Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Констебль Толивер, — представляется коп, осматривая Лору сверху вниз и определяя, что она не опасна. Он убирает дубинку и достает блокнот. — Могу я узнать ваше имя?

— Мне кажется, тут недоразумение, — начинает Лора, опуская влажную от пота куртку и грязную сумку. Она чувствует себя еще более неловко, чем когда случайно услышала, как Эммануэль рассказывает другим детективам, что у нее «отличные сиськи». Она сдерживала слезы с того самого момента, как увидела в окне горящую Пенни. Теперь слезы просятся наружу, мимо водонепроницаемых дверей, возведенных ею задолго до того, как Якоб забрался в свой замок на втором этаже и спрятался в лабиринте из карт.

— Наверняка, — соглашается Толивер. — Давайте выйдем наружу? Прошу вас.

— Хорошо, — всхлипывает Лора, чувствуя, как надежда покидает ее. Она знает, что если ее арестуют, то Якобу, который тоже, возможно, угодил в какой-то переплет, никто не поможет.

Толивер усаживает ее на скамейку и внимательно разглядывает. Ее хвостик наполовину распустился, и грязные светлые волосы падают на глаза.

Ему следовало бы быть недовольным тем, что приходится работать в такое время. Он провел последние три часа, уговаривая Тень не плыть на Пёсий остров, чтобы убить Штурмана. Они договорились вернуться к этому разговору после рассвета. Он устал и измотан и уже полчаса назад принял заявление о краже от какого-то полупьяного владельца яхты, который сказал, что какой-то бездомный набросился на него и украл его гордость и радость. Толивер отмахивается от выглядывающей из фойе Сорайи и достает шариковую ручку.

Что-то во взгляде этой женщины трогает его так же, как трогала та девчушка с раненой ногой в больнице. Он не вполне понимает, в чем дело. Что-то неуловимое, заметное, только если не смотреть на это прямо, — как солнце.

— Мой муж… — начинает Лора, глядя на темный океан. И замолкает, только дышит тяжело, комкая куртку.

— Да-да? — Толивер кладет руку ей на плечо. — Что с ним?

— Его четыре дня назад похитили из нашего дома в Нью-Йорке, — произносит Лора равнодушным голосом человека, который отлично понимает, как бредово звучат его слова. — Моего зятя убили те же люди, которые его похитили. Секретаршу моего мужа сожгли заживо. И меня тоже искали.

Толивер хмыкает, записывая что-то в блокнот.

— Они преследуют вас здесь?

— Послушайте, я знаю, как это звучит, — говорит Лора, морщась и пытаясь вытереть пыльные руки об джинсы. — Как бред наркомана. И выгляжу я ужасно.

— Давайте начнем сначала, — предлагает Толивер, чувствуя, как его жадное нутро пронзает укол симпатии. Он осторожно похлопывает Лору по плечу. — Сорайя сказала, ваш муж звонил вам из отеля?

Лора кивает и вытирает глаза. Поднимается ветер, и кабели звенят как колокола, ударяясь о мачты.

— Он мне сегодня звонил. Сказал, что находится в отеле «Конч». И я больше ничего не знаю. Я приехала как только смогла, — объясняет Лора, качая головой в знак того, что и сама бы не поверила подобным слезливым сказкам. Она достает сигарету, но вместо того, чтобы прикурить, ломает ее в руке. — Знаете, четыре дня тому назад у меня была цветочная лавка. И у меня был муж.

— У вас есть его фотография? — спрашивает Толивер, чувствуя себя в эту рань настоящим полицейским, а не убийцей, которым он, возможно, станет после рассвета. — Я могу поискать его в нашей системе. Может, что-нибудь всплывет.

Лора шарит в сумке, как будто в ней большая дыра, сквозь которую вытекает все хорошее. Затем она протягивает констеблю свадебную фотографию. Они с Якобом на фоне картины Гималаев.

Толивер долго смотрит на нее и ничего не говорит. Он просто стоит, опустив левую руку с блокнотом.

— Вы не видели Якоба? — спрашивает Лора, чувствуя, как ею овладевает невозможная надежда и в один миг согревает все тело. Пожалуйста, скажи мне да, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.

