— Вам нужно понять кое-что, госпожа Боннар. Я патриот моей родины, Македонии. Когда-то вся эта область была Македонией. Потом ее разделили по Бухарестскому договору и передали частями Сербии, Болгарии и Греции. Цель всей моей жизни — восстановить справедливость. Но другие — люди вроде Павла — считают, что Македония по праву принадлежит Греции. Они пытаются остановить меня. Павел был серьезным противником. Требовал, чтобы власти занялись моим бизнесом. Не потому, что подозревал меня в коррупции, а потому, что стремился очернить меня, испортить мою репутацию. После его гибели нападки на меня прекратились. Сами понимаете, кое-кто поспешил возложить ответственность на семью Драгумис. Но я невиновен, уверяю вас. Я даже не считал Павла врагом — только оппонентом. Разница есть, не так ли? И даже будь человеком, склонным к насилию, я никогда бы не отдал приказ устранить Павла. Мне это было не нужно. — Он подался к ней. — Могу ли я рассчитывать, что сказанное здесь не дойдет до Елены?

— Да.

— Хорошо. Павел допустил несколько ошибок, и я располагал доказательствами его неосторожности. Утечка имеющейся у меня информации могла бы очень дорого ему стоить. Мы поговорили об этом. Уверяю вас, он не представлял для меня никакой опасности.

— Это вы так говорите.

— Да. Это я так говорю. — В его голосе послышались нотки нетерпения. — Скажите мне кое-что, госпожа Боннар. Последние три недели вы работаете с Еленой Колоктронис. Как по-вашему, она стала бы сотрудничать со мной, если бы считала меня виновным в смерти ее мужа?

Гейл ненадолго задумалась, потом покачала головой:

— Нет.

— Можете поверить мне, Павел был для Елены всем. Если бы она всего лишь подозревала меня, об этом узнал бы весь мир.

— И что бы она сделала? Рассказала…

— О нет, — усмехнулся Драгумис. — Она бы убила меня. — Заметив, что Гейл вздрогнула, старик улыбнулся. — Да. Кровная месть. В наших местах мало что изменилось, и кровь все еще смывается кровью. Она так его любила… — Он покачал головой. — Должен признаться, я опасался, что она поверит моим врагам и сделает какую-нибудь глупость. Горе требует выхода. Но Елена знала правду. Знала, что ее муж был лихачом, что он никогда не заботился о своей машине. Нет, проблема была не в Елене. Проблемой был юный друг вашего отца. Нокс.

— Нокс? Но как…

— Он считал, что я подстроил аварию и убил их всех, чтобы заставить замолчать Павла. Считал, что преступление не должно сойти мне с рук. Понять его точку зрения не так уж трудно. Он продолжил дело Павла. Без конца писал в газеты, на телевидение, местным политикам. Устраивал пикеты возле правительственных учреждений и полицейских участков. Расписывал стены призывами расследовать «преступную деятельность Драгумисов». Одну такую надпись оставил даже на моем офисе. Запускал воздушные шары с соответствующими лозунгами, разбрасывал листовки с крыш, растягивал баннеры во время спортивных соревнований, звонил на радио во время прямого эфира…

— Нокс? Нокс делал все это?

— Да, — кивнул Драгумис. — У него неплохо получалось, как у всех, кто искренне верит, что борется за справедливость. И он действительно считал меня способным совершить убийство. Ему верили. Ему симпатизировали. Я предложил Ноксу остановиться. Он отказался. Надеялся, что выведет меня из себя и я совершу что-нибудь опрометчивое, как будто это доказало бы мою вину. Я беспокоился за него. Нокс вел себя так только потому, что его постигло горе. И были люди, мои сторонники, которые хотели заткнуть ему рот. В какой-то момент я понял, что не могу больше гарантировать его безопасность. Если бы с ним что-то случилось… можете себе представить. Его нужно было устранить, убрать куда подальше от возможных неприятностей. Я предложил Ноксу уехать. Он не послушал. И тогда я стал искать кого-то, кто смог бы его убедить.

— И вы нашли моего отца, — прошептала Гейл.

