15 декабря,9532 г. до н. э.

Мягкая зима продолжалась. Иногда становилось настолько тепло, что можно было отважиться выйти без плащей.

Прошло больше месяца с тех пор, как мы спаслись с Ашероном. Мои письма к отцу с ложными местоположениями помогли нам оставаться в безопасности. То же с мужчинами и женщинами, которых я подкупила, чтобы они давали неверные сведения о нас в других городах. Я надеялась, что он не разгадает мою хитрость до весны, когда для нас уже будет безопасно путешествовать.

Дурман уже вышел из тела Ашерона, и я едва ли узнала прикованного к кровати мальчика, которого я нашла.

У него были яркие золотые волосы, он набрал в весе и был совсем похож на Стикса. Все кроме этих головокружительных серебряных глаз и его тихой, скрытной личности. Не было ни неистовой развязности, ни раздражающего бахвальства.

Ашерон был рассудительный и уважительный, благодарный любому добру, оказанному ему. Он мог сидеть часами, не двигаясь и не говоря. Оказалось что, его любимым занятием было просто сидеть на балконе, который выходил к морю, и смотреть на то, как волны разбиваются о берег, как солнце садится и встает, с таким очарованием, которое поражало меня.

Также он любил играть с Майей в догонялки или кости. Между ними установилась связь, которая согревала мое сердце. Ашерон никогда не обижал ее и даже не повышал голос на нее. Он очень редко даже дотрагивался до нее. И когда дело доходило до ее непрекращающихся вопросов, он был намного более терпеливым, нежели кто другой. Даже Петра заметила это и была очень рада, что у Майи появился настоящий товарищ.

Ранее днем, мы были во фруктовом саду и пытались найти свежие яблоки, даже, несмотря на то, что уже был не сезон. Ашерон, в конце концов, определился в предпочтениях к фруктами меня заняли недели прежде, чем он определился в предпочтениях к чему-либо.

— Как ты думаешь, Отец скоро приедет? — спросил он.

Я сглотнула от испуга. Я не знаю, почему продолжила ему врать. Я думаю, что, правда, об отцовских чувствах это не то, что ему нужно было знать. Было легче сказать, что его семья любит его, что они чувствуют к нему то же, что и я.

— Возможно.

— Я бы хотел увидеться с ним, — сказал он, очищая яблоко ножом. Это было единственное яблоко, которое мы нашли, и хотя оно не было свежим, Ашерону казалось было все равно. — Но больше всего я хочу увидеть Стикса. Я помню его очень смутно из прошлой жизни.

Из прошлой жизни. Вот, как он относится ко времени, проведенному в Атлантиде.

Он перестал говорить о себе, как о шлюхе, не рассказывал о пытках и плохом обращении, даже когда я спрашивала о деталях. Его глаза становились загнанными и он опускал голову. Поэтому я научилась не спрашивать и не напоминать ему о годах, проведенных с нашим дядей.

Единственным отпечатком того времени была его манера двигаться. Медленно, соблазнительно. Он был настолько тщательно натренирован быть проституткой, что даже здесь не мог избавиться от этих движений.

Еще одним напоминанием о его прошлом были шарики в его языке, которые он отказывался снимать, а также клеймо на его ладони.

— Было очень больно, когда прокалывали, — сказал он мне, когда я спросила о шариках. — Мой язык так распух, что я не мог есть несколько дней. Я не хочу испытать эту боль еще раз.

— Но тебе не будет больно, Ашерон. Я говорила, что не позволю им вернуть тебя туда.

Он посмотрел на меня с тем же снисхождением, с которым он смотрит на Майю, когда она рассказывает ему, что лошади могут летать — как родитель, который не хочет разрушить правдой детскую иллюзию.

И шарики остались.

Так же, как и Ашерон.

20 января 9531 года до н. э.

