— Иными словами, в трудных ситуациях ты обращаешься к своему отцу с его миллионами, связями и властью, которые он всегда держит наготове, как обыкновенный человек вроде меня — в карманах деньги на мелкие расходы?

— Все, что я пытаюсь сделать, — начала она примирительным тоном, пытаясь разрядить обстановку, пока не стало поздно, — это сэкономить нам время и силы. Если мы попробуем сделать все по правилам, то окажемся в мире кафкианского «Замка»: мы превратим свою жизнь в ад, пытаясь найти нужные бумаги, и обязательно столкнемся с еще и еще одним мелким бюрократом вроде синьора Росси, который скажет нам, что все не так и это не те документы, и нам придется ходить по бесконечным коридорам, пока мы оба совсем не спятим.

Ей показалось, что Брунетти постепенно приходит к мысли, что она права, и Паола с особой убедительностью договорила:

— И поэтому если я имею возможность попросить своего отца помочь нам, то почему бы не сделать это? Ведь у меня нет терпения и сил решить этот вопрос каким-то другим способом!

— А если я скажу тебе, что предпочитаю сделать это сам, без его помощи? — все же не согласился с ней Брунетти. — Это наша квартира, Паола, а не его.

— Ты хочешь сказать, что собираешься пойти по официальному пути или… — Тут ее голос стал просто бархатным: —…сделать это с помощью своих близких друзей и собственных связей?

Брунетти улыбнулся — верный признак того, что мир восстановлен:

— Именно это я и хочу сказать.

— Ну, — сказала она, улыбаясь в ответ, — это меняет дело. — К кому обратишься? — спросила она, выходя из комнаты и думая о своем отце.

— К Ралло из Комиссии по изящным искусствам.

— К тому, чей сын продает наркотики?

— Продавал, — поправил Брунетти.

— Он тебе чем-то обязан?

— Да, я оказал ему услугу.

Брунетти не захотел вдаваться в детали.

Паола довольствовалась этим и лишь спросила:

— Но при чем здесь Комиссия по изящным искусствам? Разве наш этаж не был построен после войны?

— Именно так и сказал нам Баттистини. Но нижние этажи считаются памятником архитектуры, и это, возможно, добавит нам трудностей.

— Да уж, — согласилась Паола. — А еще к кому ты можешь обратиться?

— Кузен Вьянелло — архитектор, работает в Коммунальном отделе, если не ошибаюсь, там, где выдают разрешения на строительство. Поручу Вьянелло, чтобы он попросил братца поразмыслить, чем он может помочь.

Какое-то время они сидели и вспоминали имена тех, кому они в прошлом оказывали помощь, сейчас это могло пригодиться. Был уже почти полдень, когда они составили список потенциальных помощников и пришли к согласию по поводу степени их полезности. После чего Брунетти спросил:

— А у тебя готов moeche?

Тут по привычке, выработанной за десятилетия брака, она обратилась к невидимому слушателю, который всегда разделял ее негодование, когда она бывала возмущена супругом:

— Нет, вы это слышали? Нам грозит потеря дома, а единственное, о чем он думает, это вареные крабы с мягким панцирем.

Обиженный Брунетти возразил:

— И вовсе не единственное!

— А о чем еще?

— О ризотто.

Детям, которые пришли домой обедать, они рассказали о происшедшем только после того, как семья отдала должное последнему крабу. Сначала дети отнеслись к ситуации легкомысленно, а потом, поверив в ее серьезность, тут же принялись строить планы переезда в новый дом.

— У нас будет дом с садом, и я смогу завести собаку? — спросила Кьяра. Когда она увидела лица своих родителей, она снизила планку притязаний: — Или котенка?

Раффи не проявил интереса к животным и вместо этого предпочел вторую ванную.

— Если бы она была, ты бы, наверно, заперся там и не вышел, пока не вырастут твои дурацкие усы, — сказала Кьяра. Это было первое семейно-публичное признание легкого пушка, который последние несколько недель становился все более заметным под носом у ее старшего брата.

Чувствуя, что без миротворческой миссии голубых касок ООН никак не обойтись, Паола вмешалась:

— Думаю, нужно заканчивать прения сторон. Это не шутки, и мне не нравится, что вы говорите об этом так, как будто самое плохое уже случилось.