Толивер смотрит на море. Волны уже метровой высоты и становятся все выше. Когда он отвечает, его голос звучит чуть виновато, как будто он признается в преступлении. Ему следовало бы радоваться, что разрозненные фрагменты информации в его голове наконец-то складываются в целую картинку.

Но десять лет спустя чувство вины весит больше золота.

— Вообще-то, — говорит он, возвращая фотографию, — видел.

Вилли

Вилли не сомкнула глаз.

Всю ночь она просидела на террасе Томаса, наблюдая, как море меняет цвет: черный, свинцовый, белесый. Затем, прежде чем уйти, она позволила себе представить, каково это было бы — для разнообразия остаться где-то в одном месте. Кому-то довериться. Незнакомая ей роскошь. Я могу притвориться наивной, когда тот коп постучит в дверь, думает она, рисуя пальцами ног полосы во влажном песке. Может быть, у него не окажется на меня ничего такого ужасного, от чего я не смогла бы отболтаться. Я могла бы помогать Томасу по дому. Может быть, у меня даже была бы своя комната. С «волшебным фонариком» и телевизором.

И тогда она вспомнила, какие вещи вытворяла. Она снова услышала мольбы о пощаде. Вспомнила приятное покалывание от пороховых ожогов между большим и указательным пальцем всякий раз, как она спускала курок. Вспомнила длинные дни, которые проводила, сидя в каюте и глядя на свои руки. Размышляя. Пытаясь услышать какой-нибудь новый звук, но тщетно. Надеясь в лучшем случае на спокойный сон.

Зарево на востоке ослабело с приближением рассвета, и ночные грезы Вилли тоже закончились. Она погладила песок здоровой ногой, выравнивая поверхность, пока не осталось никаких следов ее присутствия. Затем она отправилась в дом, чтобы совершить кражу. Кто бы сомневался.

И только когда она закрыла за собой входную дверь, словно чья-то мощная рука схватила и встряхнула ее изнутри.

— Перестань, — прошептала она. Это было то же чувство, которое заставило ее свернуть с улицы и следовать ангельским голосам накануне. — Только этого мне сейчас не хватало.

Но Вилли все равно медлила. Храп Томаса, доносившийся из комнаты, вконец испортил ей настроение.

— Черт тебя дери, — прошипела она сквозь зубы и вошла в дом, стараясь не подволакивать раненую ногу и ставя костыль на резиновый наконечник, чтобы он не скользил. Она развернула пачку денег, взяла несколько купюр и засунула остальное в тарелку Томаса из-под супа. Затем нашла черный фломастер и написала «СПАСИБО» и «ПРОСТИТЕ» на белой доске для записок, висящей рядом с выцветшей картой местных приливов. Повинуясь странному импульсу, она потянулась и взяла с полки разбитую фигурку серфера, положила ее в карман куртки. Сломанные фарфоровые ребра впились в кожу. Это ощущение заставило ее почувствовать связь с прежней собой, которой она доверяла больше всего на свете.

Она закрыла дверь так тихо, как только смогла, но все равно услышала, что Томас перестал храпеть. Вилли знает: если человек задержал дыхание, значит, он подслушивает.

* * *

На пристани уже почти светло. Утро вот-вот настанет. Хрупкая девушка пинает толстого мужчину, растянувшегося на земле.

Голосок обращается к Французику:

— Слышь, подвези меня, а?

Французик вскакивает и протирает глаза, не веря в то, что видит перед собой.

Он сошел на берег вчера вечером, после того как к Билли-бою наведались гости. Они хлопали дверями и чокались стаканами. Французик снизу слышал их голоса сквозь тонкие деревянные перекрытия и ворочался в своей постели. Двое мужчин. Один хрипловатый и дружелюбный, другой резкий и настойчивый. У него не возникло желания познакомиться ни с тем, ни с другим, так что он осторожно вышел наружу и на минуточку прилег на пляже, но вскоре уже видел сны о русалках-убийцах и захороненных сокровищах, ждущих, когда он за ними придет.

Голосок повторяет, на этот раз толкнув его в покрытые жиром ребра осторожнее.

— Эй. Слышь, блондинчик? Подвези меня, очень надо.

Отныне Французик будет верить в любую легенду, какую только услышит. Потому что утопленница, морской ангел-убийца, о котором все судачат, стоит перед ним, черные глаза горят, и крутит костылем как танцевальным партнером.

46
{"b":"150607","o":1}