Хлоя потягивала виски, прислушиваясь к звукам механического пианино. Инструмент был настроен на лирические мелодии вроде «Мулен Руж» Мантовани. Черные и белые клавиши сами поднимались и опускались, словно за пианино сидел невидимый музыкант.

Джон тоже играл на пианино. Не часто, но иногда, на вечеринках, если его просили…

О черт. Хлоя понимала, что пора выкинуть его из головы.

Да пошли вы все! Делайте что хотите, а она уезжает в Канны. Там, на Лазурном берегу, Хлоя познакомится с каким-нибудь хорошим парнем — не с ублюдком, вроде Джона, и не с доморощенным философом-бродягой, вроде приятеля Блэки, а с настоящим мачо. Все, решено: Хлоя отправляется в Канны, сегодня же, прямо сейчас.

Она оставила записку в специальном информационном центре, организованном предприимчивыми буддистами: «Уехала в Канны. У тебя свои интересы, а у меня свои. Пока. Хлоя».

— Ч-черт, — прошипела Блэки, засовывая записку в карман джинсов.

— Если она хочет уехать, пускай едет. Это ее право.

— Хлоя сейчас не в том состоянии, чтобы путешествовать в одиночестве. Она попадет в беду.

— Думаешь, Хлоя не вернется? — спросил Камерон.

— Может быть, нам стоит поехать за ней, — предложил Эдди.

— Нет. Как раз этого она и добивается. Но мне надоело идти у нее на поводу. Папа всегда говорил: нельзя позволять людям слишком долго командовать тобой, потому что, когда ты перестаешь подчиняться, они встают в позу и начинают вести себя так, словно ты им чем-то обязан. Я не собираюсь бросаться за Хлоей вдогонку, — решительно заявила Блэки.

— Я поеду за ней, — сказал Камерон.

— Ты не в ее вкусе.

— Отлично, — Камерон потер руки, — чем сложнее задача, тем слаще победа. Я завоюю нашу неприступную принцессу и вернусь вместе с ней. Пока, ребята, встретимся в Арле.

— Прежде чем отправишься за принцессой, дай ей хотя бы сутки на размышление, может. Хлоя одумается и сама вернется. — Блэки опасалась за жизнь Камерона: взбешенная Хлоя представляет серьезную опасность для окружающих, а уж Камерона она точно сожрет с потрохами.

— Надеюсь, за сутки она не успеет ничего натворить, — сказал Эдди.

В конце концов Виана все же согласилась встретиться с Папой. Она пригласила его на съемочную площадку, сказав, что в перерыве они смогут вместе пообедать. Многообещающая фраза «Вместе пообедать» ввела Папу в заблуждение: он никак не ожидал, что пообедать в перерыве между съемками означает наскоро перекусить сэндвичами, пока сидящая у ног Вианы педикюрша орудует своими пилочками, а топчущийся рядом парикмахер щелкает ножницами. Но Виана объяснила, что теперь она постоянно окружена людьми. К величайшему сожалению, у нее нет ни минуты свободного времени.

Днем раньше ее навестил Амит. Виана обрадовалась его визиту и выразила огромную благодарность Папе. Он предлагает договориться с директором студии, чтобы ее поменьше загружали работой? О, это так мило с его стороны, однако она вынуждена отклонить любезное предложение Папы. Но как только три фильма, в которых она сейчас снимается, будут закончены, Виана возьмет отпуск, и они с Папой обязательно поедут в Сомали, на ту красивую виллу, где когда-то провели вместе незабываемые дни. Да-да, они будут только вдвоем, словно в раю. О, как же она соскучилась по Папе. Всю свою нерастраченную страсть Виана вкладывает в новую роль. Это история любви…

Папа боится, что у него не хватит терпения дождаться завершения съемок?

— Ну что же, в таком случае нам следует найти какое-нибудь укромное место для свиданий. — Виана улыбнулась, одарив Папу игривым взглядом, от которого у него перехватило дыхание и сладко заныло внизу живота. — Мы должны быть вдвойне осторожны. Амит говорил мне, что у вас появились проблемы с полицией. Сейчас настали трудные времена. Папа, я очень за тебя беспокоюсь.

— А что это за история с американским режиссером?

— О, мне предложили хорошую роль, совсем маленькую, но очень интересную. Съемки начнутся в октябре. Но если ты возражаешь, я никуда не поеду.

— Да, я возражаю.

