Жанна разрыдалась. Растерянный шевалье выбрался из постели в поисках нюхательной соли, в смятении разлил туалетную воду, так что в комнате повис запах ландышей, хотел кликнуть на помощь Сюзон, но дама остановила «своего паладина».

— Нет-нет, Ролан, это еще не все, — со стоном поведала дама. — Франсуа не пожелал меня видеть, не пожелал выслушать мои оправдания, не пожелал разобраться в деле. Он обратился к отцу, дабы тот защитил его честь, и совершил все, что необходимо в таком случае. По приказу коннетабля меня взяли под стражу и моя комната, где я провела столько месяцев в тщетном ожидании супруга, превратилась в тюрьму.

— Поверьте, Ролан, я пыталась объяснить Монморанси, что стала жертвой клеветы. Я не догадывалась, что он и так это знает. Только потом, когда моя бывшая камеристка вышла замуж за дворецкого коннетабля и получила в приданное пятьсот турских ливров, я все поняла…

— Вот ведь предательница! — возмутился молодой человек. — Высечь бы мерзавку!..

— Ах, мой паладин, можно ли ждать верности от простой девчонки, если дворянин мог пойти на подлость, а коннетабль ее оплатить? Бог ей судья, я не держу на нее зла. Я простила даже коннетабля, в конце концов он предстал пред высшим Судией и сейчас держит ответ за все свои деяния. Но Фоканберж…

Дама опять замолчала, а затем заговорила быстро и тихо, словно в лихорадке:

— Пользуясь кражей, коннетабль стал угрожать мне вечным заточением в монастырской тюрьме. Он уверял, будто моя измена дает ему право поступить со мной, как ему угодно, даже убить, лишь бы смыть пятно бесчестья со своего сына… И я… я испугалась… я проявила малодушие и вы вправе меня презирать… Да, мой Ролан, да… Я достойна презрения…

Жорж-Мишель часто заморгал, чувствуя, как на глазах выступают слезы. Пошарил по постели в поисках платка и в конце концов вытер нос рукавом батистовой рубашки. Всхлипнул. При других обстоятельствах — иными словами, в том случае, если бы дама не осчастливила шевалье уверениями, будто именно он сделал ее истинной женщиной, юный граф отнесся бы к этой истории с немалой долей скепсиса, безошибочно распознав в ней всю ту чепуху, что ему приходилось читать в весьма популярных при дворе романах. Однако вовремя произнесенная лесть сделала свое дело, совершенно отбив у шевалье способность рассуждать.

— Я струсила… Я предала самое себя… Я проявила малодушие, — сквозь слезы шептала Жанна. — Я подписала все бумаги, как того требовал коннетабль… Признание, что совершила супружескую измену… Признание, что наш брак с Франсуа так и не был свершен… Боже, Боже, Ролан! Убейте меня, покарайте меня за эту трусость… Я буду счастлива умереть от вашей руки!

Глаза юного шевалье широко открылись, нос сморщился и юный граф расплакался в голос:

— Такая прекрасная… такая несчастная… Нет, Жанна, вы слишком строги к себе… Женщина не должна быть героиней… Женщина должна быть счастливой… Это мужчины должны их защищать… оберегать… Вы… я… Я смогу вас защитить, Жанна… Будьте моей женой…

Красавица вздрогнула и только неимоверным усилием воли удержалась от того, чтобы не выругаться. Постаралась вспомнить, где же находится флакон с нюхательной солью, но так и не вспомнив, рассеянно плеснула себе в лицо остатки ландышевой воды.

— Нет, мой маленький паладин, я не позволю, чтобы мое несчастье коснулось и вас. Достаточно того, что загублена мояжизнь… Коннетабль показал подписанное признание сыну и тот окончательно убедился в моей вине. Надо отдать ему должное, он сжег эту ужасную бумагу — должно быть, для того, чтобы никто не узнал о его позоре. Вторую же бумагу, в которой я признавала, что наш брак не был свершен, Франсуа отправил в Рим вместе со своим прошением о разводе. Вскоре он был свободен, и через месяц после развода женился на Диане де Франс, дочери Генриха II. А я осталась в одиночестве оплакивать свою горькую судьбу. Я обратилась к Богу.

— Прошло не так много времени, и я поняла, что мое положение еще ужаснее, чем я первоначально полагала. Я поняла, что обречена на вечное безбрачие.

— Но почему?! — Жорж-Мишель в отчаянии ударил кулаком по подушке. — Монморанси ведь женился! Почему выдолжны отказываться от счастья?!

