Она не стала говорить, что одним из этих людей был ее муж.

— И значит, здесь шумно и днем и ночью?

— Наверное, да. Говорят, здесь в час проезжает по сто машин.

Они с Блэквудом понимающе переглянулись — раз дорога проходит так близко, значит, и участок можно будет продать подешевле; Черри благоразумно умолчала о том, что на строительстве дороги они с Джорджем просто озолотились.

— Если бы не этот шум… Мы с вами сейчас как будто оказались в прошлом, не так ли, мистер Блэквуд?

Он думал о том, что перед ним очень привлекательная женщина, маленькая, упертая, похожая на тех немногих женщин-профессоров, которые работали в Калифорнийском технологическом институте. У него на языке вертелся вопрос, и он произнес:

— А вы, миссис Ней? Вы тоже из Пасадены?

Она ответила, что родилась в Приморском Баден-Бадене, а Джордж — в Бейкерсфилде, и продолжила:

— И я, и Джордж — мы оба не из Пасадены, но именно здесь добились всего и сами. Мы уже десять лет живем в Хилл кресте и видим, как все изменилось, мистер Блэквуд. А еще через десять лет перемен здесь будет гораздо больше.

Для себя она никак не могла решить, чего больше в ее занятии недвижимостью — свиданий с будущим или расставаний с прошлым; иногда все получалось легко и просто, открывалась калитка, и бунгало переходило от одного поколения к другому, но иногда, особенно в сделках Джорджа, с прошлым нужно было расправляться весьма решительно — скажем, построить сотню новых хорошеньких маленьких домиков на месте цитрусовой рощи.

Блэквуд заметил, что в последнее время перемены были какими-то особенно быстрыми: отель «Виста» стал военным госпиталем, магазинчики на Колорадо-стрит, где когда-то продавали цукаты, теперь стояли заколоченными, с десяток особняков на Ориндж-Гроув-авеню, брошенных хозяевами, сдавали теперь под меблированные комнаты или оставляли на съедение крысам. Над долиной, где лежало ранчо, почти всегда висела легкая коричневая дымка, отчего пейзаж казался сумрачным, похожим на те картины, что висели по стенам охотничьего клуба «Долина»; по крайней мере, так рассказывали Блэквуду.

— А вон там что такое, миссис Ней?

— Где?

— Вон там, что-то белое на самом краю рощи. Какой-нибудь хозяйский каприз?

— Нет-нет. Это мавзолей. Они все там похоронены, вся семья.

— Кто?

— Семья Пур. Последним был капитан Пур. Он пережил жену с сестрой больше чем на десять лет.

Тут на Черри нахлынули воспоминания, и она произнесла то, чего вовсе не собиралась говорить:

— Необычная она была женщина.

— Кто?

— Его жена.

Они двинулись дальше, и миссис Ней рассказала, что панели красного дерева, которыми была отделана библиотека, попали сюда из поместья обедневшего графа, который жил неподалеку от Виндзора, и доставлены в Калифорнию известной антикварной фирмой братьев Дювен. Шторы были опущены, в щели выложенного елочкой паркета набилась пыль, в комнате было тускло и пусто, хотя на полках стояло несколько тысяч книг.

— Нынешний хозяин их совсем не трогал. Он сказал мне, что не любит читать чужие книги. Он не из Пасадены, мистер Блэквуд. Или все-таки, наверное, из Пасадены, только совсем непохожий на других.

— То есть?

— Он сирота. Вырос в детском приюте, за городом, рядом со старой фермой. Не так давно этот приют закрыли, но вряд ли вы знаете о нем. Вам ведь это ни к чему.

— Да, конечно, не знаю, — ответил Блэквуд, вытянул с полки том Гиббона и увидел экслибрис: «Книга из библиотеки Линди Пур, 1930». Страницы были испещрены подчеркиваниями и надписями. Школьное издание «Трех мушкетеров» в нескольких местах было подписано «Зиглинда Штумпф».

— Зиглинда Штумпф…

— Что такое, мистер Блэквуд?

— Кто это — Зиглинда Штумпф? — спросил он, указывая на подпись.

— Она была здесь хозяйкой.

— Здесь?

Миссис Ней кивнула, и ее рука легла на его запястье. Иногда Черри признавалась Джорджу, что много лет даже не вспоминала ни о Линде Стемп, ни о Брудере. «Кажется, что с ними был знаком кто-то другой, а вовсе не я…» — говорила она. Но, по правде говоря, не было ни дня, чтобы она не думала об этой истории, поворачивая ее в голове так и этак.

