Пацан кивнул на поломанные мачты и скомканные паруса, чтобы придать вес своему замечанию.

Гектор поблагодарил его и поймал такси обратно до аэропорта. За время короткого перелета в аэропорт Уоллблейк на Ангилье он в подробностях изучил пластиковую памятку о безопасности, как будто в ней был спрятан ключ к вселенским тайнам. Его судно нашлось.

И теперь, направляясь к таможеннику Ангильи, щеголяющему блестящим значком служителя ее величества Елизаветы II, Гектор с заученной небрежностью повторяет движение: засовывает руку в карман цветастой рубашки, достает документ в красной обложке и даже не улыбается. Потому что никто не поднимает взгляда на швейцарского туриста.

— Спасибо, — говорит мужчина за стойкой, ставит штамп и тут же о нем забывает. Гектор выходит из терминала, вдыхая пыль и чувствуя себя до смешного счастливым.

Меньше четверти часа спустя таксист высаживает своего неразговорчивого пассажира недалеко от пристани, предоставляя ему пройти оставшееся расстояние пешком, как он и просил. Вечер вскоре превратится в ночь, и туристы уже заняли лучшие места, чтобы сделать удачные снимки очередного кораллово-розового облака. Гектор подтягивает свои черные носки, поправляет очки и проталкивается сквозь толпу. Его интересуют суда.

Шикарные яхты с обслугой в униформе от Гуччи стоят бок о бок с рыбацкими суденышками, чьи небритые капитаны круглый год живут в каютах. Смех отражается от металлических корпусов, сливаясь с жанровыми хлопками пробок от шампанского на борту тех, что побогаче. Провода щелкают о стальные мачты.

Но Гектор проходит мимо этих причалов. Ему не нужно смотреть на них, чтобы понять, где бы он сам встал на якорь. Последнее место, где тебя станут искать, — шпиль возле мусорных контейнеров. Птицы бьют Гектора крыльями, когда он бесцеремонно проходит мимо их ужина, направляясь к последнему судну на якоре.

Спрятавшись за недостроенным сараем, черный швербот тихонько скребется боком об причал. Его коричневые паруса свернуты. На палубе блондин ругается на языке, напоминающем французский, потому что он обжегся о гриль. Другой, с виду капитан, поднимается к нему снизу, тоже ругаясь, и гасит огонь. Потом они смеются и открывают по банке пива.

«Море тени» настолько же реально, насколько Гектор невидим.

Перехватчику безразлично, что чайки гадят на него. Он нашел то, что искал.

Последний раз Якоб убегал от полиции в свой четырнадцатый день рождения.

Его отец тогда только что продал три «кадиллака-девиля», три кошмарных развалюхи, как он их называл, ухмыляясь, как мальчишка много младше своего сына, и подмигивая Якобу так, чтобы миссис Шталь не заметила. Он собирался отпраздновать сделку единственным известным ему способом. Был второй вечер Хануки, Манни валялся с гриппом, и тяжелая верхняя одежда гостей наполняла маленькую квартиру запахом шерсти, как вязальную фабрику. Якоб чувствовал, что отец что-то затевает. Авраам стоял, засунув обе руки в карманы куртки, шляпа с черной ленточкой надвинута на лоб, совсем как у гангстера, каковым он в итоге и оказался.

— Мы с малышом сходим тут за угол, — крикнул он в коридор и схватил Якоба за руку раньше, чем кто-то успел с ним заспорить. — Мы скоро.

— Вы куда? — крикнула миссис Шталь ему вслед, но решила не ввязываться. Все равно Авраама невозможно было остановить.

— Пап, куда мы идем? — Якоб шел за отцом по Бруклину и далеко не сразу получил ответ. Улица зданий с немецкими названиями и латиноамериканскими швейцарами уже не считалась их районом, но Авраам пронесся по ней и остановился, только дойдя до стальной ограды у автострады. На улице были одни выгуливалыцики собак, зарабатывающие свои трудные деньги в минусовую температуру, пытаясь заставить несчастных животных поскорее закончить свои дела, чтобы можно было всем разойтись по домам. Над черной рекой снежные вихри застилали вид на узорную, обветшалую паромную станцию Стейтен-Айленда, которая появлялась и исчезала кислотно-зеленой вспышкой, как будто прячась за клубами пушечного дыма. Авраам опустошил карманы и пошарил в поисках спички.

