— Вы все заодно, — изумлённо произнесла Шура, — я поняла вас. Вы все заодно. Вы — мошенники. Вы меня обманываете… Я не хочу больше в этом участвовать. Немедленно верните мне деньги. Я ухожу… — У неё в глазах стояли слезы, в горле пересохло от обиды и негодования.

Женщина миролюбиво улыбнулась и спокойно произнесла:

— Девушка, не нужно нервничать. Вас никто не обидел. Все шло по-честному. Просто у вас закончились деньги, а у вашей соперницы нет. Вы проиграли.

— Верните мне деньги, — требовательно повторила Шура. — Вы меня надули, вы… — слезы непроизвольно потекли у неё по щекам, — я вас… Я сообщу…

Она не заметила, как мгновенно исчезли со стола деньги и как мужчина, выкупивший у неё за полцены драгоценности, приобняв её за плечи, отвёл в сторону.

— Вы тоже с ними заодно, — заплакала Шура от обиды и бессилия.

Расположившись на полу, Николаев лежал перед кассетным магнитофоном и в который раз слушал одну и ту же запись. Шура устроилась на диване и, подперев ладонью щеку, читала журнал. Когда запись пошла по десятому кругу, журналистка впервые пожалела, что не поехала в аквапарк…

Затушив окурок в пепельнице, Леха вновь нажал на кнопку «Пуск».

— …Алло? Это химчистка? — спрашивал женский голос.

— Нет.

— Я, наверное, ошиблась, извините… Николаев прослушал запись до конца и перекрутил кассету.

— …Алло? Это химчистка?

— Нет, — ответил мужской голос.

— Я, наверное, ошиблась, извините… Закуривая уже третью сигарету подряд, Николаев опять перемотал кассету и уже было собрался нажать на кнопку «Пуск», как сверху раздался раздражённый голос:

— И долго ты ещё все это слушать будешь?

— Пока не надоест, — последовал ответ.

— А тебе, по-моему, никогда не надоест, — резонно заметила Шура, — ты этот бред уже полчаса слушаешь…

— Это не бред, Шура, я тут кое-что понять хочу.

— И что, интересно, ты понять хочешь?

— Вот, Шура, сидел я у Вовки в машине. Прослушивал записи телефонных звонков, и что-то меня кольнуло. Не знаю что, но эта запись мне почему-то покоя не даёт.

— Лёша, ты просто переработал. Прошлую ночь не спал, днём тебя разукрасили, а потом…

— Шура, а зачем нужно звонить в химчистку?

— Черт знает, может, она звонит, чтобы узнать часы работы, может, хочет спросить про оставленный заказ. Кто её знает! — Шура закрыла журнал. — А почему ты думаешь, что в этой записи есть что-то интересное?

— Не знаю. Странным мне показалось, что она трижды звонит по одному и тому же номеру, а ей отвечают, что она не туда попала. Вот ты, когда ошибаешься номером, что делаешь?

— Перезваниваю, Лёша, как любой нормальный человек.

— Ну давай порепетируем!

Николаев схватил телефон и забрался к Шуре на диван.

— Бери трубку, набирай любой номер.

— Какой номер?

— Ну подруги какой-нибудь, рабочий, любой. Только быстро. Давай!

Шура, подумав, начала крутить диск.

— Алло? Это баня? — спросила она и прыснула. — Извините…

Девушка бросила трубку и расхохоталась. Николаев неодобрительно посмотрел на неё.

— Я набрала рабочий номер. Ты меня извини, — она виновато посмотрела на Алексея, — я сейчас ещё раз попробую. Только дай мне справочник, так легче.

Николаев быстро вытащил из тумбочки толстенный телефонный справочник и протянул его Шуре.

— Давай!

Шура наугад открыла справочник и ткнула пальцем в номер телефона. Потом повернула несколько раз диск и, дождавшись ответа, томно произнесла:

— Алло? Это химчистка? По какому номеру? Минутку. Три, пять, семь, два, семь, четыре семь… Нет? Извините, я ошиблась.

— Отлично! Давай ещё раз, — подбодрил её Николаев.

— Тот же номер набрать?

— Да.

