Время лечит.

Г. С: Время тут совершенно ни при чем!

В. С: Гай, подожди минутку. Дай сказать. Папа любил нас и никогда бы не сделал ничего, что могло бы нам навредить. И что бы он там ни сделал, мы его прощаем.

Гай, ты согласен с сестрой? Ты, похоже, очень рассержен.

Г. С: Да пиздец как рассержен. Настолько рассержен, что пришел вот к такому паразиту, как вы.

В. С: Он не виноват в том, что случилось, Гай. Он просто пытается докопаться до правды.

Г. С: Да какое ему дело до правды. Это ж гребаный писатель!

Так давай проверим.

В. С: Послушай, давай ты просто скажешь то, что собирался, чтобы это попало в книгу. И тогда мы дадим то, что ты хочешь ему отдать.

Г. С: То, что мы хотим ему отдать.

В. С: И уйдем.

[Следует долгая пауза.]

Г. С: Не могу.

В. С: Гай, ну, пожалуйста. Для книги. Для папы.

Г. С: Хорошо.

[Гай не сдерживается и начинает плакать. Виктория обнимает его и утешает.] Наконец он произносит:

Папа, я люблю тебя.

[Они приникли друг к другу секунд на двадцать. Разнявшись, они, по-видимому, собираются уходить.]

Только это вы и хотели сказать?

Г. С: Уж мама все остальное рассказала, как пить дать.

Такое впечатление, что вы сердитесь как раз на нее.

Г. С: За что бы это, интересно?

[Эти слова он выплевывает с практически невоспроизводимой горечью. После чего из наплечной сумки он вынимает большой почтовый конверт и кладет его мне на стол.]

Мы получили это по почте через несколько дней после смерти папы.

О чем это вы…

Г. С: Мы не могли никому об этом рассказать. Мы боялись, что маму арестуют.

В. С: Ну и достаточно. Пойдем, Гай. Пусть он сам делает выводы. Нам пора идти. Спасибо, что поговорили с нами.

Но что здесь?

Г. С: Вам понравится. Вам очень понравится.

Но… эта кассета у вас уже полтора года! Почему только сейчас? Зачем?

[Гай Сеймур бросает на меня суровый возмущенный взгляд.]

Г. С: Потому что она беременна. От него. И на этот раз она не отвертится.

[Они выходят. Гай снова плачет.

Я вскрываю конверт, зная наверняка, что в нем.

Видеокассета.]

Запись сделана на Адамс-стрит. Она начинается с внешней камеры, которая фиксирует, как Саманта Сеймур подходит к двери и нажимает на кнопку звонка. Сначала никто не отвечает, через какое-то время подходит Шерри Томас. Решетку она не отворяет.

— Вы Шерри Томас?

— Вы знаете, кто я.

— Я миссис…

— Я знаю, кто вы. Несчастная жертва ужасного преступления.

— Не знаю, что вы хотите этим сказать. Но я скажу, кем я не являюсь. Я не дура. И я знаю, что происходит.

— Откуда у вас мой адрес?

— Это не важно. Вы уже знаете о моих делах куда больше допустимого.

— Послушайте, у вас могло создаться превратное впечатление. Между мной и вашим мужем ничего не было.

— Я знаю. Он не лег бы в постель с такой, как вы. Вы не в его вкусе.

— Неужели?

— Слишком страшная.

— Вы пришли за волосы меня оттаскать?

— Да нет.

— Тогда зачем?

— Может, вы меня впустите? Поскольку вы были у меня дома и познакомились с моей семьей — по крайней мере, на расстоянии, — может, вы окажете мне услугу и дадите взглянуть на свои… частные владения.

[Слышен звук отпирающейся двери. Внутренние камеры фиксируют, как входит Шерри Томас, а за ней Саманта Сеймур.]

— Чашечку чая не желаете?

— Мне чаепития ни к чему. Я просто хочу прояснить для вас несколько вещей. Прежде чем все это закончится.

— А это должно закончиться?

— Алексу это надоело. Он считает вас сумасшедшей. Он больше никогда к вам не придет.

— Правда? Может, хотя бы присядем?

— Я предпочту постоять. Занятное у вас тут местечко. Минималистский такой уют безрадостный. Похоже на памятник.

— Чему?

