В общем, все сходилось, оставалось только сделать один-единственный маленький шаг, чтобы разом покончить со всеми моими проблемами.

От осознания того, насколько легко я могу умереть, мне стало не по себе. Я по собственному опыту знал, что граница между жизнью и смертью, мягко говоря, не является непреодолимой, но меня поразило то, насколько, оказывается, легко можно перейти этот невидимый рубеж.

Вот, значит, как познается хрупкость человеческой жизни.

Погруженный в эти невеселые размышления, я поднял глаза и посмотрел на луну. На какое-то время я даже забыл о том, что сижу на подоконнике с накинутой на шею петлей. Ночное светило было частично скрыто пеленой дымки и небольшими облачками.

На мгновение я закрыл глаза. Судя по всему, день рождения Альбы изрядно утомил меня. Вдруг я ощутил вполне осязаемый толчок в спину, словно какая-то невидимая волна налетела на меня сзади. Я не удержался на подоконнике, соскользнул в комнату и рухнул на пол.

Не понимая, что, черт возьми, со мной происходит, я открыл глаза и в тот же момент почувствовал резкую боль в затылке. Это меня не на шутку перепугало.

Еще больше я запаниковал, осознав, что из темноты в глубине комнаты за мной кто-то наблюдает.

Первым делом я подумал, что незаметно для меня в комнату вошел отец. Естественно, из того, что предстало его глазам, он сделал бы вполне очевидные выводы. Мне не удалось бы убедить его в том, что на самом деле все не так, как он думает. Тем не менее, по мере того как после удара головой ко мне стало возвращаться зрение, я сумел разглядеть склонившийся надо мной темный силуэт, а затем — такое знакомое и дорогое мне лицо.

— Еще раз поймаю за этим — и тебе несдобровать, — прошептала Алексия. — Я тебя и на том свете найду!

Мы уставились друг на друга так, будто каждый из нас только что увидел привидение. Алексия, конечно же, полагала, что только что вырвала меня из лап смерти. Я, со своей стороны, имел полное право удивляться тому, как это потустороннее создание — а на лице Алексии была привычная, не слишком жизнеутверждающая бледная маска — сумело пробраться в дом незамеченным.

— Ты как здесь оказалась? — прошептал я в темноте. — Откуда ты знаешь, где я живу?

— Ты дверь оставил открытой, — дрожащим голосом ответила Алексия, — Я от самой Риеры за тобой иду. Ты куда пропал? Почему?..

Судя по всему, в этот момент в ее сознании мелькнула какая-то особенно мрачная и пугающая мысль. Алексия замолчала, оборвав свой вопрос на половине. Ее бледное лицо исказилось, под глазами на белом фоне проступили две темные дорожки — слезы, побежавшие по щекам, испортили безупречно наложенный грим.

Я впервые видел ее не сдержавшейся, поддавшейся натиску эмоций.

Она не на шутку рассердилась как на себя, так и на меня за то, что я увидел ее в таком состоянии. Издав какой-то нечленораздельный возглас, Алексия отошла в сторону, села на кровать и отвернулась. До меня доносились только ее всхлипывания. Я не знал, что делать и как себя вести. Чтобы утешить сентиментальную Альбу, много ума не требовалось. Алексия же оставалась для меня девушкой-загадкой.

Решив зря не рисковать, я лишь перебрался к кровати поближе и облокотился на нее, продолжая сидеть на полу. Затем я сказал:

— То, что ты увидела с улицы, — это просто игра. Считай, обман зрения. Вешаться я в любом случае не собирался. Представь себе, я просто играл в Яна Кертиса, изображая певца в последний день его жизни. Ты сама знаешь…

— «Lovewilltearusapart», — пробормотала она сквозь слезы с безупречным английским произношением. — Любовь разлучит нас.

Затем Алексия повернулась ко мне и вытерла слезы. В темноте в ее глазах уже засверкали знакомые мне искорки.

— Ты это к чему? — спросил я, все еще не в силах осознать, что Алексия действительно здесь, рядом со мной, в этой комнате, на моей кровати.

