Ее узкие глазки стали похожи на щелочки.

— И сколько же ты собираешься переводить мне денег ежемесячно? — спросила она.

— Достаточно! — отрезала я.

— В таком случае лучше тебе высылать мне вдвое больше, чтобы я могла откладывать на воспитание дочери. Но не вздумай разочаровать меня, Хевен Кастил! Я доберусь до тебя, и можешь не сомневаться, что тогда уж ты точно всего лишишься!

Казалось, что холодный ветер с гор Уиллиса нашел меня и в этих теплых краях, чтобы заморозить до смерти. И уже чудился вой волков и мерещились сугробы снега вокруг нашей жалкой лачуги, грозящие похоронить меня под собой. Я с трудом пыталась собраться с мыслями и подыскать нужные слова, потеряв ощущение времени и завороженно глядя на грязные рваные занавески, которые ветер яростно задувал в комнату, норовя сорвать их с карниза.

И вдруг до меня наконец дошло, почему сестра так ненавидит меня! Ведь все это из-за Логана! Именно из-за него прониклась она ко мне такой ненавистью! Она лезла из кожи вон, чтобы привлечь к себе его внимание, а он даже и не взглянул на нее как следует ни разу! Я прижала ладони к своим пылающим щекам: как рано созревают в горах девушки и как скоро берутся сами решать, какой парень им подходит, когда этого вообще никто наверняка не может знать!

Взять, к примеру, судьбу несчастной Сары. Надо же ей было влюбиться в такого человека, как Люк Кастил! А Китти Деннисон, с ее безумной страстью к мужчине, которому она нужна была лишь для того, чтобы удовлетворить похоть! И все же Фанни продолжала стоять на месте, пытаясь испепелить меня своими ненавидящими черными глазками. Но будь я проклята, если уступлю ей его!

— Ладно, Фанни, успокойся, — стараясь казаться уверенной в своих силах, сказала я. — Так и быть, съезжу в Уиннерроу. Может быть, мне и удастся уговорить Вайсов вернуть тебе твоего ребенка. Но пока я буду там, ты должна хорошенько подумать, как тебе вырастить твою девочку здоровой и счастливой. Одних денег мало, чтобы стать хорошей матерью! Нужно еще научиться любить дочь сильнее, чем самое себя. Тебе придется отказаться от своей мечты стать актрисой и сидеть с малышкой дома.

— У меня все равно нет шансов стать настоящей артисткой! — с отчаянием простонала Фанни. — А я так мечтала об этом! — Признаться, на мгновение мне стало искренне жаль ее. — Так что я вполне могу оставить эту затею, — продолжала она. — Тут один мужчина хочет на мне жениться, и, пожалуй, я соглашусь и выйду за него. Ему, правда, пятьдесят два года, и я его совсем не люблю, но у него хорошая работа, и он сможет содержать меня и моего ребенка, конечно, если и ты будешь нам помогать. Так что, когда ты вернешься с моей Дарси, мы с ним уже станем мужем и женой навеки, а я постараюсь не транжирить попусту деньги, которые ты мне дала.

— Не будь дурой! — воскликнула я в сердцах. — Не выходи за старика! Найди молодого парня, примерно своих лет, заведи семью с ним и ни о чем не беспокойся. А когда я вернусь с твоей крошкой, то буду помогать вам, пока ты не встанешь на ноги.

— Можешь не сомневаться, я дождусь тебя! — улыбнулась Фанни. — Я буду молчать как рыба. Ни слова никому не скажу, даже Маллори, ну, тому парню, который втрескался в меня. А ты делай свое дело, и непременно добьешься своего, я знаю! Ты всегда добивалась своего, Хевен, разве не так?

И вновь она скользнула завистливым взглядом по моей одежде и драгоценностям, к которым я настолько привыкла, что уже и не замечала их на себе.

Но прежде чем отправиться в Уиннерроу, я позвонила Тому, оставив Фанни в Нашвилле.

— Фанни настаивает, чтобы я выкупила ее ребенка, — сообщила я. — Прошу тебя, возьми часть денег, которые я дала дедушке, и прилетай в Уиннерроу: одной мне не справиться с супругами Вайс.

— Хевенли, ты прекрасно знаешь, что я не могу этого сделать! Нужно быть полной дурой, чтобы сунуть деду столько денег! Он даже не помнит, куда их спрятал! Ты же знаешь, что больше доллара у него в кармане никогда не было. Зачем ты доверила ему такую сумму?

— Да потому что ты не согласился бы взять их у меня! — едва не плача от его упрямства, закричала я.

