Слаймейкер выстроил работников в цепочку, чтобы быстрее передавать фумигаторы из сарая в рощу, но они не стояли на месте, кричали друг другу, что надо закрыть лошадей и ослов, а Хертс орал Слаю, чтобы он успокоил парней. Мьюр Юань с двоюродными братьями тоже были во дворе, но одеты они были только в тонкие рубашки; они быстро застегивали мешки и привязывали их к спинам мулов. Настоящая работа еще даже не начиналась, Линда видела, что работники злятся на дождь и холод, и спросила Уиллиса, есть ли у него теплые вещи, чтобы раздать людям, — шарфы, одеяла, хоть что-нибудь?

— Кофе нужно сделать, — распорядился он, как-то вмиг повзрослев.

Для каждого фумигатора нужно было по два с половиной галлона топлива, и Слай жалобно повторял, что уже много лет говорил Уиллису — надо покупать пятигаллонные емкости.

— До рассвета еще все сгорит, — предупреждал Слай, и работники понимали, что он прав.

Линда заметила, как помрачнели их лица, — все думали, что началась длинная ночь, когда надо будет поддерживать огонь в фумигаторах; они зажгут коптящее пламя последнего фумигатора, а потом нужно будет вернуться к первому и начинать все сначала. Казалось, все знали, что потеряют сегодня много деревьев, гораздо больше, чем во все предыдущие годы, а может быть, под шумок пара-тройка самых трусливых работников, заледеневших до самых кончиков пальцев, смоются и пойдут в сторону Лос-Анджелеса, откуда первый же поезд отвезет их на земляничные поля Сан-Хоакина, где жить и работать гораздо лучше. И каждый знал, что надо следить, чтобы от пламени из трубы не загорелась одежда. На ранчо Пасадена не было ни одного работника, который не видел бы посреди черной морозной ночи какого-нибудь приятеля с пылавшими рукавами.

Брудер жаловался, что на всю рощу фумигаторов не хватит, кричал, что нужно выкопать ямы и развести в них костры. Он велел Хертсу взять пятерых работников и пойти с ними за хворостом в рощу.

— Потом плеснете на них бензином и зажжете костер, — скомандовал он.

Дождь начал стихать, и это означало, что будет еще холоднее, и Брудер сказал, что часам к двум-трем фумигатор нужно будет ставить под каждое дерево, — наконец-то их сосчитали, и оказалось, что всего у них тысяча штук.

— Холодает. Сейчас градусов двадцать семь — двадцать восемь, — сказал он.

Как и все, он хорошо знал долину Сан-Габриел, знал, как холод крадется по подножьям холмов и руслам речек, как остро начинает пахнуть зелень эвкалиптов, когда падает температура Брудер обернулся к Лолли и крикнул ей:

— Вернитесь к себе, прикройте розы.

Но Лолли ответила, что пришла помогать, все мужчины разом оглянулись на нее, отметив про себя и шубу с бобровым воротником, и носки бархатных шлепанцев, видневшиеся из-под длинной юбки, и руки, сжатые в кулаки, похожие на твердые белые камни.

— Тогда садитесь в тележку, — приказал Брудер.

Она протянула руку, ожидая, что он поможет ей, но Брудер грузил фумигаторы, и Лолли сама вскарабкалась в тележку и села на скамью рядом со Слаймейкером.

— Это что за ондатра? — спросил тот.

— Где кофе? — крикнул Брудер. — Кофе давайте!

Линда больше не боялась, когда видела его таким. Она думала, что наконец-то поняла его, как будто самый загадочный человек на свете сделался вдруг самым простым. Она смотрела, как он берет фумигатор, поднимает и ставит в тележку. Емкости на два с половиной галлона были пустыми и звенели на холоде. Брудер разрешил Лолли попробовать поднять один, но фумигатор со звоном упал на дно тележки, так что стало слышно по всему двору, а на дереве насторожила мохнатые уши сова, отозвавшаяся низкими, отрывистыми криками.

Брудеру нужно было придумать, как лучше всего победить мороз. Он распорядился расставить по одному фумигатору на каждые четыре дерева, а некоторые деревья обогревать лишь кострами в ямах. Он прекрасно понимал, что некоторые апельсины замерзнут еще до рассвета, но сказал работникам, что лучше лишиться всего урожая, чем хотя бы одного дерева. Однако Уиллис не согласился с доводами Брудера и стал говорить, что лучше расставить фумигаторы равномерно по всему саду, то есть по одному на каждые восемь деревьев.

— Может, мы вообще ничего не потеряем. Может, и холодать больше не будет, — говорил он.

— Я не хочу ничего потерять из-за твоих надежд, — ответил Брудер, разбивая работников на пятерки. — Один фумигатор на четыре дерева! Пошли! — прокричал он, сложив руки рупором.

