Я наклонилась и вытянула промокшее платье. Капли воды грустно стекали на линолеум. Мне хотелось плакать. С трудом взяв себя в руки, я стала думать о том, что делать, как высушить платье. В кухне было холодно. Мы намеренно не разжигали огонь, чтобы дать заливному, которое хранилось на полках, затвердеть. У Инскипов не было сушилки для белья. Я не осмеливалась воспользоваться утюгом, опасаясь сжечь цветочную гирлянду. В конце концов я решила повесить платье за окно в своей комнате. Платье развевалось на ветру, как парус на мачте пиратского корабля.

В бильярдной Хаддл и Сюзан накрывали на стол, расставляли тарелки, стаканы и раскладывали бумажные салфетки. Несмотря на перипетии последних лет, Инскипы были на удивление хорошо обеспечены домашним инвентарем. Не так много семей в округе имели в своем распоряжении по сотне комплектов серебряных ложек и вилок, позолоченных ножей и тарелок из тончайшего китайского фарфора.

— Заканчивайте возиться с посудой! — В дверном проеме появился Джереми. — Поторопитесь. Спектакль вот-вот начнется. Виола, ты занята в первом акте, бегом переодеваться!

— Джереми, ты должен пойти со мной и увидеть, что я нашел! — Ники ворвался в комнату и остановился перед нами. Его лицо и одежда были заляпаны грязью, волосы растрепаны.

— Пойди умойся! — зарычал Джереми. — Ты забыл, что тебе предстоит выйти на сцену? Кроме того, ты помогаешь мне со звуковыми эффектами в сцене шторма.

— Но, Джереми, это очень важно! — Ники повернулся ко мне. — Пойдем, Виола, я обязан тебе показать.

— Я не могу сейчас. Обещаю, что обязательно полюбуюсь твоей находкой завтра утром.

Ники выбежал из комнаты, не сказав больше ни слова.

— Где же Бак? Он давно должен быть здесь. — Джереми застонал. — Мы не сможем играть без освещения! Хаддл, ради Бога, оставь тарелки в покое! Тебе понадобится не менее двадцати минут, чтобы натянуть штаны. Поторопись. Удачи!

— Какая может быть удача? — проворчал Хаддл и зашлепал галошами к выходу из комнаты. — Пол отполирован так, что я скорее сломаю себе ногу. Если б не галоши, я давно растянулся бы во весь рост. — Хаддл имел все основания жаловаться. Миссис Джукс и миссис Туз тщательно натерли паркет воском. Пол сверкал, как ледяной каток. — Мне не следовало соглашаться, нельзя было мыть посуду целых три часа. — Хаддл никак не мог успокоиться. — Давно я так не уставал. Посмотрите на мои руки! Кожа на пальцах сморщилась и покраснела. Я все время стоял, наклонившись над раковиной, моя больная спина нестерпимо ноет. Не удивлюсь, если окажется, что я потянул позвоночник.

Сюзан и я переодевались в полной тишине. Неожиданно мне стало страшно. Я представила, как выйду на сцену. Кажется, что Сюзан чувствовала то же самое. Я накрасила губы пунцовой помадой и подвела черным карандашом брови. В зеркале мое лицо было зеленоватым, я дрожала как в лихорадке.

— Через пять минут начинаем, — сказал Джереми. Он выглядел невероятно возбужденным.

Я заглянула в зрительный зал сквозь узкую щель в занавесе. Зал был полон. Мужчины в нарядных костюмах и дамы в длинных вечерних платьях сидели в креслах, пялились на сцену, шепотом переговаривались и смеялись. Из зала доносился приглушенный гул. Я чуть было не свалилась в обморок, представив, что мне придется перед ними выступать. Никогда прежде мне не приходилось играть на сцене. Тетя не одобряла моего увлечения самодеятельными спектаклями в школьные годы. Свое мнение она мотивировала тем, что Берту будет нелегко возить меня в школу и на репетиции. Я прижалась лицом к занавесу и вдохнула его влажный запах. «Я буду представлять, что танцую», — решила я про себя.

Занавес медленно пополз вверх. Шепот в зале стих. Я поднялась с колен, прижала к груди тяжелый молитвенник, закатила глаза и, обратившись к Зеду, произнесла нараспев:

— Давай, мой друг, поприветствуем друг друга невинным поцелуем!

Пьеса была ужасающе плоха.

