— Но в ресторане может быть опасно.

— Глупости, там полно охраны. Попробуй найти в этой вечеринке свои плюсы. Считай, что нас всех оставили в покое, теперь Папа перестанет требовать, чтобы мы родили ему наследника.

— О-о, нет. Все равно не поеду. Скажите ему, что я заболела: у меня холера, атипичная пневмония и… и хламидиоз.

Терпение Доу лопнуло. До рейса оставалось меньше трех часов, от больницы до аэропорта путь неблизкий, а если учесть еще дождь и бесконечные пробки на дорогах…

— Тара. — он сделал шаг вперед и угрожающе сдвинул брови, — ты же не хочешь огорчить своего отца в такой день? Давай собирайся. Или, может быть, мне позвонить Мадхари? Она с удовольствием приедет и поможет тебе одеться, — ласково добавил Доу, зная, что Тара побаивалась старшей сестры.

— Нет, не надо звонить. Пожалуйста. Я сейчас соберусь.

Тара сдалась. Она поднялась с кресла и направилась в спальню. Но ее медлительность выводила Доу из себя. Тара едва переставляла ноги, точно брела по колено в воде. Прошло минут двадцать, прежде чем женщина вновь появилась на пороге спальни. Тара надела розовые атласные шаровары, черную блузку, украсила лоб рубиновым бинди [4]и нацепила солнечные очки.

— Макияжем займешься в машине, — сказал Доу. Резкость его тона удивила даже Санджая.

— Да не спеши ты так, — он улыбнулся. — Папа даже не заметит, что мы опаздываем, — старик слишком счастлив.

Провозившись еще минут десять, Тара наконец собралась. Позвякивая многочисленными браслетами, она не спеша спустилась по лестнице. Все трое уселись в машину и помчались в больницу. Клан Меджит был в полном сборе. Склонившись над колыбелью, все с восхищением разглядывали красное сморщенное личико новорожденного.

После того как Доу и Санджай поклонились и в знак уважения коснулись ступней Папы и Мамы, Доу сказал правильные слова, которые необходимо было сказать. Он заметил, что Фарха стала еще прекраснее, а затем отвел в сторону Амита и, позволив себе грубоватую мужскую шутку, тихонько шепнул:

— Отличная работа, приятель.

Доу поздравил Папу, обнял его и сказал, что сегодняшний день знаменует начало новой эпохи:

— Поистине, для великого клана Меджит наступает золотая эра.

Он говорил таким проникновенным голосом, что у Папы на глаза навернулись слезы.

Старый идиот. Если бы он только знал, что Доу на самом деле о нем думает, если бы они все знали. Амит — этот занудный педант и напыщенный сноб, Санджай — жалкий подхалим, Чанки — тупая волосатая горилла. А жена Доу, Мадхури, просто богатая избалованная шлюха, считающая, будто все эти паршивые актеришки, с которыми она спит, действительно находят ее умной, тонкой и невероятно привлекательной женщиной.

Если бы Мадхури знала, как они насмехаются над ней. Однажды Доу случайно услышал разговор двух богемных красавчиков, сидевших в ресторане за соседним столиком. Чего только они не наговорили о Мадхури Меджит и ее сексуальных талантах.

Один из них, Чота Пандит, часто играл гангстеров и любил проводить время в компании Папиных «мальчиков», сам Чота называл дружбу с бандитами «изучением типажей». Доу всегда считал его надменным болваном, но, услышав рассказ о собственной жене, в котором ее сравнивали с бешеной ослицей, вдруг проникся к актеру теплыми чувствами. Мадхури, валяющаяся поперек кровати кверху животом и дергающаяся в оргазме, похожем на предсмертные судороги, — описание было настолько точным, что Доу не мог сдержать улыбку.

Ну и, конечно, сам Папа — разбойник с большой дороги, считающий себя защитником простого народа, этакий индийский дон Карлеоне, который восстанавливает справедливость, отбирая деньги у богатых и раздавая их беднякам. Себя Папа также причислял к простому народу и поэтому большую часть денег оставлял себе. А то, что его гориллы вытряхивают последнее из бедняков, вроде рикшей и проституток, даже не приходило старику в голову. Разбой Папа называл красивым словом «протекционизм», то есть защитой от других бандитов вроде него самого.