— Ты, кажется, забываешь, чье это ранчо, — сказал Уиллис.

— Ничего я не забываю, — отозвался Брудер и добавил: — А вот ты, может быть, забыл.

Все почувствовали, как между Брудером и Уиллисом словно бы сверкнула молния. Многие работники удивились, что Брудер позволил себе так резко разговаривать с капитаном Пуром, а еще больше удивились тому, что Уиллис это ему позволял.

Немного погодя Уиллис бросил:

— Некогда теперь спорить. Работать надо.

К полуночи все уже были в роще, к каждому ряду деревьев тянулась цепочка людей. Один копал неглубокую яму, другой ставил в нее фумигатор. Потом они вытягивали шланг из тележки с заправочной емкостью и заливали топливо в основание фумигатора. Они поджигали его, жар от дымного пламени втягивало в трубу, из нее поднимался жирный черный дым и хлопьями копоти садился на лица. Лолли помогала наполнять емкости, Линда с миссис Юань торопливо носили кофе из кухни в рощу, Уиллис выполнял указания Брудера, как самый послушный работник.

Сделав кофе и прицепив бидоны с ним позади каждой тележки, Линда сказала, что тоже будет помогать. Она огляделась, ища, чем бы заняться, и, как ей показалось, совершенно не нарочно стала помогать Уиллису — она копала яму для фумигатора, а он как следует устанавливал его туда.

За работой Уиллис почти ничего не говорил. Она спросила, был ли когда-нибудь такой мороз, и он ответил: «За последние два года — нет». Она чувствовала, что он думал о том же, что и все: почему роща оказалась так плохо подготовленной к зиме? В конце концов он сказал:

— В последний раз морозная зима была в двенадцатом году. Тогда говорили — такой холод бывает раз в сто лет. Помню, отец сказал мне: «До следующего такого же холода я не доживу».

Лолли с удовольствием управлялась со шлангом топливной емкости, наполняя фумигаторы и перекрывая кран.

— А вот! — покрикивал Брудер, и руки Лолли в перчатках земляничного цвета поворачивали кран, и она склонялась прямо над самой емкостью.

— Хватит, Лолли! Закрывай!

И она беспрекословно подчинялась. Теперь ее волосы совсем растрепались, густой блестящей волной спускались по плечам, а бобровая шуба была жирная, перепачканная топливом. Масло совсем испортило шубу, но Линда видела, что Лолли веселится от души. Уиллис был весь в грязи и саже, перчатки из телячьей кожи порвались, глаза были грустно опущены, как будто он думал, что, как только вернется домой, сразу сожжет всю одежду, что была сейчас на нем. Нос у него покраснел, он взял Линду за плечи и сказал: «Вы замерзли, смотрите, как бы нос и уши не обморозить». Он спросил, не хочет ли она вернуться в кухню и приготовить еще кофе. Работники одобрительно загудели, и Линда поспешила обратно через всю рощу, слушая, как под ногами ломается похожая на рыбью чешую корочка льда.

На минутку Линда остановилась у одиноко горевшего фумигатора; он стоял за много сотен ярдов и от других фумигаторов, и от дома для работников. Вдалеке, на противоположном конце ряда деревьев, виднелась цепь огней и слышалось шипение масла. Небо было совсем черное, Линда потянулась и сорвала с ветки апельсин. Он был твердый и тусклый, и Линда знала, что его все равно выбросят, что с ранчо Пасадена будут увозить целые телеги с битыми, испорченными плодами, годными разве что на корм свиньям. У плиты, варя кофе, она задумалась, сколько еще пробудет в Пасадене и радостно ли примут ее обратно Эдмунд, Паломар и Дитер. Может быть, брат не пустит ее и на порог; с ужасом она снова вспомнила о том, что так и не ответила ни на одно его письмо. Куда она денется после того, как закончится сезон апельсинов? Попросит Брудер ее остаться? У нее не было ничего, кроме одной смены одежды и холодившей шею коралловой подвески. Даже теперь все мужчины в ее жизни так и подсказывали ей, что делать, а от чего лучше воздержаться, куда идти, а где лучше не появляться, где стоило спать, а где — нет. Куда податься, если ни Брудер, ни Уиллис не захотят ее больше видеть? Она представила, как ездит вместе с «апельсинщиками» по Калифорнии — на виноградники, где они работали летом, или на север, где, по их рассказам, все было по-другому и никто к тебе не приставал. Она представляла, как со склоненной головой идет к Уиллису, умоляя о помощи. Она ненавидела свою зависимость и даже начала спрашивать саму себя: может она или нет стать хозяйкой собственной жизни?