Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Часть растений, увы, погибла, — сказал проводник. — Как ни странно, даже яды не бессмертны.

Он провел нас по тропкам, предупредив, чтобы никто не касался листвы или стеблей.

— Вот здесь растения, служащие противоядием.

— А они действуют? — спросил Деллий, по-прежнему державшийся рядом со мной.

— Некоторые, — ответил проводник. — Аттал испытывал яды на приговоренных преступниках, а потом давал отравленным противоядие. Иногда преступники выживали!

Библиотека в строгом мраморном здании была гораздо меньше, чем наша в Александрии. Интересно, думала я, каким образом сюда поместились двести тысяч свитков? Верный своему обещанию, проводник завел нас внутрь, показал читальный зал и знаменитую статую. Я собственными глазами увидела, что многие из гнезд для свитков пусты и печально взирают на немногочисленных читателей в главном зале.

Акрополь мы обходили под свист сильного ветра. Он располагался так высоко, что ветры, наверное, дули здесь целый год напролет, и зимой было очень холодно. Деревья гнулись, раскачивали ветвями, а моя стола струилась позади меня и надувалась, как парус.

Близилось время представления, и компания Антония встретила нас близ соседствовавшего с театром храма Афины. Об их приближении я узнала прежде, чем они показались: поднятый ими шум перекрывал свист ветра.

— Эй! Эй!

Антоний приблизился размашистым шагом, потрясая сделанным из сосновой ветки тирсом. Еще издалека я увидела, что он весел — и пьян. Спутники его тоже смеялись и дурачились: то ли он напоил их, то ли они подыгрывали ему.

— Театр зовет! — воскликнул он, собирая всех вокруг себя, словно веселый пастух свое стадо. — Давайте спускаться!

Когда мы обогнули окружавшую храм двухэтажную крытую колоннаду, в нишах которой стояли бронзовые статуи побежденных галлов, я ахнула: амфитеатр спускался вниз, к среднему уровню города, причем ряды скамей тянулись вдоль крутого, почти отвесного склона. Далеко внизу виднелась сцена, куда можно было просто свалиться с вершины.

В довершение всего Антоний закачался на краю — я так и не поняла, в шутку или всерьез — над откосом в шестьдесят локтей высотой. Я попыталась оттащить его от края, но он вырвался и шутливо замахнулся на меня жезлом.

Далеко внизу толпа потоком вливалась в театр и струйками растекалась по местам. Великолепная мраморная царская ложа находилась в первом ряду, то есть на самом дне, и я не представляла себе, как мы доберемся туда по этакой крутизне. Да и зачем, когда можно пойти в обход, спуститься по огибающей склон тропе и зайти в театр снизу.

Однако у Антония мое предложение вызвало лишь смех — слишком громкий.

— Что? Неужели бог не сойдет с этих высот?

С этими словами он перебрался на верхний ряд каменных сидений, перепрыгнул оттуда на другой, потом — на следующий.

— Ну, за мной!

Обернувшись, Антоний жестом призвал нас за собой, но наступил на край собственной тоги, споткнулся и стремительно покатился вниз. Все произошло так быстро, что трудно было уследить. Крутой уклон, угол и вес упавшего в совокупности ускорили падение. Деллий рванулся на выручку, как стрела, но скорость падения была несравненно выше. Однако Антоний успел стремительно раскинуть руки и благодаря своей недюжинной силе задержал падение, схватившись за край сидений. Инерция развернула его и швырнула уже не вниз, а в сторону, с треском приложив о спинку каменной лавки. Уж не разбил ли он себе голову?

Я устремилась вниз, но первым к неподвижной белой груде подоспел Деллий. Затем подтянулись и остальные.

Потом, медленно, как черепаха из панциря, из тоги высунулась голова Антония. Он огляделся по сторонам, все еще цепляясь пальцами за край сиденья, а когда разжал хватку, на камне остался кровавый отпечаток. Антоний потряс кистью руки, как будто она онемела.

Деллий склонился над ним, что-то сказал и помог подняться. На первый взгляд серьезных повреждений Антоний не получил — может быть, благодаря пышной тоге. Из-за нее он упал, она же и смягчила падение.