— Скажите мне, пожалуйста, мистер Блэквуд, что вас здесь интересует — дом или земля?

— И то и другое, миссис Ней.

— Вы хотите оставить здесь все как есть?

— Еще не решил, миссис Ней. Но все возможно. Меня интересует лучшее в недвижимости. И в Пасадене.

— Я очень надеялась услышать от вас такие слова, — призналась она. — Неправильно выдирать все с корнем, вы согласны? Я почти каждый день думаю, что прошлое полезно хранить в памяти. Как-то раз ко мне обратился джентльмен, который хотел переделать этот дом в реабилитационный центр. Другой хотел построить многоквартирный дом там, где сейчас розы. Вы и представить себе не можете, что он хотел сделать с апельсиновой рощей. И все-таки нынешний хозяин не считает, что здесь все нужно сохранить. Была бы его воля, он бы тут камня на камне не оставил. Он говорит — в этом месте только старух селить.

— Старух селить?

— Да, именно так он и выразился, и я понимаю, что, наверное, он в чем-то прав. Но вы ведь, конечно же, видите, что это нечто особенное. Я реалистка, мистер Блэквуд, и очень надеюсь, что будущий владелец хорошо подумает, прежде чем возьмется за топор.

— Сейчас мало кто может купить дом и сто шестьдесят акров земли просто так, для собственного удовольствия, верно, миссис Ней? Баронов почти совсем не осталось.

— Нынешний хозяин говорит то же самое.

В сумраке библиотеки ее глаза блеснули, и она коротко взмахнула рукой, как будто отбивала мяч на теннисном корте.

— Кстати, вы говорили мне, кто этот нынешний хозяин? Наследник капитана Пура?

— Нет, не говорила, мистер Блэквуд. Он просил не называть его имени.

— Понимаю…

— Но это необычный человек.

Говоря это, она словно прощупывала Блэквуда, как бы постукивала по хрусталю его интереса, оценивая звон.

— Вот как?

— Я знаю его уже очень много лет, — сказала она и добавила: — Он когда-то работал здесь, на апельсиновом ранчо.

— А сейчас стал его полным владельцем?

— Это длинная история, мистер Блэквуд. Жизнь мистера Брудера очень, очень непростая…

Она знала, что имя Брудера должно насторожить Блэквуда. Черри хотелось оценить его сообразительность, понять, может ли он составить цельное представление по тем маленьким порциям информации, которыми она делилась с ним.

— Мистер Брудер? — повторил Блэквуд, сжав губы, как будто боялся сказать лишнее.

Он поднял штору над окном: перед ним расстелилась небольшая долина, склоны которой противились яростному натиску новых домов под рыже-пламенными черепичными крышами и дымно-серым лентам вновь проложенных дорог. Могло ли быть так, что это тот же самый человек? А могло быть и так, что это два разных человека?

— А вы знаете, почему мистер Брудер продает этот участок? — спросил Блэквуд.

— Я же сказала — это длинная история.

— Ничего, у меня есть время.

— Мне не следует рассказывать. Я же представитель продавца.

— Но так мне легче будет принять решение. И вполне возможно, что мое решение пойдет на пользу Пасадене.

Черри ничего не говорила, и Блэквуд задал следующий вопрос:

— А что это за девушка — Зиглинда?

— Которая? Их две, — отозвалась Черри и посмотрела на часы.

Непонятно почему, она чувствовала, что ей нужно рассказать эту историю, — ее буквально распирало, словно сердитый кулак барабанил по ней изнутри. Как и Блэквуд, она ощущала, что эра подходит к концу, и, видимо, ей хотелось расставить все по полочкам, перед тем, как мир двинется дальше. Но, в отличие от Брудера, Черри никому и никогда не обещала хранить секрет; и потом, с того самого дня, когда она впервые услышала о Брудере, она твердо знала, что этот человек изменит их жизнь. Теперь они с Брудером были кем-то вроде союзников; их зацепило прошлое, исчезавшее прямо на глазах. Вскоре после замужества она подробно рассказала Джорджу всю эту историю, и он ответил, нежно коснувшись губами ее лба: «Как я рад, Черри, что ты больше не работаешь в газете. Сколько приходится узнавать страшной правды!»