— Одиночеству. А вы не пробовали купить «Правила»  [12], вместо того чтоб устраивать всю эту кутерьму?

Шерри Томас садится. Она расслабленна, не суетлива. Берет сигарету — не красное «Мальборо», которое курила в присутствии доктора Сеймура, а «Вирджиния-слим» — и прикуривает.

— Я полагаю, вы сообщили Алексу о своем шокирующем открытии.

— Я не просто так замужем, со своим мужем я делюсь всем.

— Да. Это точно.

— Да вы послушайте себя! Вы же ничего ни о ком из нас не знаете.

— В действительности, Саманта, это вы ничего не знаете о своем муже. Дело в том, что я все вижу. Я моментально его узнала. Для вас он просто двухмерный. У вас есть некое о нем представление, которое нужно вам только для того, чтобы поддерживать уют в своем мирке. Но он много больше, чем вы думаете. Он отважнее и сильнее, чем вы думаете. Ему просто нужно решить несколько…

— Мне совершенно неинтересно слушать ваш напыщенный американский бред.

— Если вам неинтересно мое мнение, что же вы сами хотите сказать, Саманта?

— Не называйте меня Самантой. Мы с вами незнакомы.

— Я бы сказала, что мне кое-что о вас известно.

— Все это скоро закончится. И тогда вы сможете спокойно покончить с собой, или что там делают люди вроде вас, когда их бросают. А ведь это все время происходит, не так ли? Вас бросают.

— Вот как Алекс решил поступить. Очень жаль. С ним приятно быть рядом. Он хороший парень. И к вам, Саманта, он очень привязан.

— Только не надо рассказывать мне, как он ко мне привязан. Если вы просмотрели несколько записей, это не значит, что вы меня знаете.

— Да неужели? Но Алекс со мной очень о многом говорил. И в очень доверительном тоне.

— С этим покончено.

— Скажите, пожалуйста, потому что я не до конца уяснила. Почему это должно прекратиться?

— Потому что я поломаю его дурацкие камеры и выкину их в помойку.

— Сомневаюсь, что вы так поступите.

— Ас чего вы взяли, что вас кто-то станет спрашивать?

— Потому что если вы попытаетесь помешать нам встречаться, я расскажу ему про вас и Марка Пенджелли.

— О чем вы говорите?

— О вашем романе.

— Это абсурд.

— Правда? Вы станете утверждать, что между вами и Марком Пенджелли никогда ничего не было?

— Конечно. В любом случае вам мне доказывать нечего.

— Это так, но я знаю то, в чем уверена. Я эксперт. И что еще хуже для вас — женщина.

— Это непохоже на убедительное доказательство неверности.

— И что с того? Мне несложно будет указать Алексу нужное направление. Я уверена в своей правоте. Мне знаком язык тела. Я знаю все брачные игры. Такие как я — одинокие, покинутые люди, — изучают эти предметы на вечерних курсах. Я могу рассказать ему про вас все, даже если вы попытаетесь нам все испортить. А если он думает перестать со мной встречаться, советую вам переубедить его. Вы на это способны, в этом я не сомневаюсь. Алекс говорит, что вы сильны в психологии.

— У меня нет романа с Марком Пенджелли.

Шерри идет к комоду в углу комнаты, вынимает оттуда несколько фотографий, десять на восемь, и бросает их на стол перед Самантой. Та берет их, смотрит внимательно и кладет обратно. Фотографии, по-видимому, не произвели на нее глубокого впечатления. Шерри Томас смотрит на фотографии, не поднимая со стола.

— Пенджелли-то этот, похоже, отрабатывает по полной.

— Так и есть. Тело у него потрясающее. И фотографии хорошие. Высокохудожественные.

— Бывает, что и цифровые технологии уступают традиционным методам.

— Вы не могли бы дать мне негативы? Очень уж хорошо снято.

— С какой это стати я буду их отдавать?

— Потому что вы — убийца.

Впервые Шерри Томас выглядит застигнутой врасплох. Она молча прикуривает еще одну сигарету.

— Видите, мой муж рассказал мне все.

— Какого хера ты сюда приперлась?

— Чтобы посмотреть на врага. Немного выровнять положение. Прежде чем бесконечно повторяющаяся с тобой история случится снова, доказав неизменность твоей судьбы.