— Подходящее начало комедии! — промолвил он с деланной веселостью, чтобы успокоить окружающих.

В ответ раздались нервные смешки.

Я воздерживалась от слов, потому что за себя не ручалась. Впрочем, как ни была сильна моя злость, пережитый страх мало что от нее оставил.

Когда мы уселись, он сокрушенно сказал:

— Прости.

Я не ответила, и он добавил:

— Такое больше не повторится.

Моя рука, касавшаяся его руки, была липкой от крови.

Наконец я произнесла:

— Может быть, на обратном пути тебе стоит задержаться у храма Диониса на дальнем конце сцены и поблагодарить его за спасение.

Актеры, принадлежавшие к театральной гильдии Диониса, вышли на сцену со своими масками, и комедия началась. Но я почти не обращала внимания на представление.

— Тоги смертельно опасны, — говорил Антоний в ту ночь, когда порезы и ссадины были очищены и обработаны, — у меня ноги запутались…

— Антоний, — спокойно возразила я, — дело не в тоге.

Мы лежали рядом в спальне старого дворца, и ему никак не удавалось найти удобное положение.

— Все болит, — признался Антоний. Хмель давным-давно выветрился, он был совершенно трезв. — Как раз сейчас вино помогло бы унять боль, — промолвил он, но быстро добавил: — Шучу. Пожалуй, я извлек урок из сегодняшнего дня. Ты права, мне нужно быть умеренным. — Он вздохнул. — Правда, как я уже говорил, умеренность дается мне с наибольшим трудом.

Перед глазами у меня стояла картина его падения, она повторялась снова и снова. Я поежилась.

— Ты должен научиться этому, ради себя самого.

Я слышала со стороны свой голос, и он вовсе не нравился мне: голос строгой наставницы. И почему нам так трудно проявлять суровость к тем, кого мы любим, даже ради их пользы?

— Да, я понимаю. Октавиан использует это против меня.

— Дело даже не в Октавиане. Это опасно, и доказательство тому — сегодняшнее происшествие.

— Этот день был весьма успешным, — заявил Антоний, явно решив сменить тему. Он поерзал, заложил руки под голову и, поморщившись, продолжил: — Агенобарб и Соссий прочтут мое обращение к сенату, как только вступят в должность в следующем месяце. Они согласны, что мое дело должно быть представлено на рассмотрение Рима. Как удачно, что два консула, назначенные на этот год, — мои сторонники, мои солдаты.

— Значит, тебе удалось привлечь их на свою сторону?

— А тут и привлекать было нечего. Достоинства моего плана говорят сами за себя.

— Почему тогда ты так нервничал, что тебе потребовалось напиться?

Последовало долгое молчание.

— Хороший вопрос. Наверное, потому что дело очень важное. Я должен вернуть себе расположение сената. От этого зависит наше будущее.

Мое несогласие с этим утверждением было столь принципиальным, что я промолчала. Меня огорчало его настойчивое стремление действовать через сенат — это не могло дать ему ничего, что стоило бы иметь. Хочет он того или нет, но ему придется всего добиваться самому. Ему придется завоевывать это вопреки сенату. Но Антоний не был революционером — в отличие от своего соперника, умело скрывавшего имперские амбиции под республиканскими лозунгами.

Я закрыла глаза и заставила себя уснуть.

Кто мог предвидеть то, что произошло потом? Ни один астролог, ни один прорицатель не решился бы на такое предсказание. Иначе прорицателя подняли бы на смех.

Через три месяца сенат прибыл к нам.

Да, могущественные члены римского сената — во всяком случае, часть их — явились в Эфес, как беглецы, выброшенные из Рима Октавианом.

Агенобарб и Соссий примчались на быстроходной легкой галере, чтобы предупредить нас, и бегом устремились в дом, где мы сидели в атриуме, наслаждаясь прекрасной весенней погодой. Солнце искрилось прямо над головой на поверхности маленького квадратного бассейна с выложенным мозаикой дном.

— Император! — воскликнул Агенобарб с порога. — Нас изгнали из Рима!

127
{"b":"149628","o":1}