— Да. Ваш отец был большим другом Ноксов. И я хорошо его знал. Поначалу он не хотел вмешиваться. Собирался на раскопки в Маллави. Мне удалось убедить его, что дело важное. Он прилетел. Мы заключили сделку. Он увезет Нокса и удержит в Египте, подальше от неприятностей. Я распорядился, чтобы Нокса не трогали. Ваш отец навестил его в отеле. Нокс, очевидно, произнес перед ним обычную речь о борьбе с тиранами. Ваш отец вежливо его выслушал и добавил в вино несколько, как их называют, капель для отключки. Когда Нокс очнулся, они уже подплывали к Порт-Саиду, и у вашего отца было достаточно времени, чтобы образумить своего юного друга. Вот почему, госпожа Боннар, у меня на сердце до сих пор лежит камень. Видите ли, если бы я не попросил его вмешаться, вы с отцом никогда бы не поссорились.

Слушая рассказ Нокса о его распре с Драгумисами, закончившейся приездом в Египет с Ричардом Митчеллом, Рик медленно кивал.

— А я принимал тебя за тихого, флегматичного бритта, — пробормотал он. — Уверен, что за тобой не гонится банда международных гангстеров?

— Это все. По крайней мере насколько мне известно. А теперь угадай, кого я видел сегодня.

— Того самого… Драгумиса?

— Точнее, его сына, Николая.

— А он, надо думать, ничем не лучше папаши.

— Хуже. Намного хуже. Не могу сказать, что питаю теплые чувства к старшему, но старик достоин уважения уже хотя бы за то, что сумел многого достичь в жизни. И у него есть свои принципы. Если дает слово, то держит. А сын — обычное ничтожество с большими деньгами. Да ты и сам знаешь таких типов.

— Знаю. Значит, ты думаешь, спектакль с повешением в пустыне устроил сынок?

— Скорее всего.

— Но ты, как я понял, внимать предостережению не собираешься?

— Нет.

Рик ухмыльнулся:

— Молодец. И какой же у нас план?

— У нас?

— Брось, старина. Их много — ты один. Без помощи не обойтись. Да и в Шарм-эль-Шейхе сейчас скука смертная.

Нокс кивнул:

— Было бы отлично. Если ты, конечно, серьезно.

— Заметано. Итак, наш первый шаг?

— Едем в Танту.

— В Танту?

— Да. — Нокс взглянул на часы. — Мы уже немного опаздываем, так что, если ты не против, я все объясню на месте, идет?

Драгумис пригласил гостью в столовую. Это была просторная комната с длинным деревянным столом, накрытым на двоих. Две зажженные свечи. Слуга подкатил сервировочный столик. Первое блюдо представляло собой темное густое рагу с незнакомыми ароматными специями.

— Прошу извинить, вкус у меня простой, — сказал Драгумис. — К изысканной кухне так и не приобщился. Если вам нравится что-то такое, то лучше пообедайте с моим сыном.

— По-моему, вкусно, — отозвалась Гейл, неуверенно пробуя вилкой куски плавающего в подливе мяса. — Простите за любопытство, господин Драгумис, но неужели вы пригласили меня только для того, чтобы рассказать об отце?

— Нет. Я пригласил вас для того, чтобы попросить о помощи.

— О помощи? — Она удивленно посмотрела на него через стол. — Чем же я могу вам помочь?

Старик подался вперед. Пламя свечи заколебалось, и в темно-карих глазах замигали золотистые искорки.

— В расшифрованной вами надписи говорится о дарах, достойных Сына Амона.

— Вы уже знаете об этом?

— Разумеется, знаю. — Драгумис нетерпеливо махнул рукой. — Там говорится и о щитоносцах, которые покончили с собой, чтобы Птолемей не узнал, где находится захоронение. Так?

— Да.

— Вам доводилось слышать о таком захоронении? О склепе в Сиве, заполненном дарами, достойными Александра?

— Нет.

— То есть его еще надлежит найти.

— Если таковой вообще существовал когда-либо.

— Существовал, — твердо ответил Драгумис. — И существует. Скажите, госпожа Боннар, разве не почетно отыскать нечто столь значительное? Вы представляете, какие богатства могут храниться в склепе, достойном принять такого человека, как Александр, величайшего завоевателя всех времен? Оружие времен троянских войн? Его личный свиток Гомера с комментариями Аристотеля? Будем откровенны, разве вы не мечтаете найти нечто подобное? Того, кому это удастся, ждет слава. Богатство. Восхищение. И в темные предрассветные часы вам уже не придется задавать себе вопрос: в чем мое предназначение? Для чего пришла я в этот мир?