— Эх ты, серость! Неужели не знаешь самую известную песню «JoyDivision»? Вдова Кертиса распорядилась выгравировать эти слова на могильном камне, после того как был захоронен прах ее мужа.

— «Любовь разлучит нас», — повторил я чуть слышно. — Как это понимать? Любовь ведь объединяет. Если ты любишь человека, то не захочешь расставаться с ним.

— Ты к себе присмотрись, — сказала мне Алексия, — По-моему, ты являешься отличным подтверждением правоты этих слов. Есть подозрение, что ты меня любишь, при этом сидишь на полу в тот миг, когда я оказалась у тебя на кровати. Вот так бывает, Крис. Любовь нас разлучила.

Несмотря на то что было уже пять утра, а удар головой об пол нисколько не облегчил симптомов начинающегося похмелья, я все же нашел в себе силы, чтобы попытаться поиграть в древнейшую игру.

— Это легко объяснить, — выдвинул я свои аргументы, — Достаточно провести эксперимент. Я забираюсь в свою постель, а ты веди себя как угодно. Вот и посмотрим, что нас разлучает, а что объединяет.

Алексия встретила мои слова молчанием, истолковать которое сколько-нибудь внятно и убедительно я не смог.

Несмотря на такую неопределенность, я разулся и лег на кровать рядом с Алексией. Мое ложе было достаточно широким для того, чтобы мы поместились на нем, не прикасаясь друг к другу. Я, впрочем, не испытывал особого желания рисковать своей репутацией и достоинством после всего того, что только что произошло.

— Ты лучше скажи, как у тебя ума хватило зайти в чужой дом в таком виде? — обратился я к Алексии, — Увидел бы тебя мой отец, у него инфаркт случился бы от твоей бледной физиономии.

— Он меня не видел. Перед тем как подняться по лестнице, я разулась. Твой отец, кстати, храпит на весь дом. Ты тоже?

Учитывая обстоятельства, при которых мы с Алексией встретились, этот разговор смело можно было назвать дурацким. Не желая и дальше продолжать глупую игру, я решил вернуться к серьезным вопросам.

— Почему ты плакала? Это я тебя так напугал?

— Нет, что ты. Я просто вспомнила… то, что пытаюсь забыть уже много лет, но не могу.

— Самоубийство.

— Да.

— Кто? — мрачно спросил я. — Кто-то из близких?

— Так близка может быть только сестра-двойняшка.

На этом объяснения Алексии были исчерпаны. Она парураз глубоко вздохнула, словно пытаясь усилием воли привести в порядок свои чувства.

Я понял, что больше задавать вопросов не следует. Я всегда не любил, если мне начинали сочувствовать по поводу трагедии, пережитой мной. Почему-то особенно сильно это фальшивое чувство проявлялось в тех случаях, когда соболезновать начинали люди, пережившие незадолго до этого потерю близких. Услышав в очередной раз: «Я прекрасно понимаю твои чувства», — я начинал злиться.

Никто не может знать, что думает и чувствует другой человек. Никому не дано познать глубину чужих страданий и переживаний после перенесенной трагедии.

Нагрянувшая столь неожиданно девушка, с которой я теперь, фигурально выражаясь, делил ложе, продолжала молчать. Впрочем, по ее дыханию я понял, что она понемногу успокаивается. Судя по всему, в эти минуты Алексия вспоминала то, что объединяло ее с покойной сестрой, с тем человеком, который был очень близок ей.

Осознав, что нас с Алексией действительно связывает общее горе, я вдруг ощутил, как меня захлестывает горячая волна подлинного счастья.

При этом я попытался остудить в себе это возгоревшееся чувство. По правде говоря, я просто боялся влюбиться в Алексию слишком сильно. Пусть она и была всего лишь зеркалом любви, в которой я отказывал самому себе, стоило мне поддаться эмоциональному порыву, как то немногое, что нас объединяло, было бы потеряно навсегда. Если же Алексия вдруг вновь исчезла бы из моей жизни из-за глупости, проявленной мною, я считал бы, что совершил самую большую и непростительную ошибку в своей жизни, достойную только потерявшего разум героя какого-нибудь романтического фильма или книги.