается – какие-то звуки, которые я не понимаю. А в прихожей с нами стоят тётя Нина, Маленькая Нина, Даша и какая-то «красавица» – и они все начинают пищать. Я смотрю на Эллочку, она тоже очень удивляется, ну чего они все стонут и пищат?! И тут тётя Нина говорит Бабусе, а голос такой противный, что слушать нельзя:

– Тётя Надя, а что, Вава мышей, что ли, не боится?