— Она не хочет никому неприятностей. Не нужно вмешивать сюда власти.

— Дальше этой комнаты информация не пойдет.

— Почему вы об этом спрашиваете? Кому это нужно?

— Из предосторожности.

— Доктор Сеймур, пожалуйста, какая еще предосторожность? Этот разговор смущает ее. Нас.

— У той женщины… из приемной, мисс Джил, возникло впечатление… Из-за того, что миссис Мадуубе разделась догола, хотя я ее об этом не просил… мисс Джил думает… Она решила, что я, возможно, действовал неподобающе. Это очень сложно. Но есть опасность, что мисс Джил подаст жалобу.

— Мы не хотим, чтобы в дело вмешивались власти. Нам не нужна шумиха.

— Я понимаю. Но это важно для меня, понимаете.

— Мы не очень-то понимаем. Нет, она не понимает.

— Послушайте, могу я задать вашей сестре прямой вопрос?

— Давайте, пожалуйста, перейдем к результатам анализов.

— Я просто хотел спросить… о ее травмах. Миссис Мадуубе, в прошлый раз, когда вы приходили, у вас были синяки. На бедрах. На внутренней стороне. Как вы их получили? Что с вами произошло?

— Синяки? Про синяки она мне ничего не говорила.

— Но они были. Подтеки, синяки, царапины. Спросите у нее. Пожалуйста.

Ясмин Фарах снова обращается к сестре. На этот раз атмосфера накаляется до предела. Ясмин Фарах оживляется, даже сердится, в то время как миссис Мадуубе становится все тише и тише, она то кивает, то трясет головой. В итоге она начинает плакать, и Ясмин Фарах, явно расстроенная, оборачивается к доктору Сеймуру.

— Думаю, нам лучше уйти. Это нехорошо. Неправильно это.

— Это совершенно конфиденциально. Я не стану…

— Мы не можем позволить себе проблемы с властями, вы понимаете?

— Конечно, но…

Женщины встают, чтобы идти. Доктор Сеймур тоже поднимается со стула.

— Так что же анализы?

— С миссис Мадуубе все в порядке. У нее просто была инфекция, ничего серьезного. Не сомневаюсь, что антибиотики, которые я ей дал, уже побороли инфекцию.

Ясмин Фарах быстро, приглушенным голосом переводит сестре. Миссис Мадуубе смотрит с облегчением.

— Спасибо. С ней все в порядке. Теперь мы должны идти.

— Секундочку. Послушайте. Пожалуйста, спросите свою сестру. Мне проблемы тоже не нужны. Просто спросите ее, считает ли она, что я вел себя по отношению к ней неподобающим образом. Была ли она оскорблена.

— Она была очень расстроена. В нашей культуре…

— Да-да, я знаю, что мужчины не должны вас осматривать. Но не думает ли она… что я как-то… Считает ли она, что я пытался домогаться ее? Потому что, видите ли, именно это и пытается доказать мисс Джил, по некоторым, скажем так, своим причинам. Мне нужно, чтобы вы сказали, что это ложь. Что я отнесся к ней с уважением.

Ясмин Фарах снова крайне удивлена. Они уже собрались уходить, но доктор Сеймур смотрит на них умоляюще. Они перекидываются еще несколькими фразами, и Ясмин Фарах говорит:

— Моя сестра — хорошая женщина. Дома у нее ситуация очень сложная. Она говорит, что без мужа у нее нет будущего. Без него нет денег. Она должна быть хорошей женой. Это ей непросто. Он часто… как вы там говорите? Забывается. Он мужчина страстный. У него огонь внутри.

— Мисс Фарах, пожалуйста, спросите вашу сестру, делал ли я ей предложения сексуального характера, когда она приходила в этот кабинет в прошлый раз. Пожалуйста. Задайте ей именно этот вопрос. Я буду вам очень благодарен.

Следует долгая пауза. Все трое стоят в кабинете довольно долго. В конце концов Ясмин Фарах снова говорит что-то своей сестре. Происходит короткий обмен фразами. На этот раз переведенный вопрос вызывает у миссис Мадуубе недоумение. Потом она трясет головой, смотрит прямо на доктора Сеймура и отвечает сама по-английски:

— Нет. Ничего было.

— То есть ничего не было? Вы имеете в виду, что ничего такого не произошло?

— Нет. Ничего не произошло. Да.

Кажется, что можно расслышать вздох облегчения, который издает доктор Сеймур.

