— Когда я в первый раз увидела фотографию Питера, мне показалось, что он близнец Тимми.

Том пришел в ярость. С трудом он сдержал готовые сорваться с языка слова. «Нет! Тимми мой брат, мой, ты слышишь? Он любит меня, я учу его играть в бейсбол, плавать, я забочусь о нем, я все знаю о его лекарствах, и о кислородной подушке. Я, ты слышишь?»

Он бросил на Лауру гневный и одновременно страдальческий взгляд, которого она не заметила.

Зато заметил Артур. «Трудное Лауре предстоит пережить время, прежде чем все как-то уляжется. — Артур внимательно наблюдал за ней. — Прекрасный образец нордического типа. В старой Европе она могла быть бы герцогиней, изящной и элегантной. Муж был совсем другим — недалекий «старина Бэд», по словам Ральфа. Да, — размышлял Артур, — Том рос, испытывая на себе диаметрально противоположное влияние. Конечно, ему все случившееся представляется каким-то безумием. А какой ужас, какое смущение он должен испытывать». Но еще Артуру казалось, что он угадывает в Томе настоящую ненависть. Дай-то Бог, чтобы он ошибался. Он хотел любить этого своего сына.

Внезапно разговор резко оборвался, словно никто не мог больше придумать ни одной фразы. Альберт попытался заполнить тягостную паузу. Он с живым интересом проговорил:

— До ноября осталось каких-то два месяца. По словам Ральфа, они идут вровень.

— Ральфу предстоит выдержать настоящее сражение, — вставил Мелвин.

— Он справится, — ответил Альберт. — У Ральфа под бархатной оболочкой стальной каркас. Он жесткий парень.

— Отец имеет в виду жесткость в хорошем смысле, — пояснил Артур, обращаясь к Лауре. — Ральф наш давнишний друг, мы его хорошо знаем и, могу вас заверить, такого чудесного человека редко встретишь.

Лаура улыбнулась.

— Я давно решила голосовать за него. Я впервые узнала о нем года два-три назад, когда услышала его выступление. Мне оно понравилось. Я помню, он весьма разумно говорил о сохранении свободных земель, о правильном использовании земельных угодий и хищническом отношении к земле.

— Он родом из сельской местности, — объяснила Маргарет. — Он хочет сберечь землю для будущих поколений.

— Он хочет не только сохранить землю, — добавил Артур. — Он думает о хороших школах, хороших домах и, что самое важное, о человеческой порядочности, умении заботиться о своем ближнем. Без этого вся система полетит в тартарары. Ральф это понимает.

— Скажи это Джиму Джонсону и его сторонникам, — фыркнул Мелвин. — Замаскированные куклукс-клановцы. Впрочем, сам Джим далеко не дурак. Не следует его недооценивать. Он знает, чем можно привлечь людей на свою сторону, особенно молодежь в университетах. Да, — горячо продолжал он, — Ральфу предстоит нелегкая битва. Включите телевизор — и Джонсон тут как тут. Откройте журнал, да что там говорить, и открывать-то не надо, на прошлой неделе оба еженедельника поместили на обложке его фотографию — в восьмисотдолларовом костюме и с этой его улыбочкой пай-мальчика.

«Это уже слишком», — подумал Том. На этот раз он не смолчит, хотя до этого и решил не открывать рта и стоически вынести все испытания этого безумного дня, который он проводит в обществе абсолютно чуждых ему людей. Но этот уродливый длинноносый болтун осмелился высмеять его кумира. Пай-мальчик! Сжигающая его изнутри ярость разом вырвалась наружу, как вытолкнутая из бутылки пробка.

— Я лично знаком с Джимом Джонсоном, — начал он, — и, на мой взгляд, нашему штату, да что там штату, всей стране повезло, что на политической арене появился такой человек. Вы не понимаете, о чем говорите.

Лаура судорожно вздохнула.

— Том, что на тебя нашло? — Она оглядела сидевших за столом. — Это на него не похоже. Он никогда не был таким грубым. Я просто поражена, не знаю, что и сказать.

— А я совсем не удивлена, миссис Райс. — Все головы повернулись к Холли, которая в упор смотрела на Тома. — Я же говорила тебе, что кое-что про тебя знаю. Ты ходишь с девушкой, которая звонит людям по телефону и говорит всякие гадости, многим студентам в общежитии сует под двери записки, в которых поливает их грязью.

— Это ложь, — сказал Том.

