Первой пришла перед нами выступить мама девочки по имени Мейбл. Миссис Кабуи помедлила на пороге, освещенная ярким послеполуденным солнцем. Мистер Уоттс сделал приветливый жест, и гостья торопливо приблизилась, чтобы пожать ему руку. А потом зашептала на ухо мистеру Уоттсу. Я заметила, как Мейбл сдвинулась на самый краешек стула. Мистер Уоттс кивнул, и, судя по всему, миссис Кабуи успокоилась.

— Дети, нам сегодня очень повезло, — начал мистер Уоттс. — Миссис Кабуи согласилась рассказать об удивительной жизни и приключениях сердцевидного семечка.

Мама Мейбл застенчиво улыбнулась. Она пришла босиком, в белой блузе и красной юбке. Стоило ей улыбнуться, как все разом забыли, что блуза у нее прохудилась на плече и заляпана грязными детскими ручонками. Начала она негромко, с великой тщательностью подбирая слова.

— Спасибо, мистер Уоттс. Спасибо вам большое. Я, ребятки, надеюсь вас удивить.

Она оглядела класс, чтобы проверить, готовы ли мы ее слушать. Мы были готовы.

— Для затравки скажу, что некоторые сады начинают свою жизнь в океане. — Она снова осмотрела класс, будто не замечая свою дочь, сидевшую за партой. Миссис Кабуи улыбалась нам всем сразу. — А рассказ мой будет про сердцевидное семя.

Она объяснила, что один день семечко плывет но воде. На второй день его выбрасывает на песок. Неделю оно сохнет под морским бризом и солнцем, становясь невесомым, как чешуйка. Целый месяц его гоняет ветер, крутит так и этак, а потом бросает на землю. Через три месяца из земли уже торчит зеленый побег. А по прошествии девяти месяцев на нем раскрываются белые цветы, которые глядят в сторону моря, откуда они вышли.

— Ребятки, как вы думаете, к чему я веду речь? Да к тому, что у них тычинки горят на славу и отпугивают москитов.

Учитель заморгал, будто спросонья. Мне показалось, он ожидал продолжения, а мама Мейбл, внезапно закруглившись, его озадачила.

— Очень хорошо, миссис Кабуи. Блестяще. Сердцевидное семечко.

Кивком он призвал нас встать и похлопать. Мейбл хлопала громче и дольше всех. Ее мама низко поклонилась и опустила голову. Потом выпрямилась и рассмеялась. Все остались довольны. Никто не испытал ни смущения, ни стыда.

Потом нас ждали «Большие надежды». Все были в нетерпении. Под нашими взглядами мистер Уоттс взял со стола книгу. Мама Мейбл тоже это увидела. Прикрыв рот ладонью, она шепотом обратилась к мистеру Уоттсу. Мы только и услышали, как он ответил: «Да, разумеется, разумеется». Мистер Уоттс указал на свободную парту, и мама Мейбл села, чтобы послушать чтение величайшего романа, написанного величайшим из английских писателей девятнадцатого века.

Мне нужно было не просто наслаждаться книгой, а слушать с удвоенным вниманием, чтобы вечером по маминому требованию продолжить историю Пипа. Особенно меня завораживало учительское произношение. Я любила щегольнуть перед мамой каким-нибудь словцом, которого она не знала. В ту пору мне было невдомек, что все ученики точно так же, по частям, приносили домой «Большие надежды» и пересказывали своим родным.

Голос из темноты звучал сердито и даже с обидой:

— Значит, он стянул у матери свиной паштет.

Паштет.Я ухмыльнулась в темноту. Мама не умела выговаривать это слово так, как произносил его мистер Уоттс.

Но сейчас, как я поняла, требовались некоторые уточнения. Кое-кто пропустил мимо ушей, что родители Пипа умерли. Я это упоминала, но теперь пришлось объяснить заново. Растолковать, что мальчика воспитали его сестра и некто по имени Джо; «своими руками», добавила я, раздумывая, что бы это значило.

— Стало быть, он стянул паштет у родной сестры.

— Ну да, — уступила я.

— И как об этом высказался Лупоглаз?

Мистер Уоттс об этом не высказывался, но я знала, что так отвечать не следует. В потемках висело неодобрение. И я покривила душой.

— Мистер Уоттс сказал, что нужно учитывать все прочие обстоятельства.