Дети взглянули на нее, а затем, как пара совят, сидящих высоко на ветке и наблюдающих, который из двух находящихся поблизости хищников набросится первым, повернули головы, чтобы посмотреть на отца.

— Вы слышали, что говорит ваша мать? — обратился к ним Брунетти, тем самым подтвердив, что все сказанное очень серьезно.

— Мы помоем посуду, — предложила Кьяра в знак примирения — она прекрасно помнила, что сегодня ее очередь.

Раффи отодвинул стул и поднялся. Он собрал тарелки и понес стопку в раковину. И что удивительно — открыл воду и закатал рукава свитера.

С видом суеверных крестьян, которые узрели нечто сверхъестественное, Паола и Гвидо замерли на мгновение, а затем переместились в гостиную вместе с прихваченной Брунетти бутылкой граппы и двумя маленькими стаканчиками.

Он налил прозрачную жидкость и протянул стакан Паоле.

— Что ты сегодня собираешься делать? — поинтересовалась она после первого расслабляющего глотка.

— Я возвращаюсь в Персию, — ответил Брунетти. Сбросив туфли, он удобно расположился на диване.

— Мне кажется, это уж слишком бурная реакция на новости, которые принес синьор Росси. — Она сделала еще один глоток. — Это та бутылка, которую мы привезли от Беллуно, да?

Беллуно, друг Брунетти, с которым он работал больше десяти лет, ушел из полиции, получив ранение в перестрелке, и возвратился в родные места, где занялся делами на ферме своего отца. Каждую осень он разливал примерно пятьдесят бутылок граппы, что было категорически запрещено властями, и раздавал их родственникам и друзьям.

Брунетти сделал очередной глоток и кивнул.

— Значит, в Персию? — наконец спросила она.

Он поставил стакан на маленький столик и взял книгу, которую отложил, когда пришел синьор Росси.

— Ксенофонт, — объяснил он, открывая ее на заложенной странице и возвращаясь к греческому войску.

— Грекам ведь удалось спастись и вернуться домой? — спросила она.

— До этого мне еще далеко, — ответил Брунетти.

Паола сказала с насмешкой:

— Гвидо, с тех пор как мы поженились, ты читал Ксенофонта уже по крайней мере дважды. Если ты не знаешь, вернулись они или нет, то ты либо крайне невнимателен, либо у тебя налицо первые симптомы болезни Альцгеймера.

— Я притворяюсь, что не знаю, — так я растягиваю удовольствие, — признался он, нацепил очки и начал читать.

Паола долго смотрела на него, потом налила себе еще стаканчик граппы и направилась в свой кабинет, оставив мужа наедине с персами.

Как часто бывает в таких случаях, дальше возникла пауза: никто из Кадастрового отдела не выходил на связь, ничего не было слышно от синьора Росси. Может быть, поэтому, чтобы не сглазить, Брунетти не делал попыток поговорить с друзьями, которые могли бы помочь прояснить юридический статус его квартиры. Весна уже подходила к концу, погода была теплой, и Брунетти все больше времени стал проводить на своей террасе. Впервые они там пообедали пятнадцатого апреля, хотя тогда было еще довольно холодно. Дни становились все длиннее, но до сих пор с квартирой Брунетти ничего не прояснилось. Он вел себя, как те фермеры, живущие у подножия вулкана: после того как земля перестала содрогаться, они возвращаются на свои поля, надеясь, что боги, устроившие извержение, забудут о них.

Как только потеплело, город начали наводнять приливные волны туристов. Толпы цыган следовали за ними по пятам. Цыган всегда подозревали в бесчисленных квартирных кражах, но теперь их стали обвинять еще и в карманных кражах, и в мелких уличных преступлениях. Поскольку эти преступления доставляли беспокойство туристам — основному источнику дохода города, — а не только его жителям, Брунетти было поручено выяснить, можно ли что-нибудь поделать с воришками. Преступники были слишком юны, чтобы предъявить им обвинение. Их задерживали и доставляли в квестуру, ^[2] если они оказывались несовершеннолетними, их строго предупреждали и отпускали. На следующий день некоторые уже снова были тут как тут, другие возвращались в течение недели. Поскольку Брунетти считал единственно возможным способом пресечения подобных преступлений изменение закона в отношении несовершеннолетних преступников или высылку их из страны, ему не так-то просто было написать требуемый отчет.