Прелат покачал головой, но усмехнулся. Горячность герцога его забавляла.

— Значит, вы встретились в коридоре, — епископ попытался вернуть разговор в нужное русло. — И вы даже не знаете, как ее зовут?

— Мне не хотелось представляться и смущать ее. А как узнаю… По этому залогу, — поспешил предварить вопрос принц.

Правитель Меца мельком взглянул на безделушку и нахмурился.

— Значит, она была одна? — голос епископа сделался суровым.

— Но дядя, что в этом дурного? В конце концов, мы в вашем дворце, осененном благодатью церкви, — герцог де Гиз был удивлен — по слухам дядюшка был терпим к галантным приключениям. — И красотка была не прочь продолжить знакомство, — в подтверждение своих слов юноша вновь повертел между пальцами сверкающую пряжку.

— Значит, очередная неземная страсть, — протянул епископ.

— Увы, дядюшка, на этот раз — вполне земная. Она, конечно, похожа на ангела, но не до такой степени, чтобы я забыл, что я мужчина, — с горячностью сообщил герцог. — Так что вся надежда — на вас. Поговорите с ее высочеством. Может быть, она согласится…

— На что? — епископ улыбался. Генрих де Гиз прошелся по комнате, попутно заглянул в окно… Повздыхал. Епископ ждал.

— Я понимаю, мадам Аньес — дочь вашего брата. Но право слово, свести бы их с моей матушкой — вот было бы удовольствие для обеих. Ну что вам стоит поговорить с мадам Аньес и определить ее фрейлину в свиту моей матушки?

Герцог выжидательно взглянул на родственника. Князь-архиепископ еще раз бросил взгляд на украшение в руках принца.

Только мальчишка мог не распознать смысл сочетания сапфиров, рубинов и жемчуга в хитроумном сплетении букв «АР». И только юный герцог, не испытывающий нужды в средствах, не понял, что вещица в его руке стоит примерно столько же, сколько хорошо обученная верховая лошадь. И такой залог ни одна фрейлина не оставит в руках кавалера, будучи в здравом уме и твердой памяти. Если она не родилась во времена его величества Франциска I.

— Хорошо, племянник, — ласково произнес епископ, кивая молодому человеку.

Герцог понял, что аудиенция закончена, и радостно исчез.

«Забавно», — подумал Лодвейк. — «Интересно будет взглянуть на малышей, когда они узнают, с кем познакомились в коридоре».

Придворный парфюмер его преосвященства начинал каждое утро с молитвы, а отправляясь ко сну так же не забывал вознести благодарность Господу. Дело заключалось не в том, что его покровитель был князем церкви и требовал непременного соблюдения правил благочестия от слуг. Напротив, епископ Меца прекрасно знал, кто и чем должен заниматься в его дворце, не переставая повторять известное изречение о Боге и кесаре.

Поэтому парфюмер при дворе Меца занимался всем тем, что составляет обычную заботу придворного парфюмера. Балов было в избытке, галантные дамы и кавалеры в стремлении предстать в наиболее выигрышном виде не жалели ни экю, ни флоринов, ни таллеров.

И теперь почтенный мэтр с удовольствием оглядел кучку монет, с не меньшим удовольствием ссыпал их в кованую шкатулку и вздохнул. Труды закончились — скоро бал, так что ближайший день он проведет без суеты и спешки, как и подобает доброму горожанину.

В этот момент в дверь постучали. Сначала робко, потом более настойчиво. Затем дверь распахнулась и в комнату влетела прехорошенькая служанка. Надо сказать, красота и грация ничуть не мешала ее решительности, ибо на пути к цели юная особа весьма неделикатно оттолкнула молодого человека, одетого в цвета Лорренов.

— Я от ее высочества принцессы, — громко объявила девица, поднимая голову и задирая нос. Красное, синее, белое, золотое — цвета Релингенов, в озадаченности подумал почтенный мэтр. Он уже почувствовал неладное и теперь думал заранее, что, пожалуй, его преосвященство, памятуя о многолетней безупречной службе, позволит ему отправиться в какое-нибудь дальнее паломничество.