— Хорошо, я откажусь, потому что моя преданность тебе… — она не успела закончить фразу: к Виане подскочил гример и загородил ее от Папы. Когда Папа уходил, артистка послала ему воздушный поцелуй — самое большее, что она могла себе позволить, не рискуя повредить сложный макияж.

Папа вернулся домой в приподнятом настроении. Потрясающие идеи, одна лучше другой, роились у него в голове. Чтобы ничего не забыть. Папа прихватил с собой диктофон и отправился с ежевечерним визитом к больной жене. Сидя у постели Мамы, он записывал на пленку свой грандиозный бизнес-план. Жена отчаянно моргала глазами — знак, который Папа воспринял, как одобрение, хотя на самом деле вопль Мамы означал совсем другое: «Эй, старый идиот, оглянись вокруг, неужели ты не замечаешь, что происходит в твоем собственном доме?!»

Мама в совершенстве овладела азбукой Морзе. Но ее собственная абсолютная неподвижность и «глухота» окружающих сделали Маму еще раздражительнее, чем она была раньше. В былые времена, полная сил, властная женщина, она железной рукой управляла всеми домашними делами, как и подобает крестной маме большой мафиозной семьи.

Хотя немота давала ей своего рода свободу. Маме больше не нужно было скрывать свои истинные чувства и постоянно притворяться, изображая преданную жену. Она могла ругаться, последними словами поносить мужа и, не боясь быть услышанной, говорить все, что думает.

Когда Папа пускался в воспоминания о том, как он, следуя завету отца, ограбит семью Гаджи, Мама, сердито моргая глазами, напоминала ему: «Хвастливый осел, а ты забыл, кто помог тебе обобрать их до нитки?»

Когда же Папа принимался рассказывать, с какой любовью и терпением он занимался образованием своей молодой жены, которая работала горничной в доме Гаджи, сколько сил он потратил на то, чтобы, несмотря на ее упрямство и тупость, воспитать из деревенской девки достойную женщину. Мама кричала ему прямо в лицо: «Ублюдок, каждый раз, лежа с тобой в постели, я мечтала о других, настоящих мужчинах».

Фарха пришла навестить родителей. Она принесла малютку Ганеша, который туг же написал на Маму. В ответ Мама заморгала глазами: «Добрый знак. Удачи, малыш. Ты пока даже не представляешь, как она тебе понадобится». Папа взял младенца на руки. Он долго ворковал над Ганешем. Словно любуясь собственным отражением в зеркале. Папа называл внука: «Второй я».

В комнату вошел Амит. Мама послала в эфир злобное: «Предатель».

— Папа, — сказал Амит. — Я нашел Ганеша.

Один молодой индийский националист из города Алигар задумал открыть свой сайт. Рыская по Интернету в поисках изображения знаменитого бога Ганеша, который, как ему казалось, подойдет для заставки сайта, он наткнулся на фильм под названием «Реквием» и фотографии двух девушек, помещенные в разделе «Наши звезды».

«Какое кощунство, — подумал националист, — использовать священный образ Ганеша в отвратительной пародии на философскую драму о человеке-слоне. И кто скрывается за претенциозной подписью «Я — Некто Камерон44?» Никакой иной информации, кроме адреса электронной почты, этот Некто Камерон не оставил, но фильм был снят во Франции, а там, как известно, полно мусульман. Наверняка эта грязная провокация — дело рук исламского фанатика.

Индийский националист записал адрес сайта и, сделав ссылку на возмутительный фильм, немедленно разослал его всем своим соратникам. Другой патриотично настроенный молодой человек из Варанаси отправил гневное послание этому Некто Камерону и оповестил своих товарищей о появлении в Интернете идеологического террориста.

Понадобилось всего несколько дней, чтобы новость дошла до Амита.

Санджай и Чанки переспали со всеми дорогими проститутками, работавшими в многочисленных эскорт-агентствах Монте-Карло, но так ничего и не узнали о двух девушках, которых видели вместе с Доу в день убийства. Для них он по-прежнему был Доу. У Санджая и Чанки никак не укладывалось в голове, что их бывший родственник, веселый австралийский парень Дональд Макгаррул, на самом деле был никому не известным американцем Гарри Карпентером. Они прекрасно помнили рассказы Доу об Австралии, о симпатичном городке Молливут, где он родился и вырос, обо всех его братьях, сестрах, дядюшках и тетушках.