Сегодня, я сидела в течение многих часов, наблюдая за Ашероном. Он проснулся рано, поскольку часто спускался к берегу. Было настолько холодно, что я боялась, что он заболеет, но не хотела посягать на его свободу. Он жил так долго по правилам, диктующим ему каждое движение и мнение, что я боялась наложить любое ограничение на его свободу. Иногда здоровье ума было еще более важным, чем телесное и я полагала, что он нуждался в своей свободе больше, чем должен был быть защищен от маленькой лихорадки. Я держалась в тени, только желая наблюдать. Он шел в течение почти часа вдоль ледяного прибоя. Я понятия не имела, как он противостоял неприветливости этого явления, все же он, казалось, получал удовольствие от боли. Всякий раз, когда одно из морских животных прибивало к берегу, он проявлял большую заботу, чтобы вернуть существо в воду и помочь ему уплыть. Через некоторое время, он поднялся вверх по скалистым скалам, где присел, прижав подбородок к согнутым коленям. Он смотрел на море, как будто в ожидании кое-чего. Ветер раздувал светлые волосы вокруг него, а одежда слегка колебалась от силы дуновения, в то время как вода облизывала легкими движениями золотые завитки на его ногах. Однако он не двигался.

Был почти полдень когда, он возвратился. Он присоединился ко мне в столовой на полдник. Когда нам накрывали стол, я увидела рваную рану на его левой руке.

— О, Ашерон! — я задыхалась, взволнованная по поводу глубокой раны. Я взяла его руку в свои так, чтобы получше рассмотреть рану.

— Что случилось?

— Я упал на скалы.

— Почему? Вы сидели там?

Он был смущен.

Это только еще взволновало меня больше.

— Ашерон? Что это?

Он принялся есть, и склонил свой пристальный взгляд к полу.

— Вы будете считать меня безумный, если скажу вам.

— Нет, я не буду. Я никогда не подумала бы так.

Он выглядел еще более сконфуженным и все же он заговорил тихо.

— Я иногда слышу голоса, Рисса. Когда я возле моря, они громче.

— Что они говорят?

Он закрыл свои глаза и попытался уйти, но

я мягко взяла его руку и удержала на стуле.

— Ашерон, скажи мне.

Когда он встретился со мной взглядом, я видела страх и мучение в глазах. Было очевидно, что это было чем — то еще, что заставило его быть избитым в прошлом.

— Это — голоса могучих богов.

Потрясенная его неожиданным ответом, я уставилась на него.

— Они зовут меня. Я могу услышать их даже теперь, как шепоты в моей голове.

— Что они говорят?

— Боги говорят мне идти домой в залу богов, чтобы они могли приветствовать меня. Все кроме одной. Она намного сильнее, чем другие, и все говорит мне убегать. Она сказала мне, что другие хотят меня убить и, что я не должен слушать их ложь. И еще она приедет за мной в один день и отведет меня домой, которому принадлежу.

Я сидела, нахмурившись, слыша его слова. По глазам давно определили, что Ашерон был сыном некоего бога, но также я знала, что никакой полубог никогда не слышал голоса других богов. По крайней мере, не так.

— Мама говорит, что ты должно быть сын Зевса, — сказала я ему, — она говорит, что он посетил ее однажды ночью в обличии отца, и что она не знала, что он был в ее постели, до тех пор, пока ты не родился. Так почему же ты слышишь голоса Атлантских богов, когда мы греки и твой отец, кто бы он ни был, или Зевс или греческий король.

— Я не знаю. Идикос давал мне наркотики, когда я слышал голоса, до тех пор, пока у меня не начиналось головокружение и я не впадал в ступор, чтобы хоть что-то заметить. Он говорил, что это плод моего воображения. Он говорил…

Его лицо выглядело ошеломленным, и он отвел взгляд.

— Что он сказал?

— Что Боги прокляли меня. Это было их желание, чтобы я был тем, кем был. Вот, почему я был рожден столь необычно, и вот почему все хотят переспать со мной. Боги ненавидят меня и хотят наказать за мое рождение.

— Боги не ненавидят тебя, Ашерон. Как они такое могут?

Он выдернул свою руку из моего рукопожатия, и одарил меня таким оскорбительным взглядом, что я была просто шокирована. Никогда ранее он не показывал так своих чувств.