— Мой паладин, подумайте сами. В глазах света я была невинна, ведь мой брак так и не был свершен. Подумайте, как бы я объяснила своему супругу… что бы он подумал… если бы…

— Но ведь я знаю правду! — с жаром воскликнул юный граф. — Вам не потребуется ничего объяснять… Вы будете счастливы!

— Благодарю вас, мой паладин, благодарю вас за доброту, но я не могу принять от вас эту жертву, — нежно произнесла Жанна. — Ваши родные наверняка будут против союза с женщиной, чей брак однажды уже был признан недействительным…

Молодой человек, еще четверть часа назад даже не помышлявший ни о каком браке, возмутился. Постарался объяснить красавице, что ради его счастья родственники пойдут на все. Дама печально улыбнулась.

— Я знаю об этом, мой паладин, но именно это и заставляет меня трепетать за вас. Неужели вы думаете, Фоканберж появился в Лувре случайно? Нет, я уверена, он что-то пронюхал про нас и теперь только и ждет случая, чтобы как можно дороже продать эту новость вашим родным.

— Я все объясню…

— Нет, Ролан, это не поможет. Поверьте, меня более не пугает монастырская келья, я знаю, что потеряна для света и счастья, а монастырь… можно ли найти лучшее убежище для женщины? Но вы, Ролан, вы… что будет с вами? Разве вы забыли права опекунов? Да чтобы оградить вас от позорящей связи, опекуны могут отправить вас в монастырь… до самого совершеннолетия… Нет, Ролан… Знать, что вы проведете в монастыре, возможно, в монастырской тюрьме пять долгих лет… Знать, что ваши прекрасные глаза потухнут от слез… Что ваш стан согнется от постоянных молитв и покаяний… Что ваша благоухающая юность увянет, так и не расцветя… Нет, мой паладин, я этого не перенесу!

— Но… они не могут так со мной поступить… Они меня любят… — пробормотал юноша, не в силах поверить в истинность слов дамы, но при этом ни на миг не усомнившись в ее искренности.

— Конечно, они вас любят. Разве можно вас не любить?! — восторженно отвечала Жанна. — Именно любовь к вам толкнет их на жестокость. Что ж, мой паладин, я приняла решение — красавица вскинула голову. — Я не позволю Фоканбержу погубить вас. Лучше я сама вонжу ему кинжал прямо в сердце, лучше я взойду на эшафот, но, умирая от руки палача, я буду счастлива, что спасла вас от ужасной участи…

— Нет, пожалуйста, только не это… — взмолился Жорж-Мишель, стараясь удержать даму, когда она попыталась встать. — Я не позволю… вы и так много страдали… Я что-нибудь придумаю… я подумаю… я решу, что можно сделать…

Жанна рухнула на подушки и разрыдалась, на этот раз совершенно искренне. Кажется, щенок так ничего и не понял. Что ж, она сделала все, что могла, и теперь нуждалась только в утешении.

— Не оставляйте меня, Ролан, мне так страшно, — жалобно попросила дама и юноша с готовностью пообещал охранять ее сон до самого утра.

Когда на рассвете шевалье Жорж-Мишель выбрался из комнаты Жанны, красавица позвала камеристку и отдала ей два распоряжения. Во-первых, заказать в церкви Сен-Жермен-л'Оксеруа мессу за успех задуманного предприятия. Во-вторых, начать собирать вещи. В следующий свой приезд ко двору дама поклялась иметь дело только с нетитулованными щенками.

Полагая, что «маленький паладин Ролан» так ничего и не понял, дама была не права. Три года при дворе оказали благотворное воздействие на сообразительность юноши, и Жорж-Мишель без труда догадался, чего хочет Жанна. Проблема заключалась в том, что шевалье не знал, каким образом ее желание осуществить. Юноша не раз слышал, как благородный человек должен избавляться от врагов. Следовало собрать своих друзей, числом не менее тридцати, а лучше — сорока, пятидесяти или даже сотни, подстеречь врага в темном закоулке, а потом проткнуть его шпагами и кинжалами столько раз, сколько это необходимо, дабы тот испустил дух. К несчастью, у графа не было такого количества друзей. Друзей у молодого человека было всего трое. Однако, как бы юные принцы не любили своего родственника, Жорж-Мишель не мог представить в засаде ни десятилетнего Бурбона, ни двенадцатилетнего Валуа, ни даже тринадцатилетнего Гиза.