— Спасибо вам, миссис Мадуубе, мисс Фарах. Спасибо вам большое. Вы мне очень помогли.

— Нам пора идти.

— До свидания. И спасибо вам обеим.

Женщины выходят. Доктор Сеймур заглядывает в камеру, улыбается и говорит прямо в объектив:

— И тебе спасибо. Я чувствую себя… так, как ты и говорила. Как будто все знаю наперед.

[Примечание автора: Доктор Сеймур выглядит уставшим, но довольным и расслабленным. Как и в прошлый раз, он в своем синем халате. В руке у него наполовину наполненный стакан, на столе позади видна бутылка виски «Лафройг». Язык его немного заплетается, но он не пьян в прямом смысле слова. Он снова говорит приглушенным голосом.]

Добрый вечер. Добрый мне вечер. Это был хороший день. Очень хороший день. Впервые не знаю за сколько времени я чувствую… Ах. Даже не знаю, как я себя чувствую. Но это замечательно. А все, что произошло в четверг… да это ж революция. Вот как я себя чувствую. Я поднимаюсь, поднимаюсь.

И все это заслуга Шерри? В конце концов — это она уговорила меня. Это очень мне помогло. Страшно признаться, но я с нетерпением жду нашей завтрашней встречи. Уже сегодняшней. Да как угодно. Просто жду не дождусь. Чтобы разделить с ней триумф, которым я ни с кем не могу поделиться, кроме красного мигающего огонька напротив.

Такой груз с плеч долой. Это ж целый мир, полный тайн. Он проскальзывает меж пальцев. Его не увидеть, не услышать. Люди-то никуда не исчезают, когда тебя нет рядом. Иногда мы об этом забываем.

Но знаешь, кого я должен за все это благодарить? Боже, как-то даже стыдно. Боже. Видишь ли, дело тут даже не в Шерри. Все потому что… Нет, не могу произнести. Шерри подумает, что я был не в себе.

Но это ж бред. Я ведь разговариваю сам с собой. Я один. Так чего стесняться-то? Ведь я и сниматься стал, чтобы была запись. Честная запись.

На этой неделе я впервые за много лет помолился. Что, конечно, глупо, ведь я не верю в Бога — ну, не до конца, не по правилам — уже… уж и не знаю сколько. Врачу очень сложно верить в Бога. Ты постоянно видишь хаос, ничем не оправданную боль. Тем не менее вывести мальчика из церкви легче, чем церковь из мальчика. Привычки живучи — и духовные привычки тоже.

Наверное, это просто совпадение. Но когда я дошел до последнего предела — в семье, в жизни, в скуке, в тотальной бессмысленности, тогда-то я и воззвал. Я встал на колени и обратился к Богу. Чувствовал себя полным идиотом. Но на следующий день — на следующий же день — я пошел к Хамиду Али, и он дал мне эту визитку. А там была Шерри, и пошло-поехало, и проблема, которая сжирала меня изнутри, разрешилась. Самым невероятным образом.

Это, конечно, совпадение. Это понятно. Во всяком случае, рациональной части моего существа. Бога нет. Никто на нас не смотрит. Никто не наблюдает за нами круглые сутки, не следит, что мы делаем, что чувствуем. Теперь мы сами — боги.

Но, может, есть что-то в самой молитве. Не Богу, не бородатому старичку. Не Иисусу и Марии. Молитвенные четки, святые мощи, вся эта роскошная мишура. Но если мы и есть боги — может, нужно молиться самим себе.

Ведь все это там, в твоем подсознании, все, в чем невозможно разобраться, что невозможно знать наверняка. Глубочайший колодец, огромный океан. Это и есть Бог? Это и есть Бог.

Хороший виски. Даже слишком хороший. Фу, устал.

Как… я… уже… говорил, если мы — это Бог, то это вполне возможно. Можно молиться себе. Это, конечно, не значит, что все сбудется — сразу, в реальном мире, напрямую. Поставишь и выиграешь. Вылечишь рак. Нет. Но молиться себе — это как нырять в океан за жемчугом. Это разговор с теми частями твоего существа, которых ты не можешь толком осознать. Таким образом твоя бессознательная половина может помочь осознанной. Помочь тебе стать сильнее, лучше, правильно поступать, принимать верные решения, прощать себя, прощать других, быть волевым. Этого невозможно добиться. Это нисходит. Это нужно просто принять, открыть свое сердце и принять. Вот почему ты подобен Богу — твое подсознание подобно Богу.