Шура опять набрала номер и, услышав ответ, спросила:

— Алло? Это химчистка? — На другом конце провода коротко ответили что-то такое, отчего, немедленно покраснев, Шура бросила трубку и сказала Николаеву:

— Дурак!

— Что случилось?

— Послали куда подальше, — девушка надула губы и, подняв глаза на Алексея, добавила:

— И правильно сделали.

— Послали, говоришь? — задумчиво произнёс Алексей. — А если ты в третий раз позвонишь туда?

— Они меня расстреляют!

— Правильно. А что этот мужик отвечал нашей бабульке? Каждый раз одно и то же — «нет». И все. Без лирики. Это мне и показалось подозрительным.

— Действительно, подозрительно, — согласилась с ним Шура. — А кто эта бабулька?

— Вот сейчас у меня тоже возник этот вопрос, — поднял палец вверх Алексей.

До десяти лет Лидочка Старостина жила без всяких хлопот. Отец был военным, мать сидела дома, денег в семье хватало. Родители баловали единственного ребёнка и ни в чем девочке не отказывали. Игрушки, платья, обувь — все у Лидочки было самое лучшее, и она, задрав нос, щеголяла перед подружками в самых модных нарядах. Райская жизнь закончилось, когда ей исполнилось десять лет. Неожиданно от инсульта скончался отец — крупный громкоголосый человек. Тот день, когда пришло сообщение о смерти, Лидочка помнила хорошо. Кто-то позвонил матери, та тут же накинула на себя светлый плащ и выскочила из дома. Потом пришла соседка, накормила девочку обедом и проводила в школу. А вернувшись вечером домой, она застала плачущую мать и целый рой каких-то подруг и старушек, суетливо хлопотавших в квартире. Через два дня в доме на двух стульях установили гроб, обитый красной тканью. В гробу лежал человек, совсем не похожий на отца. Этот незнакомец был суше и строже, его лицо имело странную бледность, губы были плотно сжаты. Глаза у человека ввалились, и весь его вид был крайне устрашающим…

Эта картина потом долго преследовала Лидочку по ночам, и девочка в испуге прижималась к матери. День похорон был какой-то суетливый. На кухне царил бардак, что-то шипело на плите, на подоконнике на листах возвышались пироги, в самой квартире толпился народ, все приходили с цветами, говорили слова сочувствия матери и грустно смотрели на дочь умершего. Потом ещё несколько дней в доме был какой-то чужой народ, кто-то выносил какие-то вещи, кто-то что-то приносил, но постепенно все куда-то испарились, и они остались с матерью одни. Чужие люди Лидочку угнетали, и она с нетерпением ждала, когда же все уйдут и оставят их в покое, но, когда это действительно произошло, девочке стало страшно. Мать, обняв колени руками, сидела на диване и часами плакала, совершенно не обращая внимания на дочь. Лидочка не ходила несколько дней в школу, в доме было нечего есть, и она время от времени заходила к соседке, та с готовностью ставила перед ребёнком еду и сочувственно приговаривала:

— Ешь, сиротинушка ты моя, кушай, девочка. Но и этот период закончился.

Мать оправилась от потери, и быт в семье постепенно стал восстанавливаться.

Лидочка поняла, что теперь наступила совсем другая жизнь. Сбережений, которые оставил отец, хватило ненадолго, сумма же пенсии была смехотворной, денег стало катастрофически не хватать. Матери пришлось серьёзно задуматься о пропитании.

Но поскольку она не имела никакого образования и никогда не работала, ей светило только место уборщицы в местном Доме культуры. Так неожиданно наступившие перемены в жизни Лидочка воспринимала как катастрофу. Теперь она уже не могла весело покрутиться перед завистливыми подружками, демонстрируя новое платье, теперь обувь, из которой она давно выросла, натирала огромные красные мозоли, теперь приходилось отказывать себе в элементарном. Всему, что происходило, было одно название — нищета. Но Лидочке очень не хотелось смиряться с действительностью, периодически она закатывала матери жуткие истерики и требовала до хрипоты новое платье, кожаную сумку, серебряное колечко. Ей, избалованной отцом, очень не хотелось верить, что больше у неё никогда ничего не будет. И она лютой ненавистью возненавидела мать, которая на все её требования поджимала губы и отрицательно качала головой.