— Сейчас мы с тобой зажжем волшебную свечку, — забормотал Авраам себе под нос. Якоб топтался на месте от холода — на нем был только легкий свитер. Еще несколько секунд отец стоял, наклонившись, как шаман. Затем что-то вспыхнуло желтым.

Вжжжжжиххх! В небо метнулась ракета и исчезла в белой пустоте.

— Подожди, — сказал отец, глядя в небо, как будто молясь.

Ба-бах! Где-то в недрах снежной бури поочередно расцвело зеленое, фиолетовое и красное, превращая зиму в психоделическую весну. Затем снова стемнело.

— Эй! — крикнул какой-то мужчина. Очень недовольный. — Эй, вы!

— Пап… — позвал Якоб, поворачивая голову на звук.

— Ну, еще разочек, — не унимался Авраам. — Я изрядно заплатил за эти хреновины.

— Прекратите немедленно!

Из белой мглы выступила темно-синяя фигура полицейского и протянула к ним руку. Он был в трех шагах от них, когда Авраам уронил охотничьи спички на оставшиеся фейерверки. Хотя, возможно, он сделал это нарочно. Якоб почувствовал, как отец резко потянул его за руку, и помчался за ним следом, а за спиной грянула череда оглушительных взрывов, которые сопровождал смех Авраама. Они бежали, пока не оказались в квартире, где миссис Шталь уже приготовила горячее какао и усталую всезнающую улыбку.

— Повеселились, мальчики? — спросила она, выглядывая в окно, где над Ист-Ривер распускалась последняя вспышка. Авраам бросил на сына взгляд, каким один школьник умоляет другого не закладывать его директору. Он подмигнул. Это между нами, дружок.

— Круто повеселились, — ответил Якоб.

Но в Бруклине множество закоулков, тупиков и строительных площадок. Там есть где прятаться.

А повзрослевший Якоб, вбегающий на узенькую улочку за отелем «Конч», понимает, что долговязый коп может бегать быстрее и дальше его. Над ним нависают террасы, откуда в недоумении смотрят люди с вечерними коктейлями. Сдаться? Якоб пытается представить себя в местной тюрьме. Ну уж нет. Но я так устал. И чертова рука…

— Слышь, давай сюда! — раздается детский голос. Пацан лет двенадцати стоит неподалеку слева, в тени, между двумя большими мешками с бельем. Узкие плечи в раме открытого дверного проема. Не раздумывая, Якоб забегает внутрь, и дверь с грохотом захлопывается.

— Зачем ты это сделал? — спрашивает Якоб, потирая локоть и озираясь. Он в прачечной, и филиппинки косятся на него, хихикая, но не прекращая работу.

— Да просто скажи «спасибо» — и все, — поморщившись, говорит мальчик. Он одет в просторные шорты для плавания, футболку «Биллабонг» и, похоже, изнывает от скуки на этих каникулах, которые ураган только что испортил.

— Прости, чувак, — отвечает Якоб, тут же обругав себя идиотом за попытку говорить по-свойски. — Ну, то есть я действительно благодарен.

— Почему ты убегаешь? — интересуется пацан, запрыгивая на крышку сушилки и барабаня пятками об дверцу.

— Честно говоря, я и сам не знаю.

Локоть мечет ледяные осколки прямо в мозг. Шаги за дверью хрустят по грязи, но проходят мимо.

— Мой папа всегда говорит, что убегают только вруны.

— Ты когда-нибудь врал? — спрашивает Якоб, глядя парню в глаза, которые кажутся добрыми, но могут в любой миг перемениться, если сказать что-то не то.

Мальчик думает несколько секунд, затем пожимает плечами:

— Ну да, конечно.

— Моя жена… — Якоб замолкает, пытаясь взять тон поспокойнее, но мальчик уже заметил напряжение. — По-видимому, моя жена погибла из-за несчастного случая. Мне пришлось занять эту одежду, которая, я в курсе, выглядит жутко. И я пытался дозвониться домой, когда пришла полиция. Знаешь, по-моему, они решили, что я бездомный бродяга.

Мальчик внимательно рассматривает его: бамбуковая шина на руке, грязная куртка. Общий вид неудачника.

— Ну так ты и похож на бродягу.

Затем он достает телефон, открывает его и тут же погружается в игру. Из пластикового динамика доносится тяжелый рок, затем какие-то крики и вопли — мальчуган отчаянно мочит кого-то на крохотном экранчике. Филиппинки перешептываются и смотрят на мужчину, который стоит слишком близко к мальчику. Якоб знает, что у него осталось всего несколько минут.