Увы! Стоило шевалье прийти к столь приятному выводу, как новая забота, принявшая облик кузины де Коэтиви, предстала перед графом де Лош. Луиза более не рыдала от отчаяния, а с восторгом повествовала, что как новая Диана де Пуатье намерена образовать чувства и ум наследника престола и устроить его судьбу. Шевалье Жорж-Мишель собирался было пошутить, что сравнение с Дианой не совсем точно хотя бы потому, что Алансон не был наследником, Луиза если и была старше принца, так не более, чем на месяц-другой и, слава Создателю, вдовство ей также не грозило, но вместо этого прикусил язык. Молодой человек вдруг сообразил, что кузину сжигает тот же огонь, что и многих других дам двора, но при этом она вовсе не так глупа, как он опрометчиво вообразил. Дай Бог, размышлял шевалье, чтобы кузина разыгрывала из себя прекрасную Диану, но что, если Луиза не удовольствуется этой ролью, а решит окрутить принца? Неожиданно Жоржу-Мишелю стало страшно за графа де Коэтиви, Генриха и даже Алансона и этот страх усилился, когда Луиза небрежно поинтересовалась, не мог бы кузен позаботиться о детях «этого старика»?

— Увы, кузина, — деланно рассмеялся шевалье, — меня призывают иные обязанности, и я буду вынужден покинуть Париж и Лош. Не печальтесь, почтенные матроны почитаются при дворе много больше легкомысленных девиц. Что бы делала Диана де Пуатье, если бы не была матерью многих детей и бабкой целой роты внуков?

Лицо Луизы вытянулось, а граф де Лош понял, что с разрешения королевы Екатерины должен лично поблагодарить короля Филиппа за орден. Во-первых, потому, что этого требовали приличия и этикет, во-вторых, потому что чувствовал необходимость приглядеть за графом де Коэтиви. Что-то подсказывало шевалье, что его вмешательство может оказаться не лишним.

Голос распорядителя заставил графа де Коэтиви болезненно поморщиться. Рана, полученная накануне, саднила, а голова кружилась от потери крови. Бумаги, полученные в одном из переходов дворца, казалось, прожигали вамс насквозь. Шевалье даже украдкой оглянулся, не видит ли их кто-нибудь. Но никто из дворян, вероятно, не мог видеть сквозь подбитую ватой ткань.

Эта мысль слегка успокоила графа, и он сосредоточился на речи короля. Тот уже несколько минут что-то говорил послу Франции. Это были самые общие слова о мире, дружбе и общих интересах. «Обычная дипломатическая сказка», — вздохнул шевалье и начал украдкой изучать окружающих. На приеме присутствовал весь цвет испанского дворянства. Среди одежд преобладали черные и лишь особенности золотого шитья отличали одного гранда от другого. Граф скользнул взглядом по группе вельмож, стоящих, в отличие от остальных, с покрытыми головами, — среди самых знатных господ приятелей у графа не было. Однако и среди прочих, внимавших королевской речи, шевалье не заметил ни одного знакомого лица.

Шевалье опять вздохнул. Мрачное великолепие испанского двора угнетало французского дворянина, но граф давно понял, что великих мира сего мало волнует его душевное состояние.

Меж тем речь закончилась. Послу вручили, наконец, пакет, запечатанный королевской печатью. Его величество встал, давая понять, что аудиенция окончена. Часть придворных направилась вслед за королем. Французы облегченно выдохнули. Миссия была выполнена, и теперь они стремились только к одному — быстрее оказаться за стенами посольства. Но у самого выхода из залы к послу и его людям подошел молодой дворянин из королевской свиты. Учтиво поклонившись, он пригласил маркиза следовать за ним. Король изъявил желание сказать французскому посланнику еще несколько слов.

Маркиз посмотрел на графа. Оба прекрасно понимали, что означает эта неожиданная милость. Вряд ли король горит желанием побеседовать с представителями Франции. Скорее всего, через пару часов сообщат, что его величество, увы, передумал. Или перенес аудиенцию. Однако подвергнуть сомнению слова испанца посол не мог, и граф де Коэтиви остался в одиночестве и мог уповать лишь на милость Божью да на свою шпагу. Правда, последняя была парадной, а значит слишком короткой и легкой, но в узких переходах толку было бы мало даже от великолепного экземпляра, оставленного в посольстве.