— Нет. Брат моей подруги рассказывал, что у вас там есть целая группа таких, как ты. Поганые фанатики. Вы ненавидите всех, кроме самих себя.

«Да, нам не следовало приезжать», — в отчаянии подумала Лаура. У нее закружилась голова. Это было ужасно. Эта девушка, сестра Тома, с решительным ртом и живыми глазами, наверное, читала ту скверную газетенку, в которой он сотрудничал. Она залилась краской стыда.

— Холли, прекрати, — одернула Маргарет дочь, — это возмутительно.

— Да, мам, возмутительно. — Лицо девушки вспыхнуло, глаза от волнения расширились, но голос оставался спокойным. — Том антисемит. И нам лучше сказать об этом прямо. Разве не так? — требовательно обратилась она к Тому.

— Не без причины, наверное, — попробовал защититься он. — Как говорят, дыма без огня не бывает.

— Я так понимаю, ты оправдываешь Гитлера?

Все прекратили есть и, положив вилки на тарелки, в потрясенном молчании уставились на Тома.

— Начать с того, что Гитлер не совершал большей части преступлений, в которых его обвиняют. Все это измышления, пропагандистские штучки.

— Да, большей частью, — голос Холли был холоден как лед. — Ну, а как насчет «меньшей части»? Допустим, ты прав, и он совершил лишь малую толику из того, что ему приписывают. Что тогда?

— Это было движение за социальные реформы в Германии, кто-то при этом неизбежно должен был пострадать.

— Странно только, что пострадали по большей части евреи, — презрительно заметил кузен Мелвин. — Гитлер, Сталин, все это мы уже проходили. Ничто не меняется. И сейчас все обстоит точно так же, как в то время, когда твоему отцу, Артур, пришлось сменить фамилию Крефельд на Кроуфильд. Быть невидимкой. Дрожать от страха. Правильно?

Он широко развел руками, задев при этом локтем Тома. Тот сжался от этого прикосновения, подумав: «Крефельд, о мой Бог, Крефельд». Внутри у него все вибрировало от стыда; ему было стыдно перед самим собой. Он еще на дюйм отодвинулся от Мелвина. «Я не Крефельд и не Кроуфильд, черт возьми. Вы, идиоты, я Томас Пайге Райс».

— Хватит, Мелвин, — нахмурившись, вмешался Артур. — Тебе хорошо известно, почему наша фамилия была англизирована. В конце девятнадцатого века мой дед был бродячим торговцем. Его основной клиентурой были жены фермеров. Разве они смогли бы произнести Крефельд, скажи на милость?

— Да их интересовали иголки и булавки, а не фамилия торговца. А торговец, какую бы фамилию он ни взял, был для них презренным евреем, так же как мы сейчас для Джима Джонсона и этого его молодого восторженного поклонника, — огрызнулся Мелвин. — Ты чужак, таким и останешься. Что до меня, я по-прежнему ношу фамилию Крефельд, и будь проклят тот, кому она не нравится. — Он повернулся лицом к Тому. — Да, Том Кроуфильд, тебе еще многое нужно узнать о современном мире. Социальные реформы, да? Кто-то должен был пострадать, да? Предлагаю тебе для начала задуматься над тем, кто ты сам есть, молодой Кроуфильд.

— Меня зовут Том Райс. — Том начал подниматься, но Лаура цепко схватила его за руку.

Мелвин вышел из-за стола со словами:

— Я знаю, что бы я сделал, будь он мой сын. Могу сказать вам.

— Но он не твой сын, — ответил Артур.

— Ладно, прошу простить меня, и надеюсь, вы не будете держать на меня зла. А сейчас мне пора вернуться в контору.

Как только дверь за Мелвином закрылась, Маргарет нарушила наступившее неловкое молчание.

— Иногда Мелвин ведет себя как слон в посудной лавке. Я рада, что ты ответил ему, Артур. Он твой кузен, не мой, а женам не полагается ругать мужнину родню, если они хотят сохранить мир в семье.

— Да, мир, — с горечью заметила Фрида. Лаура опустила голову. Никто в здравом уме не стал бы рассчитывать на то, что эта встреча пройдет гладко, но то, что случилось, было настоящей катастрофой. И виноват в этом был Том.

Артур сложил ладони пирамидкой у рта и задумался, словно готовясь вынести окончательный приговор. Лоб его прорезали три глубокие морщины. Спустя минуту он положил руки на стол и заговорил. Его слова были повторением мыслей Лауры.