Сорок восемь часов Белл преодолевал многочисленные препятствия на пути к строительству кратчайшего пути через Каскадные горы, к его началу. Диспетчеры Южно-Тихоокеанской дороги были обескуражены отсутствием телеграфной связи, и все расписание пошло прахом. Лилиан сдалась и отправила свой «особый» назад в Сакраменто. Белл пересаживался с одного товарного поезда на другой и наконец приехал на составе, груженном брезентом и динамитом. «Южно-Тихоокеанская компания» использовала время лучше, чем он. Сгоревшее паровозное депо снесли, обломки вывезли, и сотня плотников сооружала новую постройку из древесины, которую доставляли с лесопилки. «Зима, — объяснил скорость восстановления дородный десятник. — Кому охота ремонтировать паровозы в снегу».

Груды покореженных рельсов погрузили на платформы, и там, где горящий полувагон вывел из строя стрелки, проложили новые пути. Краны поставили упавшие вагоны на новые рельсы. Рабочие воздвигали гигантские круглые палатки взамен столовой, сгоревшей вместе с депо. Обедали стоя, все были хмуры, и Белл подслушал разговор об отказе выходить на работу. И не потому, что не было столов и стульев. Рабочие просто боялись. Он слышал вопрос: «Если железная дорога не может нас защитить, кто может?» Ответ, горячий и сердитый, слышался со всех сторон: «Нужно спасаться самим. Получить зарплату и уходить».

Белл увидел входящий на площадку ярко-красный личный вагон Осгуда Хеннеси и заторопился к нему, хотя ничего хорошего от встречи не ждал. Джозеф Ван Дорн, присоединившийся к Хеннеси в Сан-Франциско, встретил его у входа, мрачный и серьезный.

— Старик вне себя, — сказал он. — Придется стиснуть зубы и слушать его рев.

И Хеннеси действительно взревел. Хотя не сразу. Вначале он говорил так, будто сдался.

— Я не преувеличиваю, парни. Если до снега мы не дойдем к мосту, кратчайшему пути крышка. И эти сукины дети банкиры вынесут меня вместе с ним. — Он печально посмотрел на Белла. — Я видел ваше лицо, когда сказал, что начинал, забивая костыли, как мой отец. Вы удивились — неужто этот тощий высохший старик мог поднимать молот. Я не всегда был кожа да кости. В те дни я мог бы дать вам сто очков вперед. Но у меня больное сердце.

— Ну не нужно, — успокаивал его Ван Дорн.

Хеннеси оборвал его.

— Вы спрашивали о сроке. Это у меня срок. Никто из живущих на Земле не сможет закончить кратчайший путь через Каскады. Новым парням это просто не по плечу. Со временем они поведут поезда, но только по путям, которые проложил я.

— Бухгалтеры не создают империй, — сказала миссис Комден.

Что-то в том, как она его успокаивала, заставило Хеннеси вспылить. Он сорвал с потолка чертеж дороги через Каскады.

— Лучший на Западе мост почти закончен! — закричал он. — Но дорога никуда не ведет, пока мой кратчайший не присоединен. Я оставляю здесь самых дорогих детективов; и что я вижу? Еще неделя убита на восстановление того, что уже было построено. Люди напуганы, они боятся работать. Двое тормозных кондукторов и мастер депо погибли. Четверо проходчиков обгорели. Десятник лежит с разбитой головой. И лесоруб без памяти.

Белл быстро переглянулся с Ван Дорном.

— Что делал лесоруб на строительной площадке? Лесопилка высоко в горах.

— Черт его знает! — рявкнул Хеннеси. — И вряд ли парень придет в себя и расскажет.

— Где он?

— Не знаю. Спросите Лилиан… Нет, черт возьми, не выйдет. Я отправил ее в Нью-Йорк уламывать проклятых банкиров.

Белл повернулся, вышел из личного вагона и отыскал лазарет, устроенный компанией в пуллмановском вагоне. Там лежали обгоревшие шахтеры в белых повязках, а десятник, тоже в бинтах, кричал, что он, черт возьми, здоров, выпустите, мне нужно строить дорогу. Но лесоруба не было.

— Его унесли друзья, — сказал врач.

— Почему?

— Моего разрешения никто не спрашивал. Я обедал.

— Он был в себе?

— По временам.

Белл поспешил в контору полицейского инспектора — он заблаговременно подружился с диспетчером и главным клерком, державшим в голове огромное количество сведений. Клерк сказал:

— Я слышал, его увезли куда-то в город.

