— Нашего Хассан-агу отравили?

Она увидела, что новый вопрос задал тот же человек, это был евнух по имени Гиацинт.

— Ах-х, ах-х, нет! — До нее доносилось их испуганное учащенное дыхание. — Неужели яд?

Некоторые из младших евнухов, те, что раньше молчаливо стояли в наружном коридоре, теперь стали наседать на передних, пытаясь войти.

— Кто это сделал?

Причудливое эхо их визгливых голосов разносилось, наполняя собой комнату.

— Тихо! — вмешался один из старших стражей, хранитель ворот. — Дайте врачевателю осмотреть его. Подайте назад!

Но если его и услышали, перемен никаких не произошло, помещения никто не покинул. Все стремились видеть, что творится с их главой.

Требуя молчания, поднял руку врач. Дождавшись относительной тишины, он отвел вверх тунику Хассан-аги и тут же, потрясенный увиденным, опустил ее обратно. По помещению поплыл отвратительный смрад покойницкой, вонь гниющей плоти и застоявшейся мочи.

— Ах-х-х! Он умирает! — снова раздался общий стон.

— Гниение началось у него в ногах.

Евнухи сокрушенно качали головами, стоны их стали громче.

— Кто это сделал, заплатит нам. Его потроха еще будут валяться на земле.

— Помолчите все! — Молодой евнух Гиацинт теперь стоял на коленях подле тела больного. — Смотрите! Он не умер.

Это было правдой. Лежавшее до того в полной неподвижности распухшее тело неожиданно шевельнулось. Губы дрогнули, словно пытаясь произнести какие-то слова.

— Во имя Аллаха! — взволнованно воскликнул хранитель ворот. — Он что-то говорит!

Евнух Гиацинт наклонился ниже и прижался ухом к губам Хассан-аги.

— Голос его очень слаб. Ничего не разобрать.

Губы черного евнуха вновь задвигались, пот выступил на лице.

— Он говорит… он сказал… — Лоб молодого евнуха пошел морщинами от усилия расслышать шепот больного. Когда он резко поднялся на ноги, выражение его лица изменилось. — Он сказал, что умирает из-за сахарного кораблика, который прислали во дворец англичане. Яд был в том лакомстве.

Менее чем в миле от взволнованно загалдевших евнухов Пол Пиндар, секретарь посольства Британии в Стамбуле, стоял на палубе «Гектора».

Миновал целый день после посещения им звездочета Джамаль аль-андалусийца в его башне, но возможности продолжить так неудачно прерванный визит пока не представилось. Посольские обязанности — подготовка столь долго откладываемого преподнесения дара английской короны султану и так же давно ожидаемого вручения верительных грамот посла — отнимали все его время. Возможно, и нынче будет то же самое. Как раз сегодня утром один из самых старших дворцовых чиновников, глава отряда янычар, сообщил о своем намерении осмотреть английский корабль, и посол отдал приказ всему экипажу срочно подготовиться к визиту.

Сейчас, среди суеты идущих полным ходом приготовлений, секретарь представлял собой единственную неподвижно стоящую фигуру. Глубоко задумавшись, он инстинктивно ловил слухом знакомый скрип снастей, приноравливался к размеренному раскачиванию палубной доски под ногами.

Солнце щедро заливало светом ослепительно-синие воды бухты Золотой Рог с их обычной для этого времени дня суетой: по воде сновали рыбачьи каики и маленькие быстроходные ялики, узкие длинные барки, спеша, развозили дворцовых чиновников по их ежедневным делам, неуклюжие паромы прокладывали путь по босфорским водам, возвращаясь от молчаливых лесов Черного моря с грузом мехов, льда и древесины. У галатского берега теснился лес стройных мачт стоявших на якоре судов. Гребцы одного из военных кораблей оттоманского флота мерными взмахами весел вели его к гавани, где султан держал свой флот.

Если глаза Пола и различали что в этой суете, по виду его это было незаметно. Взгляд англичанина был устремлен в одном направлении — к золотым крышам и минаретам султанского дворца. Возможно ли то, что сообщил ему Керью? Неужели Джон не ошибся и действительно видел Селию в тот день? Пол пристально вглядывался в знакомые контуры: высокие крыши, длинный ряд похожих на перечницы кухонных труб. Где-то далеко за верхушками кипарисов резко блеснуло под лучом солнца стекло.