Шевалье проверил, легко ли выходит из ножен кинжал, и двинулся к выходу. Он плохо ориентировался в дворцовых переходах и был обречен уходить той же дорогой, какой делегация шла на аудиенцию.

Коэтиви не ошибся в своих предположениях. Его ждали за первым же поворотом. Граф Алмейда учтиво приветствовал французского дипломата. Манеры испанца были безукоризненны, но стоял он так, что пройти дальше было невозможно. Шаги, раздавшиеся сзади, показали, что повернуть обратно также было затруднительно.

— Думаю, вам будет приятно оставить это у себя на память о вашем друге, — продолжал улыбаться Алмейда и протянул Коэтиви золотую цепь с медальоном. — Видите ли, мы поменялись, — граф указал на пустые ножны, — но мне не очень нравится узор.

Коэтиви ответил не сразу. Одного взгляда на цепь было достаточно, чтобы понять, что его союзник мертв, а значит, испанцам все известно.

— Не понимаю вас, сударь, — с ледяной вежливостью произнес шевалье, прислоняясь спиной к стене и берясь за рукоять даги.

— У вас не было возможности избавиться от бумаг, — задумчиво произнес идальго. Его люди подошли ближе.

— Еще раз прошу прощения, сударь, но вы ошиблись, я состою в свите посла Франции и у меня нет друзей в Испании, — надменно произнес Коэтиви в лицо испанцу. Он твердо вознамерился продать свою жизнь как можно дороже.

— В свите посла. Но не посол, — жестко парировал Алмейда. Он погасил улыбку и обнажил шпагу.

Коэтиви вновь поморщился. Испанцы были по обыкновению напыщенны и патетичны, его миссия как всегда — опасной и, похоже, на этот раз последней. По крайней мере в могиле его никто не заставит таскать каштаны из огня для очередных королей и принцев. Если, конечно, она — эта могила — будет. Хотя в существовании призраков граф тоже сомневался и абсолютно был уверен только в одном: какая бы ни была его загробная жизнь, он ни на миг не останется в мрачных переходах Вальядолидского замка. А пока, вознамерившись забрать с собой как можно больше врагов, граф де Коэтиви осмотрелся в поисках портьеры, пары табуретов или других предметов, полезных для человека в его положении. Ничего подходящего не было. Разве что воспользоваться факелом, чадящим на стене.

— Что за представление? — неожиданно услышал он слова, раздавшиеся за спиной Алмейды. В галерее появились еще трое мужчин. Один из них, в роскошном черном наряде, бесцеремонно оттолкнул кого-то из убийц и, подойдя к шевалье, положил руку ему на плечо. Казалось, он не обратил никакого внимания на сверкающие шпаги. На груди незнакомца сверкнула цепь с орденом Золотого руна.

— Шпаги в ножны, господа, вряд ли его величество одобрит дуэли в своем доме. Или я что-то пропустил, и здесь дается спектакль?

— Вы вмешиваетесь не в свое дело, принц, — сдержанно произнес граф Алмейда, делая, однако же, своим людям знак убрать оружие.

— Когда дело касается моих родственников, это всегда мое дело, — глядя в глаза испанцу, произнес неожиданный союзник.

Только сейчас Коэтиви понял, кто пришел к нему на помощь. Граф готов был помянуть нечистого или, наоборот, всех святых, но это был родственник его жены — граф де Лош. Коэтиви никогда не стремился поддерживать отношения с Лорренами. Общение с Лорренами по его опыту могло принести одно — участие в какой-нибудь авантюре. Причем там, где тот же Гиз ограничился бы потерей пряжки от плаща, а Лош лишился бы перьев на шляпе, он, граф де Коэтиви, отправился бы прямиком на эшафот. Нет, ни в каком новоявленном «кузене» граф де Коэтиви не нуждался. И общался с ним только на свадьбе. Так что немудрено было в дворцовом полумраке не узнать графа де Лош, разодетого и ведущего себя как павлин.

— Ваш родич причастен к похищению важных бумаг, принц, более того — сейчас они у него. Верните бумаги, и мы уйдем, — угрюмо произнес Алмейда, не меняя позиции.