Двадцать минут спустя я стояла за кулисами. Минута актерского триумфа пронеслась незаметно. Я смотрела в зрительный зал. Зрители безмятежно спали, развалившись в креслах в самых живописных позах. Некоторые дремали, скрестив на груди руки и откинувшись на спинки кресел, другие храпели, уронив голову на грудь.

— Куда подевался Ники? — прошипел Джереми. — Сейчас его реплика. — Джереми всунул мне в руки скрипку. — Выйди на сцену, сыграй хоть что-нибудь! Пожалуйста, Виола! Ты должна меня выручить!

Если вы никогда не держали в руках музыкального инструмента, то сыграть даже что-нибудь окажется вам не под силу. Я поднесла скрипку к подбородку и провела смычком по струнам. Раздался ужасный скрежет. Зед, который в эту минуту собирался произнести монолог, вздрогнул и закашлялся. Я провела смычком еще раз. Спящие зрители стали ворочаться в креслах. Один за другим они просыпались, терли глаза и изумленно смотрели на сцену. Мое виртуозное исполнение оживило угасший было интерес к спектаклю. «А может, все так и задумано? Может, эти ужасные звуки — часть хитроумного режиссерского замысла?» Джереми подскочил и выхватил скрипку у меня из рук.

Заменяя пропавшего Ники, я помогала Джереми справляться с декорациями. Мне предстояло тянуть толстый тяжелый канат. По замыслу Джереми, две половины занавеса должны были плавно закрыться за спиной у Зеда. Зед в это время декламировал душераздирающий монолог о неразделенной любви. Я потянула канат слишком сильно, на ладонях немедленно появились волдыри. Канат выскользнул из рук. Тяжелый бархатный занавес свалился Зеду на голову. Зрители наверняка испытали шок. Зед неожиданно исчез. Последние слова монолога он произнес, скрытый от публики занавесом.

Первый акт завершился. Раздались вежливые хлопки.

У меня не было времени извиниться перед Джереми. В антракте мы метались по сцене, переставляя декорации. Действие второго акта разворачивалось на деревенской площади. Джереми устанавливал картонные деревья, я повесила фонарь напротив нарисованного на холсте паба. Занавес пополз вверх. Бумажный куст шиповника завалился набок.

На сцену вышла Тиффани. Зал затих. Тиффани выглядела чудесно в голубой юбке, белой блузке и черном шнурованном корсаже. Пышные волосы волнами спадали на плечи. Луч прожектора, умело направленный Баком, подчеркивал стройность фигуры. Старенький магнитофон, который я позаимствовала у Ники, издавал пронзительные трели. Две половинки кокосового ореха пригодились для того, чтобы изобразить цокот копыт. Но самое сложное испытание ожидало меня впереди.

К окончанию второго акта не менее половины зрителей проснулись. Тиффани удалось оживить пьесу. Актеры, воодушевленные ее появлением, стали играть лучше.

— Где этот чертов мальчишка? — не находил себе места Джереми. Он мерил шагами пространство за сценой, нервно покусывая костяшки пальцев. — Сюзан, ты должна помочь Виоле со звуковыми эффектами.

— Мне не удастся изобразить чайку! — запаниковала Сюзан. — Я не знаю, как это сделать.

Занавес раскрылся. Начался третий акт. Я заняла место возле машины, которая должна была изображать шторм.

Моей задачей было имитировать шум волн, которые бились о берег. Я изо всех сил трясла картонную коробку, наполненную сухим горохом. Не знаю, каким образом актерам в викторианскую эпоху удавалось проецировать звук в больших помещениях. Бак предусмотрительно снабдил меня микрофоном. У меня была возможность попрактиковаться, и сейчас я издавала довольно правдоподобные звуки. Сюзан склонилась над микрофоном и визжала, как рассерженный котенок. Она полагала, что чайки на морском побережье кричат подобным образом. Бак подал сигнал, я стукнула деревянной колотушкой по дну алюминиевой кастрюли, изображая отдаленный раскат грома. Сюзан завертела ручку машины, которая имитировала шум ветра. Изменяя скорость вращения, можно было регулировать интенсивность звука. Огни на сцене пропадали и загорались вновь. Мистер Хоггинс начал вращать рычаг. Деревянные планки, которые изображали волны, пришли в движение. Я помогала мистеру Хоггинсу с другой стороны. Мы работали самоотверженно, пот заливал наши лица. Зрители в зале зашевелились. Они наблюдали за действом широко раскрытыми глазами.