Сама не понимаю, как я до такого додумалась. Наверное, просто повторила чужие слова, сказанные совершенно по другому случаю, который давно выпал из памяти.

Мама заворочалась на тюфяке. Она ждала продолжения, а я столь же упрямо ждала ее вопроса «Что было дальше?», который мама выдавила очень скоро, досадуя от необходимости меня просить.

«Мглистое утро» — я решила непременно принести домой эти слова. Так я и сделала: ввернула их в свой рассказ о том, как Пип нес свиной паштет и подпилок арестанту Мэгвичу, поджидавшему на болоте. «Утро было мглистое…»

Из вредности я замолчала, чтобы мама спросила из темноты, что это означает. Но она только засопела еще строже, словно разгадан мои мысли и намерения.

Дело было вечером того дня, когда я впервые подняла руку, чтобы задать вопрос. Трясти поднятой рукой, как Мейбл, я не стала. Терпеливо дождалась, пока мистер Уоттс мне кивнет. И начала как положено:

— Меня зовут Матильда.

— Слушаю тебя, Матильда.

— А что такое «мглистое утро»?

— «Мглистое» означает туманное, морозное утро. В наши дни это слово услышишь нечасто. — Он улыбнулся. — У тебя тоже красивое имя, Матильда. — И спросил: — Почему тебя так назвали?

— В честь папы.

— То есть как?..

Я предвидела такой вопрос. Мой отец работал на северном руднике вместе с австралийцами. Они прозвали его Матильдой [4]. Он передал это имя моей маме. А она — мне. Так я и объяснила.

— Прямо семейная реликвия.

С этими словами учитель отвел глаза. И внезапно помрачнел. Уж не знаю почему. Наконец он вернулся к страницам книги, но заметил, что я снова тяну руку.

— Да, Матильда.

— А что такое «морозное утро»?

Обдумывая заданные вопросы, мистер Уоттс всегда упирался взглядом в заднюю стену или в окно, будто высматривал там ответ. Но в этот раз он переадресовал вопрос классу:

— Кто скажет, что такое «морозное утро»?

Никто не знал. Пришлось мистеру Уоттсу самому дать объяснение, и оно нас ошарашило. Это когда воздух настолько холодный, что изо рта валит пар, а былинка ломается в руках. В каком же мире такое возможно? Вот уже год и четыре месяца — с тех пор как вышел из строя последний генератор — никто из наших ребят не пробовал ничего холодного. Холодным теперь считалось все, что хранилось в тени или обдувалось ночным ветром.

Мглистое утро.Я ждала, когда же мама клюнет на эту наживку. Но нет. Она пропустила мимо ушей мое «мглистое утро». А может, не хотела показаться глупой или отсталой. Поэтому, не дождавшись ее вопроса, я повела рассказ о новых событиях, более увлекательных. Как арестант вгрызался в еду, точно дворовая собака. Как на кухне топтались стражи порядка, когда Пип вернулся домой. Маме это особенно понравилось. Она даже причмокнула в темноте.

Но это был последний раз, когда она попросила рассказать следующую главу. И причина, по-моему, ясна. Всему виной «мглистое утро». Хоть она и промолчала, до меня дошло: мама решила, что это бахвальство и что я отхватываю от мира больший кусок, чем она сможет переварить, не подавившись такими выражениями, как «мглистое утро». Она не захотела поощрять меня вопросами. Не захотела подталкивать еще дальше в тот чуждый мир. Мама беспокоилась, что викторианская Англия отберет у нее Матильду.

На рассвете мы слышали, как над деревней проносятся армейские вертолеты — сначала в одну сторону, потом в другую. Эти гигантские стрекозы таращились вниз, на землю, расчищенную от зарослей. Но видели только вереницу заброшенных хижин да пустой пляж, потому что мы успевали сняться с обжитых мест. Все до единого. Старики. Отцы и матери. Дети. Забирали с собой даже тех собак и кур, у которых были имена. Мы прятались в джунглях и выжидали. Выжидали до тех пор, пока вертолеты в потемках не начинали задевать брюхом верхушки деревьев. Нас обдувало ветром, который поднимали лопасти винтов. Помню, я обводила глазами сбившихся в кучку людей и недоумевала: где же мистер и миссис Уоттс?