«Может быть, это ее рука закрыла сейчас окно, может быть, за ним стоит моя невеста, — пришла ему в голову внезапная мысль, — стоит в какой-то незнакомой мне комнате и глядит прямо сюда?»

Все годы, что он вел торговлю, до него доходили рассказы бывалых путешественников о том, как те или иные из добрых англичан обратились в мусульман, приняв их веру, и теперь процветают под властью владык Востока и даже заправляют их делами. Он определенно знал, что несколько таких людей и сейчас пребывают во дворце султана.

Но Селия? Он был уверен, что Селия Лампри погибла два года назад при кораблекрушении, утонула, как ее отец и все, кто находился на борту несчастного судна. Теперь он вспоминал, как во время их долгого плавания в Венецию он любил смотреть на нее, сидящую на носу корабля, такую нежную и вместе с тем бесстрашную. Вспоминал, какие он изобретал предлоги для того, чтобы оказаться с нею рядом и говорить, говорить. Беседовать они могли часами. Все на корабле восхищались перламутровым блеском ее кожи, волосами цвета золотой пряжи. И теперь его Селия лежит на дне Адриатического моря? Его красавица стала кормом для рыб? Пол содрогнулся при этой мысли. Разве может она возвратиться из мира мертвых? Его возлюбленная до сих пор является ему в снах, зовет его голосом русалки, но ее длинные волосы, обвиваясь вокруг шеи, словно тянут ее вниз, вниз, в ужасный сине-зеленый мрак бездны.

Но что, если сказанное окажется правдой? Что, если Керью действительно видел ее? Если каким-то чудом она осталась жива и теперь заточена в гареме, что ему делать тогда? Он не мог заснуть, в горло не лез ни кусок еды, ни глоток воды, когда эта мысль являлась к нему.

— Приветствую вас, Пиндар.

Томас Гловер, его коллега, секретарь посольства, огромный рыжебородый здоровяк, подходил к тому месту, где стоял Пол.

— И я вас, Гловер.

Сделав над собой усилие, Пол обернулся к нему. С Гловером приближались еще трое человек, тоже сотрудники посольства. Это были братья Олдриджи, Уильям и Джонас, английские консулы на островах Хиос и Патрос, а с ними Джон Сандерсон, один из купцов Левантийской торговой компании, сейчас служивший казначеем в посольстве. Все четверо были разряжены, как на праздник. Рядом с облаченным в черное Пиндаром они являли собой чрезвычайно яркое зрелище.

— Что с вами? Опять в заботах? Полно, Пиндар, вы знаете, что турки не любят грустных лиц, — обратился к нему Гловер.

— Как будто можно печалиться в вашем присутствии, друзья мои. — Пол заставил себя улыбнуться. — Томас, вы сияете, как небесная комета. Что это на вас? Новые рукава? — И он протянул руку, ощупывая пышные, в сборках и разрезах, подбитые малиновым шелком рукава, украшавшие светлый, тонко выделанной кожи камзол. — На вас не меньше украшений, чем на само́м султане. Боюсь, что у них существует закон, запрещающий такую дерзость.

— Знал, что вам они понравятся.

На лице здоровяка засияла довольная усмешка, солнце ярко блеснуло в тяжелых золотых кольцах его серег. Два крупных, бриллиантовой огранки аметиста красовались на его высокой шляпе с полями; кольца с другими дорогими самоцветами — топазом, гранатом, лунным камнем — украшали каждый палец, не исключая даже больших, на обеих руках.

— Итак, какие у вас новости, джентльмены?

— У нас действительно есть для вас важные известия. Говорят, что сам султан собственной персоной собирается прибыть сегодня утром на наш «Гектор».

— Ну и ну. Думаю, французский посол почувствует себя задетым.

Настроение Пола стало подниматься.

— Не только де Бреве, но и венецианец Байло будет обижен не меньше, — добавил младший из братьев Олдриджей, Джонас. — Мы знаем, как ревностно эти двое относятся к своему дипломатическому статусу.

Оба брата были наряжены не менее пышно, чем Гловер. Только вместо драгоценных камней их шляпы украшали плюмажи из ярких, переливающихся птичьих перьев.