— А меня прислал герцог де Гиз, так что я — первый, — слуга решил, что галантность не та роскошь, которую может позволить себе камердинер лотарингского принца.

Служанка окинула юношу презрительным взглядом и протянула мэтру бумагу:

— Мне нужно это и сейчас. Вы же не хотите, чтобы ее высочество сердилась?

Мэтр не хотел, слуга тоже. Однако мысль о том, что сделает монсеньор при промедлении, оказало магнетическое действие на камердинера и он также решительно протянул парфюмеру лист бумаги. Достойный мэтр размышлял лишь миг:

— Вами займется мой помощник, сударь, — с важностью произнес он, передавая лист юному ученику и по совместительству старшему сыну. Успокоенные этим соломоновым решением все участники сцены погрузились в дела. Нахалка начала поглядывать на камердинера, слуга в ответ начал весьма откровенно рассматривать служанку, а отец с сыном погрузились в работу.

Увы, злоключения мэтра на этом не закончились, ибо первый же предмет из списка парфюмер и его помощник взяли одновременно, ибо баночка с белилами осталась всего одна. Равно как и с румянами, помадой, краской для бровей и золотой пудрой для волос. Флакон с ароматной водой тоже был один. Мэтр опустился на табурет, отер испарину со лба. Молодые люди с непритворной тревогой впились глазами в хозяина комнаты.

Мысли о монастыре, галерной скамье или тюремной камере показалась всем столь ужасными, что решение родилось почти мгновенно — поделить.

— Правильно! — сообщила служанка принцессы. — Здесь сказано — по одной баночке, но не сказано, какая она должна быть.

Вожделенные предметы роскоши были поделены, маленькие золотые баночки переданы служанке и камердинеру и все участники неприятностей погрузились в бурную деятельность. Ни принцесса, ни герцог, так и не узнали об этом прискорбном случае, ибо слуги молчали, а сами молодые люди были озабочены лишь тем, чтобы выглядеть безупречно.

Если принц или принцесса чего-то желают, как правило, им это удается. Особенно если принцу или принцессе лет шестнадцать-восемнадцать. Препятствия кажутся незначительными, чужие советы предвзятыми, а доводы рассудка заглушаются чувством. Конечно, не все принцы и принцессы одинаковы, и некоторые даже в столь юные годы отличаются здравомыслием и обстоятельностью суждений. Но не тогда, когда нужно польстить своему тщеславию.

Когда Агнеса фон Релинген и Анри де Лоррен появились на балу, у Лодвейка возникло страстное желание протереть глаза. Правда, его дворяне никогда не ошибались и коль скоро было объявлено о принцессе и герцоге — значит это они и были. Но, Боже, в каком виде! Напудренные, нарумяненные, с волосами засыпанными золотой пудрой, в нестерпимом блеске золота и драгоценных камней, племянники казались дорогими красивыми игрушками, но ничем не напоминали тех молодых людей, что каких-нибудь шесть часов назад просили дядюшку устроить их счастье.

«Господи, да они не узнают друг друга!», — подумал епископ, заметив, как равнодушно принцы взглянули друг на друга и с неожиданной тревогой на окружающих придворных.

Павана.

Герцог де Гиз поклонился и со вздохом протянул руку. Принцесса окинула родственника надменным взглядом и слегка помедлила перед тем, как отдать ответный поклон и коснуться перчаткой руки кавалера.

«Стерва», — подумал герцог, улыбаясь.

«Напыщенный индюк», — решила принцесса, придавая своему лицу выражение абсолютной безмятежности.

— Как ваше здоровье, дорогая тетушка? Осторожнее, не споткнитесь, — с самым любезным видом произнес Гиз.

Выражение лица дамы не изменилось, однако того же нельзя было сказать о ее настроении. Агнеса рассердилась. Она была моложе герцога на целых два года, а он обращался к ней, как будто она была старой развалиной.

— Благодарение Богу, неплохо, мой мальчик, — столь же елейным тоном отозвалась принцесса.

Головы молодых людей были повернуты в разные стороны. И Агнеса фон Релинген, и Анри де Лоррен были заняты поисками своей второй половины.

— Вы что-то потеряли, племянник? — тон принцессы был полон участия.