— Я хочу сам всего добиться, мне не нужны подачки! — упрямо твердил Том. — И если ты еще не растеряла все свои мозги, рекомендую забыть, что ты наобещала Фанни, и пусть девочка растет у супругов Вайс, тем более что все думают, что она их родная дочь. Из Фанни все равно не получится настоящей матери, дай ей хоть миллион в месяц, и тебе это известно не хуже, чем мне, Хевен.

— До свидания, Том! — с отчаянием прошептала я, чувствуя, что беспощадное время и обстоятельства украли у меня когда-то горячо любимого брата. Теперь я могла надеяться исключительно на Троя, но и он оказался не в лучшей форме, когда я позвонила ему.

— Скорее возвращайся домой, Хевен, — каким-то странным голосом сказал он. — Мне порой кажется по ночам, что ты мне только приснилась и мы больше никогда с тобой не увидимся.

— Я люблю тебя, Трой! Я не сон! Вот поговорю с Вайсами, и мы тотчас же поженимся.

— Я почти не слышу тебя, у тебя какой-то чужой голос.

— Это ветер шумит в проводах, я всегда его слышу. И я рада, что его слышит кто-то еще.

— Хевен… Ладно, я не хочу больше ни о чем тебя просить…

Первым же рейсом я вылетела в Западную Виргинию, в Уиннерроу, где на Мейн-стрит жил в квартире над аптекой Логан Стоунуолл.

Я испытывала судьбу, даже не догадываясь, что она уготовила мне. Знала, что рискую, но надеялась на силу денег, которые помогут мне вернуть одну маленькую девочку ее родной матери, и, возможно, в будущем она будет мне за это благодарна…

В церкви пели, гордо вскинув подбородки в религиозном упоении. Люди вдохновенно и трепетно восславляли Господа Бога, и их торжественные лица напомнили мне о моем детстве — о той его поре, когда моей матерью была Сара, и жили мы в жалкой лачуге в горах Уиллис, и единственную радость для меня представляла любовь к Логану Стоунуоллу, а самыми счастливыми часами в жизни — те, которые мы с ним проводили по воскресеньям в этой же церкви.

Голоса поющих говорили о том, что для них это лучшие минуты в жизни, но особенно пронзительно и чисто, как мне казалось, звучали они вот в такие же, как и теперь, душные летние вечера, когда на небе то и дело полыхали зарницы. Высмотрев незанятое укромное местечко в последнем ряду, я потихоньку начала к нему пробираться сквозь толпу стоящих в проходе нищих, вновь чувствуя себя самой ничтожной тварью из отверженного всеми семейства презренных Кастилов.

Даже не верилось, что те же благозвучные голоса, ласкающие сейчас мне слух, звучали нередко грубо и резко. Хотя что в этом удивительного, ведь они принадлежали не ангелам, а простым смертным, способным сотрясать воздух отборной руганью и проклятьями. К моему удивлению, в этот вечер в церкви собралось довольно много народу из нашего поселка, хотя раньше, как мне помнилось, среди соседей находилось мало любителей толпиться в воскресенье в душном помещении. Одетые во все лучшее, они косо поглядывали в мою сторону.

Я поняла, что меня узнали, несмотря на все мои наряды.

И как прежде, они не желали принимать меня как равную: я поняла это по их молчаливой отчужденности, если не враждебности. И не будь я столь решительно настроена, то, пожалуй, ушла бы, потому что знала, что ни богатство, ни даже слава никогда не помогут мне завоевать их уважение или, на худой конец, доброе расположение. Для таких, как я, место в общественной иерархии было заранее предопределено незыблемыми традициями и закостенелыми устоями провинциальных обывателей. Руководствуясь ими, они и решали раз и навсегда, что хорошо и допустимо, а что дурно и неприемлемо.

Жители горных деревушек по-прежнему занимали задние скамьи, обитатели долины держались вместе в середине, а самые уважаемые и почетные граждане, участвующие в благотворительной деятельности или не скупящиеся на щедрые пожертвования церкви, восседали в первых рядах, ближе к Богу. И среди них была, конечно же, самая благочестивая и чопорная — Розалин Вайс, не отводившая ничего не выражающего взгляда от своего супруга, неторопливо и с достоинством поднимающегося на подиум. Сшитый на заказ дорогой черный костюм придавал его фигуре удивительную стройность, хотя ни для кого не являлось секретом, что преподобный Уэйланд Вайс обладает таким завидным аппетитом, что просто не может не прибавлять в весе менее десяти фунтов в год. Мне же показалось, что он остался таким же, каким я видела его в первый раз, когда мне было десять лет.