— Везет вам, — позавидовал шевалье. — А вот мне все время приходится думать, как бы так извернуться, чтобы мои родичи друг друга не истребили. И ладно бы только на войне, так ведь и здесь норовят учудить. Слышали, что Водемон натворил? Сговорились они, что ли? Я уже боялся, Анри его в монастырь упрячет и даже герцога Лотарингского спрашивать не будет.

— Стоило бы, — проворчал капитан, даже не успев обрадоваться удачному повороту в разговоре.

— Ну, знаете! — обиделся Жорж-Мишель. — Мальчик еще слишком молод, чтобы разбираться в людях. Да и в любом случае, если бы мы были здесь, а не торчали на этой проклятой войне, Водемон никогда бы не вляпался.

Выслушивать новые сетования родственника на бесконечную гражданскую войну не входило в планы капитана, но отыскать в речи графа хотя бы краткую паузу, дабы заговорить о шевалье Александре, также не удавалось. В конце концов Нанси решил последовать примеру великого тезки королевского пажа и одним ударом разрубить злополучный узел.

— Оставьте мальчишку в покое, Жорж.

— А я то что по-вашему сделал? — удивился граф де Лош. — В конце концов, когда Водемон уедет, разговоры утихнут сами собой…

— Я имел в виду другого мальчишку, — возразил Нанси, — шевалье Александра.

Жорж-Мишель остановился. Взглянул родственнику в лицо. Задумался.

— Поверьте, Жорж, он еще ребенок… Наивный… доверчивый…

Граф де Лош очнулся от задумчивости. По его губам скользнула ироничная усмешка.

— Смерть Христова, Гаспар, я люблю слушать захватывающие истории, но постарайтесь придумать что-нибудь более правдоподобное. Скажите прямо, что стервец вам нужен, но не рассказывайте сказки о доверчивом шевалье Александре — эта роль ему не идет.

— Вы не так меня поняли, — запротестовал капитан.

— Почему же? Я все понял правильно, — вторично усмехнулся Жорж-Мишель. — Возможно, девять из десяти придворных и решили бы, что у вас поменялись вкусы и пристрастия, но не я. Вы что-то задумали, Гаспар. Какую-то интригу. Что ж, что бы вы ни говорили о своих кирасе и сапогах — вы всегда были больше придворным, чем солдатом.

— Вы слишком быстро забыли Блуа, Жорж, — жестко произнес Нанси. Впрочем, если капитан полагал, что при этих словах родственник вспомнит о мальчишке-паже, вырванном принцессой Релинген из рук пьяных насильников, то он заблуждался.

— Значит, он вам оченьнужен… — вполголоса произнес граф де Лош. Вскинул голову: — Но в одном вы ошиблись, капитан, я всегда помню об оказанных мне услугах и всегда за них плачу. И коль скоро вы решили приравнять мою жизнь к жизни какого-то мерзавца, — холодно и очень четко проговорил молодой человек, — пусть будет по-вашему. Или вам нужно мое слово?

Нанси почувствовал, как на лбу выступила испарина. Влип…

— Что ж, — пожал плечами Жорж-Мишель, — даю вам слово чести не трогать стервеца, но кроме того клянусь, капитан, — продолжал его сиятельство, — что непременно выясню, для чего вам понадобился этот… шевалье.

В знак прощания граф церемонно склонил голову и быстро пошел прочь.

— А вы знаете, что шевалье Александру пришлось вступиться за честь Лорренов? — в спину родственнику произнес Нанси.

Жорж-Мишель остановился.

— Что вы хотите этим сказать? — поинтересовался он через плечо.

— Водемон поручился за шевалье Александра и не смотря на это Буасе публично обвинил мальчика в том, что его шпага отравлена.

— И что Водемон? — голос графа был ровен и невыразителен.

— Водемон промолчал. А вот шевалье Александр выхватил шпагу и нанес себе рану… дабы доказать, что клинок чист.

Некоторое время Жорж-Мишель обдумывал новость, затем кивнул:

— Благодарю вас, капитан, эти сведения будут мне полезны. И, кстати, кто был секундантом Буасе?

— Граф де Рошпо, — так же ровно ответил Нанси.

— Еще раз благодарю, — поклонился граф де Лош. — Этой услуги я также не забуду.