— Как его звали?

— Дон Элберт.

Белл взял на полицейской конюшне лошадь и стремительным галопом пустил ее в поселок, выросший возле стройки. Этот временный город палаток, хижин и брошенных грузовых вагонов располагался в низине; вагоны были переоборудованы в салуны, танцевальные залы и бордели, обслуживавшие строителей. Днем среди недели грязные улицы пустовали, словно их обитатели переводили дух перед следующей получкой вечером в субботу.

Белл сунул голову в грязный салун. Бармен, сидевший на доске, уложенной на две пивные бочки, мрачно поднял голову от недельной давности газеты «Сакраменто».

— Где гуляют лесорубы? — спросил его Белл.

— В «Двойном орле», ниже по улице. Но сейчас там никого. Они режут шпалы в горах. Работают по две смены, чтобы успеть до снега.

Белл поблагодарил его и направился в «Двойной орел», побитый грузовой вагон, снятый с рельсов. На крыше был нарисован красный орел с расправленными крыльями, и владельцы раздобыли где-то крутящиеся на шарнирах двери. Как и в предыдущем салуне, единственной живой душой здесь был бармен, такой же мрачный. Он повеселел, когда Белл бросил на прилавок монету.

— Что будете пить, мистер?

— Я ищу лесоруба, пострадавшего в несчастном случае. Дона Элберта.

— Я слышал, он без памяти.

— А я слышал, что он время от времени приходит в себя, — сказал Белл. — Где его найти?

— Вы полицейский?

— А что, я похож на полицейского?

— Не знаю, мистер. Они слетелись сюда, как мухи на падаль. — Он снова осмотрел Белла и принял решение. — За ним ухаживает старуха в хижине у ручья. Идите вниз по колеям до ручья, не промахнетесь.

Привязав лошадь, Белл спустился к ручью, который, судя по зловонию, служил городской сточной канавой. Миновал старинный вагон «Сентрал Пасифик», когда-то выкрашенный желтой краской. В стене вагона были прорублены отверстия, служившие окнами. Из одного такого отверстия молодая женщина шмыгая носом сказала:

— Нашел, красавчик. Здесь то, что тебе нужно.

— Нет, спасибо, — вежливо ответил Белл.

— Милый, ничего лучше ты дальше не найдешь.

— Я ищу женщину, которая ухаживает за раненым лесорубом.

— Мистер, да она уже давно в тираж вышла.

Белл пошел дальше и увидел несколько жалких хижин, сколоченных из упаковочных ящиков. Тут и там виднелись надписи, указывавшие на первоначальное содержимое ящиков: «КОСТЫЛИ». «ХЛОПОК». «ГВОЗДИ». «КОМБИНЕЗОНЫ». У хижины, на которой было написано «ПИАНО РОЛЛЗ», он увидел старуху. Она сидела на перевернутом ведре, держась за голову. Волосы у нее были седые, хлопчатобумажное платье и шаль на плечах — слишком тонкие для промозглой сырости, поднимавшейся от зловонного ручья. При виде Белла она вскочила с выражением ужаса на лице.

— Его здесь нет! — закричала она.

— Кого? Спокойней, мэм. Я не причиню вам вреда.

— Донни! — кричала она. — Полиция!

Белл сказал:

— Я не полицейский. Я…

— Донни! Беги!

Из хижины выбежал лесоруб шести с лишним футов ростом. У него были огромные каштановые усы, спускающиеся ниже небритого подбородка, и большой нож в кулаке.

— Вы Дон Элберт? — спросил Белл.

— Донни мой двоюродный брат, — ответил лесоруб. — Шли бы вы отсюда, мистер. Это семейное дело.

Опасаясь, что Дон Элберт может выбежать через черный ход, Белл поднес руку к шляпе и взял «Дерринджер» сорок пятого калибра.

— Я не меньше других люблю бой на ножах, просто сейчас у меня мало времени. Бросайте нож!

Лесоруб и глазом не моргнул. Он попятился на четыре шага и достал второй нож, более короткий, без рукояти.

— Спорим, я метну его точнее, чем вы пальнете из своей курносой пушки?

— Я не игрок, — сказал Белл, достал из пальто свой новый браунинг и выстрелом выбил нож из руки лесоруба. Тот закричал от боли и недоверчиво посмотрел на свой нож, в полете сверкавший на солнце. Белл сказал: — В большой нож я всегда попаду, но вот в этот второй — не уверен. Так что просто бросьте его, иначе я отстрелю руку.