Тут я сразу вспомнила, как мне хотелось броситься на защиту Пипа. Мне не нравилось, как обращается с ним Эстелла, как измывается и сплетничает Сара Покет. Непонятно, почему Пип терпел обиды от этих двух вредин и ни разу им не ответил.

Ага. В моем распоряжении оказалось целых два рассказа. Первый — про то, как мисс Хэвишем остановила все часы в доме на одном времени, минута в минуту, — я принесла в школу. Боясь, как бы приготовленный отрывок случайно не вылетел из головы, я решила не раскрывать рта. Даже отворачивалась от ребят, чтобы мой рассказ не вытеснили посторонние мысли и разговоры. Этот рассказ хранился у меня в закутке, который указал мистер Уоттс. Я поплотнее затворила туда дверь. Но не знала, насколько она прочна и что будет, если в нее станут ломиться чужие голоса.

В те же дни мистер Уоттс доверил нам, своим ученикам, одну тайну. Это случилось после того, как мы выслушали отрывок Силии — про то, как Пип возвращается домой, отдав Мэгвичу украденный у сестры паштет, и в кухне застает вооруженных солдат. Силия утверждала, что Пип терзается виной. Но при этом спрашивала себя вслух: с чего она вдруг решила, будто солдаты пришли арестовать Пипа. Насколько она помнила, в книге об этом не было сказано ни слова. Я всегда считала Силию отличной девчонкой, но сейчас ее прямо зауважала. Выходит, книга запала в душу не мне одной. Вопрос Силии показал, что ее ум тоже занимали «Большие надежды». А вместе с ними, наверно, и Пип.

Мистер Уоттс поблагодарил Силию. Ее рассуждения, сказал он, показали нам, что под влиянием печатного слова у читателя может сложиться интересное понимание параллельного мира.

— Спасибо, спасибо, — повторил он, и Силия расцвела от похвалы.

Потом учитель обратился ко всему классу:

— Как мы поступим с отрывком Силии? Как нам его сохранить в памяти?

Все загалдели. Начали тянуть руки, чтобы высказать свои предложения. Можно записать на песке палочкой — это была придумка Дэниела. Мы умолкли. Руку поднял Гилберт. Записи надо делать в секретном месте. Мистеру Уоттсу эта идея пришлась по душе. Он поднял указательный палец, чтобы мы обдумали предложение Гилберта.

— Секретное место — это хорошо. Если только оно будет абсолютнонадежным, — предостерег мистер Уоттс.

Мы согласились.

— Пусть это будет нашатайна.

Всем стало ясно, где тут главное слово. Учитель вгляделся в наши лица, и мы отметили, что он совершенно серьезен. Я даже решила, что эта тайна, еще не до конца продуманная, связана с какими-то опасностями.

—  Нашатайна, — повторил он.

Погрозив пальцем, он полез в нагрудный карман пиджака и вытащил ученическую тетрадку. Она была сложена пополам, чтобы умещалась в кармане. Мистер Уоттс разгладил ее на столе и показал нам. Вслед за тем он другой рукой полез в другой карман и достал карандаш. Через много лет я смотрела телепередачу, где фокусник с таким же победным видом достал откуда-то белого кролика. У фокусника получилось неплохо, но он в подметки не годился мистеру Уоттсу, который вызвал у нас потрясение. Я не преувеличиваю: достаточно вспомнить, как мы жили. Но в глубине души каждый удивлялся: каким образом мистер Уоттс ухитрился спасти эти предметы от огня?

Мистер Уоттс улыбнулся, видя наши изумленные лица.

— На нас с вами возложена небывалая ответственность, — сказал он. — Небывалая ответственность. Спасти величайшее произведение мистера Диккенса, которое без нас с вами будет утрачено навсегда. — Он начал расхаживать по центральному проходу. — Мыслимо ли представить, что оно пропадет? Вдумайтесь. Потомки станут указывать на нас пальцем и винить за пропажу того, что надлежит беречь как зеницу ока.

Мы сделали подобающие лица. Торжественные. Серьезные.

— Ну, что ж, — сказал учитель. — Молчание — знак согласия. Запись номер один: рассказ Силии.

Вернувшись за учительский стол, мистер Уоттс начал писать. В какой-то момент он поднял голову, и нам показалось, будто он сбился; Силия даже привстала из-за парты. Но мистер Уоттс застрочил снова, и она села на место. Под конец он пробежал глазами написанное.

— Не знаю, правильно ли у меня записано, — сказал он. — Давайте-ка проверим.

