— Так в этом новом свете, может, попробуешь?

— Нет.

— Уверен?

— Нет, не уверен. На самом деле, откровенно говоря, предложение весьма соблазнительное.

— Не сомневаюсь.

— Ты же не думаешь воспользоваться моей неопытностью?

— Разве мы для этого встретились?

— Понятия не имею.

— Мне кажется, мы найдем ответ на этот вопрос. Прошу.

— Ну, разве только одну затяжку.

Доктор Сеймур берет косяк и глубоко затягивается. Закашлявшись, он поглубже усаживается на диван. Шерри Томас широко улыбается, обнажая очень белые мелкие зубы. Лицо ее уже не такое бледное. Губы из бесцветных стали кораллово-розовыми.

— И чем же мы теперь займемся?

Доктор Сеймур протягивает Шерри Томас тлеющий косяк. Она неторопливо поднимается и делает шаг к нему. Принимая косяк, проводит своей рукой по его ладони.

— Можно поговорить.

Они долго молча смотрят друг на друга сквозь разделяющее их облако дыма. Пока доктор Сеймур не нарушает молчания:

— Мы будем заниматься сексом?

— А ты хочешь?

— Не думаю.

— В мои планы это тоже не входило.

— Так зачем же мы здесь?

Выражение ее лица меняется, и теперь на нем легкое недоумение, как будто даже сама постановка вопроса демонстрирует отсутствие у доктора Сеймура неких базовых понятий о природе их взаимоотношений.

— Сам знаешь. Мы здесь, чтобы смотреть.

— Ты хочешь посмотреть кассеты?

Он указывает на лежащий у ног полиэтиленовый пакет.

— Пока нет.

— Что же тогда?

— А ты не хочешь посмотреть мои кассеты?

— Фильм для взрослых?

Доктор Сеймур хихикает, марихуана начинает действовать.

— Нет, не для взрослых. Скорее для семейного просмотра.

Шерри Томас встает, слегка пошатываясь, и направляется к спальне. Она скрывается из виду. Доктор Сеймур следит за ней малоосмысленным взглядом. Она возвращается с видеокассетой в руках. Он смотрит на корешок, где черным фломастером написано одно слово.

— «Карл». Что за Карл?

— Мой первый парень. Из Солт-Лейк-Сити. Он давно женат, у него дети.

Она скармливает кассету стоящему на полу под гигантским экраном видеомагнитофону и нажимает «Воспр.».

На экране появляется молодой широкоплечий парень с фигурой, характерной для игроков в американский футбол, закамуфлированной мешковатой футболкой. Шерри Томас садится обратно и снова затягивается косяком. На видео Карл с баскетбольным мячом; камера отъезжает, и мы видим задний двор и кольцо, прилаженное к стене большого деревянного дома.

— Он жил в этом доме со своими родителями Недом и Франсин. Нед был тот еще чудак на букву «м». Пытался ко мне подкатить. Я дала ему по роже. Но он не отставал. Упорный, гад.

Карл целится и производит бросок. Мяч летит и попадает в корзину. Карл издает возглас и начинает пританцовывать. За кадром слышится звук, в котором узнается смех Шерри.

Далее следует сцена в интерьере — в большой, вульгарно украшенной комнате на столе огромная индейка и дымящиеся миски с овощами. За столом сидят четыре человека, они улыбаются и протягивают к камере бокалы. Один из присутствующих — Карл, другой — мальчик лет пятнадцати, тощий и в очках. С другой стороны стола двое взрослых средних лет: толстоватый краснолицый мужчина с неопрятными усами и редеющей шевелюрой и миниатюрная аккуратная женщина в домашнем бледно-розовом свитере. Она нерешительно улыбается; мужчина осклабился во весь рот. У обоих парней вид такой, будто они ждут не дождутся, когда это все закончится. Перед накрытым прибором свободный стул — предположительно для Шерри Томас.

— Счастливого Дня благодарения!

Теперь она наклоняется и нажимает на стоп-кадр.

— Идеальная американская семья. Знаешь, я тогда думала, что действительно способна на это.

— На что?

— Вписаться. К обезьянкам в зоопарк. Я этого и хотела. Наверно, и до сих пор хочу. Но сейчас я с другой стороны клетки.

— И как там?

— Холодно. Ясно. Беспредельно. Посмотри на женщину. Мать Карла.

— Какая она была?

— Очень напуганная. Ты когда-нибудь видел такой ужас?