Рваться спасать тебе жизнь, когда об этом никто не просит, а потом требовать за услугу Бог знает какую награду… — негодовал Жорж-Мишель, спускаясь по лестнице. Как-то это некрасиво… А с другой стороны он сам во всем виноват — вляпался в дурацкую историю, словно несмышленый щенок. А ведь у него есть люди, в чьи обязанности входит забота о его безопасности. А еще у него есть голова. Что касается непрошенных услуг… К черту! В конце концов это честь — быть полезным принцу. И впредь он не признает никаких долгов. Или станет оплачивать их немедленно…

Попрекнуть благодеянием — значит, оскорбить, расстроено думал капитан де Нанси, направляясь к королевской прихожей. И хотя ему даже в голову не приходило попрекать родственника, сейчас барон думал, что свалял дурака, обменяв услугу, которую задолжал ему Жорж, на мальчишку. Если же вспомнить, что обиженный родственник теперь не спустит с него глаз…

Капитан вздохнул и мысленно пожелал шевалье Александру провалиться к антиподам. Оставалась единственная надежда, что Жорж займется бедолагой Рошпо. На счастье Нанси, граф де Лош обожал драться на дуэлях. Как мальчишка.

Граф де Лош не был злопамятным; просто у него была хорошая память. Граф де Бар не был обидчивым; просто он был горд. Едва разочарование Жоржа-Мишеля, вызванное требованием Нанси, улеглось, как молодой человек пришел в свое обычное беззаботное расположение духа и даже восхитился той ловкостью, с которой капитан королевской стражи постарался перевести его внимание на Рошпо.

К тому же, вынужден был признать шевалье, барон вновь оказал ему услугу. Может быть, покойный граф де Буасе и имел основания сомневаться в честности шевалье Александра, но сомневаться в поручительстве одного из Лорренов было более, чем дерзко. К сожалению, требовать удовлетворения с самого Буасе было поздно, но его секундант никуда же не делся! Жорж-Мишель лишь жалел, что не имеет возможности заняться Рошпо лично. Во-первых, его сиятельство не хотел слишком быстро успокаивать Нанси, перенося свое внимание на кого-либо другого. Во-вторых, уже принял на себя одно обязательство, а затевать новое дело чести не покончив со старым — было недостойно истинного шевалье. Но главное Жоржа де Лош словно старую кумушку разбирало любопытство. Молодой человек не менее часа размышлял, кто должен стать жертвой злых шуток шевалье Александра. В не меньшей степени графа занимало и то, будет ли шутка пажа задумана лично Нанси или же капитан старался для короля или королевы-матери. В общем, если после беседы с родственником барон де Нанси не мог найти себе места от беспокойства, то он имел на это все основания.

И еще один человек в Лувре вспоминал в этот час шевалье Александра. Ее величество королева-мать в очередной раз старалась распутать весьма запутанный узел интриг, но ее положение было во много раз сложнее положения капитана. Лоррены, Шатильоны, католики и гугеноты, король Карл и любимый сын Генрих, а также безалаберная дочь Марго кого угодно могли довести до отчаяния. Шумный приезд Гиза в Париж, его по-хозяйски уверенное поведение в покоях Маргариты и растущая заносчивость заставили Екатерину по-новому взглянуть на давние уверения любимого сына, будто взбалмошная девчонка выбалтывает Гизу секреты короны.

Нет, размышляла взволнованная медичиянка, дальнейшее возвышение младших лотарингцев может оказаться для Валуа роковым. Екатерина уже не раз думала, каким способом положить конец тревожащей ее связи, все с большей охотой вчитывалась в письма адмирала де Колиньи, в которых несгибаемый протестант предлагал в мужья Маргарите юного принца Беарнского, и все чаще вела об этом разговоры с сыном Карлом. Хотя Генрих де Бурбон не был блестящей партией для дочери Франции, зато мог стать ключом к примирению католиков и протестантов. Лишь одно тревожило королеву-мать — доказательства излишней болтливости дочери. Если бы дело касалось только ее, Екатерина не стала бы колебаться, но Карл — обыкновенно грубый и несносный мальчишка — становился кроток как ягненок, когда разговор заходил о любимой сестричке Марго, выполнял все ее прихоти, потакал всем капризам и всегда сквозь пальцы смотрел на скандальное поведение сестры.