Доу удалось незаметно выскользнуть из больничной палаты. Он примчался в аэропорт Сахара как раз вовремя: посадка на самолет, летящий по маршруту Мумбаи — Бахрейн, уже началась. Там он пересядет на другой рейс, доберется в Монте-Карло, встретится с бывшим приятелем, получит свой чемодан с деньгами и начнет новую жизнь.

Доу смотрел в иллюминатор на далекие огни города, постепенно исчезающие за пеленой дождя и тумана, на темные воды раскинувшегося внизу Аравийского моря и думал о празднике, который должен начаться с минуты на минуту. Если они и заметят его отсутствие, то, подождав минут десять-пятнадцать — на большее Папы все равно не хватит, — сядут за стол без него. Папа произнесет длинную речь: он непременно вспомнит о своем отце, который был простым дхоби — Меджит — старший держал маленькую прачечную и всю жизнь стирал грязное белье состоятельных людей, а также всю жизнь мечтал ограбить самую богатую семью города. Но бедняга умер, так и не осуществив свою заветную мечту. Далее последует рассказ о том, как сам Папа ограбил-таки самую богатую семью города, заложив тем самым основу будущей империи Меджит.

«Я родился в нищете и взлетел до небес», — скажет он. Этой фразой Папа заканчивал все свои торжественные речи.

Затем Санджай возьмет слово и, сияя подхалимской улыбкой, предложит тост за здоровье и процветание дорогого Папы. Потом Амит станет долго благодарить Папу и всех остальных родственников. Тара будет каждые полчаса выскакивать в туалет, чтобы украдкой выкурить сигарету. Мадхури и Чанки разругаются из-за какого-нибудь дурацкого фильма. «Вот тут-то, — подумал Доу, — они и заметят, что его нет за столом». Сначала все очень удивятся, через час начнут волноваться и попытаются связаться с ним по мобильнику.

На следующий день они обзвонят все принадлежащие им бордели, полагая, что подгулявший Доу до сих пор спит на груди какой-нибудь красотки. Не найдя его в притонах, они решат, что родственничек угодил в лапы полиции или его, как Мохана, пристрелили прямо на улице. Все затаятся и станут ждать, когда новость просочится в газеты.

Через два-три дня бесплодных ожиданий до них наконец дойдет что случилось на самом деле.

Обчистив Боба Паркера, Хлоя и Блэки собирались навсегда завязать с преступным ремеслом. Они совершили гениальное, но совершенно непреднамеренное преступление.

Однако в Европе не было недостатка в мужчинах, которые хотели соблазнить молодых женщин. Особенно в женатых мужчинах, и особенно летом, хотя, возможно, осенью и зимой их тоже было ничуть не меньше. Тем более, когда им вдруг попадались такие милые девушки, как Хлоя и Блэки. Не успели подруги приехать в Портофино, как буквально через пару часов оказались лицом к лицу со своей новой жертвой. Хотели они того или нет, но гениальное преступление само плыло им в руки. Жертва предстала в образе некоего мистера Бартоша Словенски. Его славянское имя, произнесенное с ударением на второй слог, напоминало подругам слово «картошка». Внешность господина вполне соответствовала имени.

Девушки приметили его в кафе возле пляжа, где Бартош обедал вместе с женой, сыном и дочерью. Все четверо с такой жадностью поглощали блюдо за блюдом, словно голодали уже несколько дней, хотя, судя по круглым физиономиям, семейство Словенски сидело за столом как минимум неделю; дети и родители были похожи на лоснящихся жиром тюленей. Блэки предположила, что семья приехала из какой-то восточноевропейской страны, где совсем недавно рухнул коммунистический режим. Бедняги всю жизнь так плохо питались, что теперь отъедались, наверстывая упущенное, и накапливали жир на тот случай, если плохие времена снова вернутся.

Вторая встреча произошла на пляже. На этот раз мужчина был один. Блэки узнала толстяка и в ужасе засмотрелась на его студенистое тело. Мужчина решил, что с ним заигрывают, вылез из шезлонга и направился к девушкам.