Она нажимает кнопку пульта, и картинка укрупняется, лицо матери Карла заполняет экран. Непроницаемая улыбка, все крайне сдержанно. В глазах ее желтый отсвет, навевающий мысль о тихом домашнем ужасе.

Заговорив, доктор Сеймур произносит слова медленно и с трудом, как будто ему стоит серьезных усилий сосредоточиться.

— Я как-то странно себя чувствую.

Шерри Томас останавливает на нем свой взгляд.

— Смотри.

Она снова нажимает «Воспр.». Кадр удаляется от лица матери и уже вмещает в себя всю сцену. Затем слышно клацанье, когда камеру кладут на какую-то ровную поверхность и устраивают так, чтоб было видно весь стол. В кадре появляется улыбающаяся Шерри Томас. На вид ей лет семнадцать. У нее высветленные волосы с начесом, как у Фары Фосетт. На ней красная юбка и полупрозрачная блузка. Щеки ее горят.

Запись продолжается. Она танцует вокруг стола, изображая чирлидершу. Вместо помпонов у нее диванные подушки. Затем она кладет их на место и целует Карла в щеку.

— Не отдавай всего ему, оставь немного мне, — говорит отец Карла.

— Я ненавидела его всем сердцем, — говорит Шерри Томас, не отрывая глаз от экрана.

Доктор Сеймур не глядит на нее. На экране молодая Шерри высвобождается из объятий бойфренда и идет вдоль стола туда, где, раскрыв ей объятия, сидит Нед. Но, увернувшись, Шерри игриво тянется к его прибору и начинает кормить его индейкой. Шерри закидывает, как в топку, еду, сотрапезники смеются. Сначала Нед подыгрывает, дурачится и смеется вместе с остальными. Но Шерри не останавливается. Он проглотил уже пять полных вилок, смех понемногу стих, и Нед уже протягивает руки в мольбе:

— Хватит. Хватит. Я из-за тебя буду толстый.

— Ты и так толстый, старый орангутанг.

Теперь она берет в руку еще несколько кусков нарезанной индейки и пытается запихнуть их ему в рот. Звучит прерывистый, неуверенный смех. Нед явно не знает, что делать. Он открывает рот, как будто продолжая игру, но совершенно очевидно, что он уже объелся. Шерри, оценив возможности, запихивает ему в пасть огромную горсть и поджимает так, что он начинает давиться. Вдруг он грубо отталкивает ее.

Мать Карла в ужасе застывает. Братья снова смеются, когда Нед с красным лицом пытается сначала все проглотить, а потом — выплюнуть.

Молоденькая Шерри берет бокал и поднимает его к камере:

— Счастливого Дня благодарения.

Сцена меняется. Другая комната, меньше, темнее. На кровати вырисовывается лежащий на спине голый мужчина.

Доктор Сеймур еще раз глубоко затягивается, внимательно смотрит на косяк, видит, что тот докурен, и тушит. Все это время он практически не отрывается от экрана. Шерри Томас, напротив, чаще смотрит на его лицо, нежели на экран, как будто возможность увидеть его реакцию воодушевляет ее много больше.

На экране изображение приближается, и теперь видно лицо — это Карл. Потом камера спускается по его телу — к промежности. Его пенис в поросли рыжеватых волос эрегирован.

Доктор Сеймур бросает взгляд на Шерри Томас. Она демонстрирует полное равнодушие. Она едва косится на него, и в этом коротком взгляде странно сочетаются абсолютное спокойствие и с трудом сдерживаемое возбуждение. Он поджимается.

На экране телевизора появляется молодая Шерри. Она, наверное, установила камеру на штатив или на какую-то мебель. Она обнажена. Слышно, как тяжело дышит Карл. Глаза семнадцатилетней Шерри смотрят только в камеру. Она садится на молодого человека лицом к камере, берет его пенис и вставляет в себя.

Доктор Сеймур смотрит на нее неуверенно; она говорит мягко, как нечто само собой разумеющееся:

— Делай что хочешь. Это нормально.

Лицо доктора Сеймура выражает удивление. Он смотрит, как Шерри и Карл занимаются сексом — сначала медленно, потом торопливо, шумно, почти неистово. Шерри смотрит только в камеру и никогда на Карла.

Тут доктор Сеймур медленно, неуклюже расстегивает брюки и начинает мастурбировать, не отрываясь от громадного экрана. Шерри Томас на экран не смотрит, а во все глаза глядит на доктора, но сидит не шелохнувшись. Доктор Сеймур быстро кончает. Шерри Томас отстраненно, как будто она врач, наблюдающий за операцией, тихо произносит: