– Высокомерный олух! – прошептала Алессандра.

С одной стороны, ее переполняла ярость, а с другой – она чувствовала себя весьма смущенной, когда Джек, повернувшись, пошел прочь по холлу. Вскоре звук его шагов, эхом разносившихся по дому, затих у входной двери.

– А что такое олух, мама? – спросила Изабелла.

– Не важно, моя хорошая.

Ей хотелось бы возразить Джеку, но она понимала, что его критика была вполне оправданной. К тому же, вспоминая их встречу прошлым вечером, она никак не могла гордиться собой. Или собственной дочерью.

– Идем, наш экипаж ждет, – сказала она, положив несколько вещей, лежавших на столике, в свою дорожную сумку.

– Что это? – поинтересовалась Изабелла.

– Основы хорошего тона для юных леди, – ответила Алессандра, взяв еще одну книгу. – А еще словарь английских слов, которые разрешено произносить в обществе воспитанных людей.

– Мне больше нравилось в Италии, – сказала Изабелла. – Там не было так много правил, особенно когда папа был жив. – Ее губы задрожали, когда она посмотрела на перевязанные кожаными ремешками тома. – Почему мы не можем поехать домой?

– Англия теперь наш дом, – ответила Алессандра, стараясь не подавать виду, как ее огорчает грусть дочери.

Господи, как она скучала по Стефано – по его мудрости, остроумию, теплу! Он всегда был крепкой опорой в ее жизни. После его смерти она сама чувствовала себя маленькой девочкой, в чем-то беспомощной, в чем-то наивной.

Крепче сжав руку Изабеллы, Алессандра добавила:

– Поэтому нам надо постараться сделать нашу жизнь как можно лучше.

– Почему?

Простой вопрос, но как на него ответишь?

– Потому что… – Наклонившись, она убрала шелковистые кудряшки со лба дочери. – Потому что, tesoro [1], назад пути нет. Мы должны позаботиться о будущем, а не думать о прошлом. Поэтому не надо больше хмуриться, – продолжала маркиза с деланной веселостью. – Лучше подумай обо всем новом и интересном, что ты сможешь узнать в Англии. Смотри, ты начала брать уроки рисования, съездила в лондонский Тауэр, обучилась новому виду спорта – крикету…

Изабеллы просияла при упоминании крикета.

– Лорд Хэдли сказал, что будет давать нам с Перри уроки бокса, как только вернется из свадебного путешествия, – проговорила она.

– Ну вот, видишь, – улыбнулась Алессандра. – А в Италии маленьких девочек не учат драться кулаками.

– Мне нравится лорд Хэдли, – задумчиво промолвила Изабелла. – Он гораздо приятнее, чем его друг. – Слово «гораздо» она произнесла с ударением.

– Светские мужчины обычно не умеют так хорошо ладить с детьми, как лорд Хэдли, – заметила Алессандра.

Изабелла снова нахмурилась:

– Хэдли никогда не называл меня бесенком! Даже когда я ударила его в грудь крикетной битой и он упал на задницу.

– Возможно, это потому, что ты никогда не называла Хэдли сукиным сыном и сушеной свиньей, – напомнила Алессандра дочери.

И тут она озабоченно нахмурилась. Конечно, она не бросалась такими же словами, однако старалась следить за своей речью лишь в те мгновения, когда Изабелла могла ее услышать.

– Господи, откуда ты только берешь такие выражения?

– Да я же говорила тебе: от Марко, – ответила Изабелла с улыбкой. – Он знает множество ругательств. Даже на Перри они производят впечатление! Вот, например, одно ругательство о косоглазой потаскухе…

– Довольно! – прервала ее мать, решив непременно попросить кузена держать язык за зубами, когда он общается с детьми. – Слава Богу, впереди нас ждет долгое путешествие. Поэтому что, юная леди, вам надо очень многое узнать о том, как подобает себя вести в английском обществе.

– Merde [2]! – Подбородок Изабеллы упрямо выдвинулся вперед. – Перри говорит, что так по-французски называют…

Алессандра зажала рот дочери рукой. Как ни противно ей было признавать это, Черный Джек Пирсон, похоже, был прав, когда говорил, что рот Изабеллы следовало бы хорошенько вымыть с мылом.

– Я знаю, что означает это слово, – сказала она. – Еще одно неприличное выражение – и ты будешь всю дорогу в Лондон полоскать рот мыльной водой, пуская пузыри.

По щеке Изабеллы скатилась слеза.

– Ненавижу Лондон, – прошептала девочка.

– Тогда ты должна обрадоваться, узнав, что там мы пробудем совсем недолго, а затем поедем в Бат, – объявила маркиза.

С этими словами они отправились в путь.

– Вы уже были на Харли-стрит, где открыта выставка последних произведений мистера Тернера, лорд Джеймс?

Герр Герхард Лутц добавил еще немного краски на палитру и капнул туда же несколько капель воды.

Джек покачал головой.

– У меня еще не было возможности посетить ее, – сказал он. – Я вернулся в город только вчера вечером.

– Считайте это одним из заданий на следующий урок, – сказал учитель рисования.

В дополнение к занятиям в Королевской академии Лутц давал частные уроки нескольким одаренным ученикам в своей студии. Джек был одним из них, однако порой – как, например, сейчас – он не мог понять, что стало причиной выбора герра Лутца: то ли одаренность, то ли его семейный титул. На его взгляд, его последние работы были весьма неудачными и он почти не продвинулся вперед. Глядя на них, можно было подумать, что он пишет левой ногой.

– Его последняя работа иллюстрирует новую школу мышления, новый взгляд на природу, – продолжал Лутц.

Джек скривил губы:

– Вы намекаете на то, что я всего лишь жалкий ремесленник, который придерживается прошловекового стиля?

Губы молчаливого швейцарца тронула легкая улыбка.

– Вовсе нет, – покачал он головой. – Я считаю вас многообещающим художником, вы готовы постигать новое, иначе я не взял бы вас в ученики. Но я бы хотел, чтобы, совершенствуя свое мастерство, вы старались бы делать свои произведения… – Лутц замолчал, подбирая подходящее слово. – Более выразительными, – договорил он.

– Выразительными… – эхом отозвался Джек со стоическим выражением лица. – Возможно, на меня повлияли годы военной подготовки, но мне кажется, что это не в моем духе. Нам вбили в головы, что солдаты не должны много думать, когда что-то делают.

– М-да… Но все дело в том, что вам больше не следует вести себя как солдат, – отозвался герр Лутц. – Настала пора постепенно становиться художником.

– Хм-м… – протянул Джек, задумчиво глядя на бумагу.

– Искусство требует от артиста чувств, эмоциональных переживаний. Ослабьте нажим, сделайте линии более легкими. И не бойтесь экспериментировать с цветом. – Помяв пальцами соболиную кисточку, Лутц пожал плечами: – Я могу обучить вас таким вещам, как пропорция и перспектива, однако ваш собственный, индивидуальный стиль в искусстве вы должны найти сами.

На первый взгляд кажется, будто искусство и служба в армии не имеют ничего общего, подумал Джек. В то же время и то и другое проверяет человека на храбрость. Потому что храбрость необходима для того, чтобы бороться со страхом – физическим или моральным, особенно когда человек не знает, что его ждет впереди.

– Пример тому – Александр Козенс [3], чьи произведения вы наверняка знаете. Сэр Джордж Бомон владеет отличной коллекцией последних работ художника, попросите у него разрешения взглянуть на них, – продолжал Лутц. – И вы поймете, как можно отпустить на свободу воображение.

Отпустить на свободу…

Джек еще несколько минут рассматривал свои грубые карандашные наброски в дорожном альбоме, затем прикрепил гвоздиками к мольберту чистый лист бумаги и взялся за новую акварель. Мазок розового на небе, подчеркиваемый смелым ярко-красным пятном на горизонте…

Увлеченный работой, Джек не услышал бой часов. Итак, урок окончен.

– Лорд Джеймс! – Лутц, что-то искавший в сундуке с принадлежностями для рисования, поднял голову. – Очень не хотелось бы мешать вам, время истекло, а я должен давать урок в Сомерсет-Хаусе. – Он посмотрел на незаконченную работу. – Вот это уже лучше, – пробормотал он. – Попрактикуйтесь дома в заштриховывании – это вам задание на следующее занятие. И непременно посетите галерею мистера Тернера.