И он прочел это вслух. Силия вспыхнула. Ни от кого не укрылось, что учитель добавил пару строк от себя. Он нашел глазами Силию. Та быстро кивнула, и мистер Уоттс облегченно вздохнул.

Дальше он стал оглядывать класс в поисках следующего рассказчика.

— Матильда, что ты для нас приготовила?

Пока я восстанавливала ту сцену, где Пип по склону холма поднимается в Сатис-Хаус, мистер Уот гс улыбался себе в бороду; не успела я договорить, как он уже склонился над тетрадкой и застрочил.

Но стоило мне перейти ко второму отрывку, как он отложил карандаш, поднял голову и отвел глаза. Вид у него был такой огорченный, что я потеряла всякую уверенность. Наверное, что-нибудь напутала.

— Безжалостные издевки Эстеллы над Пипом, — вымолвил он наконец. — Это важная сторона их отношений. Он тянется к тому, что для него недоступно.

Отодвинув стул, мистер Уоттс замолчал. Его выпученные глаза устремились к облюбовавшим потолок гекконам. Он резко встал и направился к дверям. Поглядел на сверкающую под солнцем зелень. Что он там нашел? Что захватило его мысли? Лондон? Австралия? Белые соплеменники? Родной дом?

Мы увидели, как он покивал, словно нашел то, что высматривал. Потом резко развернулся к нам лицом и уставился прямо на мою парту.

— Нам нужны слова, Матильда. Необходимо вспомнить, какие слова бросает Эстелла Пипу.

На меня оборачивались ребята с передних парт. По примеру мистера Уоттса они ждали, что я восстановлю слова. Но меня как заколодило. Хоть ты тресни, не могла я дословно вспомнить, что там Эстелла говорила Пипу, и мои одноклассники, которые поняли причину моего замешательства, один за другим начали отворачиваться. Мистер Уоттс медленно вернулся за стол. Он смахивал на обреченного гонца, принесшего дурные вести.

— Должен вас предупредить, — выговорил он. — Это будет самая непростая часть нашей совместной работы. И в то же время очень важная. Мы должны всеми силами постараться вспомнить, какие именно слова один персонаж говорит другому. — Тут наш учитель, видимо, передумал. — Впрочем, если вы хотя бы изложите суть, это уже будет немало.

Суть.Это потребовало разъяснений. Мистер Уоттс выразился так:

— Допустим, я скажу «дерево». В моем понимании дерево — это прежде всего английский дуб. А для вас — пальма. И то и другое — дерево. И пальма, и дуб с равным успехом могут считаться деревьями, хотя они разные.

Вот, значит, к чему сводилась суть. Если не знаешь точного названия, подбери другое слово. Я увидела, как Гилберт почесал в затылке, но потом все же решился поднять руку.

— А дерево-каноэ тоже считается?

Сразу было видно: мистер Уоттс впервые такое слышит.

— Может быть, у него есть другое название, Гилберт?

— Да нет, просто дерево-каноэ, — сказал Гилберт.

Мистер Уоттс пошел на риск:

— Дерево-каноэ тоже считается.

Гилберт остался доволен.

На самом деле учитель не от хорошей жизни согласился, чтобы мы излагали самую суть. Я-то знала, что нужно ему совсем другое. Ему требовались точные слова. Но чем усердней я напрягала память, тем дальше от меня уплывали жестокие слова Эстеллы, брошенные Пипу. Мне мешал солнечный мир: он сбивал с мысли и глумился над моими стараниями.

Мама запрятала подальше свою вину и разговорилась. Будто желая наверстать упущенное, она завела старую песню: без умолку поносила мистера Уоттса и обзывала его Лупоглазом.

Лупоглаз. Все свое презрение вложила она в эту кличку. Лупоглаз твой будет стоять, как столб, под кокосовой пальмой, не веря, что с нее может упасть кокос, и поверит лишь тогда, когда кокос свалится ему на башку. Такой и луну-рыбу съест, не поперхнется. Ума-то нету. Он хоть знает, как бородавчатка выглядит? Невежество делает его опасным человеком. А ты, Матильда, этому опасному человеку в рот смотришь. Право слово, мир сошел с ума. Твой мистер Уоттс хижину построить сумеет? Сумеет сесть на весла и в потемках подобраться к рифу, когда рыба-попугай косяком идет? Да твой мистер Уоттс вместе с женушкой проедаются за чужой счет. Сам-то он — никто, ничто и звать никак.