Начиная работать в ОЗПА, Джайлс привез кофейный аппарат, который занял почти всю кухню. Множество деталей нужно было мыть после каждого использования. Очень сложно было собирать их снова и устанавливать на место. Несколько раз струя пара, неожиданно вырвавшись, обжигала мне руки. Пирс отказывался притрагиваться к этому чудовищу. Он окрестил машину «Флегетон». Согласно греческим мифам, Флегетон — это река, наполненная кипящей кровью. Третья река, окружающая Тартар, — место, куда отправляли наиболее злостных грешников. Пирс изучал древнюю историю в Оксфорде и знал огромное количество интересных, увлекательных вещей. Наверно, поэтому мне нравилось быть его подругой, несмотря на нелегкий труд притворяться холодной и бесстрастной. Большинство мужчин, которых я встречала, были ничем не примечательны. Отношения с ними представляли собой тяжелый труд иного рода.

Со временем я научилась обращаться с Флегетоном, но Джайлс так и не заметил прогресса, которого я добилась. Он никогда не рассказывал мне ничего интересного, даже если мог. Через несколько дней после моего перехода на новую работу, когда я возилась с цветами в оранжерее, я случайно услышала, как Джайлс говорит Пирсу: «Не думаю, что мы настолько богаты, чтобы снабжать безмозглых стажерок карманными деньгами. Не спорю, она симпатична…» Меня ужасно обидели его слова. Хотя, с другой стороны, Джайлс назвал меня симпатичной. Он всегда относился ко мне с величайшим презрением. Словно я была отталкивающе уродливой. Неделю после этого случая я не выходила из дому. Я прочитала поэму «Волшебная королева» и одолела три пьесы Бена Джонсона. Многое было непонятно. К тому же я заработала жуткую головную боль — в моей квартире не было электричества. Но польза во всем этом, несомненно, была.

Я не могла не быть непрактичной. Меня воспитывала тетя. В доме был целый штат прислуги: повар, дворецкий, три горничные и гардеробщик. До двадцати лет мне ни разу не пришлось стирать свои чулки. Но вдруг тетя решила, что я должна «выйти в люди» и заботиться о себе самостоятельно. Она уверяла меня, что думает исключительно о моем благе. Я знала наверняка, что моя дорогая тетя сделает все, если это на самом деле для моего блага.

— Не забудь опустить эту… эту… маленькую штуку, которая не дает воде сбежать. — Я хотела быть полезной, но, глядя на то, как Джайлс раздувает ноздри, поняла, что только раздражаю его.

— Что это за хлам там, на балконе? Выглядит, как дохлый голубь.

— Это, наверное, джем. Хозяин моей квартиры приготовил пудинг. Он замечательный повар. Самый лучший из тех, кого я знаю. А я совсем не умею готовить. Увидев, что я ем на ужин разогретые полуфабрикаты, он выбросил их в окно. Я очень люблю готовые обеды, но он сказал, что не потерпит их в доме. С тех пор он всегда делает ужин на двоих. Он очень добрый, правда, бывает на редкость эксцентричным…

— Почему ты не вытираешь пыль? — прервал меня Джайлс. Я видела, что мой рассказ злит его, но не знала, в чем причина. Джайлса было гораздо труднее понять, чем Пирса. Каждое слово, сказанное Пирсом, каждое его движение имело своей целью получение немедленного удовольствия.

— Стол служит только для одной цели, — продолжил Джайлс с холодным сарказмом. — Писать на нем любовные записки очень экономно и даже живописно, но вряд ли посетителям интересно узнать, что ты «маленькая cocotte» [1]и что Пирс сегодня будет ждать тебя в Шафтсбери [2].

Пирс часто оставлял для меня записки, написанные пальцем на пыльном столе в зале заседаний. Джайлс терпеть этого не мог. Он был помешан на чистоте и гигиене. Пирс сказал как-то, что Джайлс скрытый гомосексуалист, но я думала, что это добротное крестьянское нутро дает себя знать. Мать Джайлса, вдова, жила в Уорсинге, на маленькой вилле, названной «Тополя». Пирс посмеивался над усилиями Джайлса порвать со своим прошлым, я же всегда восхищалась теми, кто стремился достичь большего. Может быть, потому что отчаянно желала этого сама.

Джайлс делал все немного чересчур. Его костюмы были слишком отглажены, туфли слишком начищены. Его гласные были настолько четкими, что иногда их трудно было понять, и тогда Джайлс сердился. Напротив, Пирс часто выглядел неопрятно. Его произношение не всегда было безупречным, а речь была густо приправлена нецензурными словами. Пирса мало волновало, что люди думают о нем. Он говорил, что Джайлс денди и поэтому его никогда не будут воспринимать как представителя высшего класса. Когда я сказала Пирсу, что для меня не важно, к какому классу принадлежит Джайлс, он ответил, что я еще ребенок и мне всему предстоит научиться.

Благодаря моей тете у нас с Пирсом было много общих знакомых. Если Джайлс и ощущал себя за пределами этого заколдованного круга, то старался ничем этого не показывать.

В то весеннее утро, когда все началось, Пирс держал в руках письмо, которое получил от сэра Джеймса Инскипа. В письме сэр Инскип информировал нас, что рассчитывает на финансовые вливания ОЗПА, чтобы реставрировать свою запущенную усадьбу Инскип-парк.

— Ты знакома с этими господами, Виола?

Пирс выглядел необычайно элегантно. Без сомнений, он готовился к встрече с крестным. Пирс всегда тщательно готовился к встрече с людьми, чей кошелек собирался опустошить. Его костюм в тонкую полоску выглядел достаточно консервативно. Под пиджаком были ярко-розовая рубашка и галстук, который подарила ему бывшая подружка. На галстуке была изображена обнаженная женщина с неимоверно большой грудью. У Пирса были очень светлые волосы, зачесанные назад, густые брови, большой заостренный нос. В голубых глазах угадывалась насмешка. Я никогда не видела в его глазах ничего похожего на нежность или сочувствие. Его рот и подбородок были непропорционально малы. Пирса вряд ли можно было назвать красивым, но что-то в его облике привлекало женщин. Возможно, их завораживало ощущение опасности, исходившее от него.

— Я училась в одной школе с Арабеллой Инскип.

Именно после этих слов Пирс принял решение: Джайлс возьмет меня с собой для предварительной инспекции владений Инскипов.

Пока Джайлс варил кофе, я проскользнула в оранжерею посмотреть на герань. Жгучее желание выращивать что-то живое появилось у меня не так давно, поэтому я растрогалась до слез, увидев бледно-зеленые листки размером с ноготь младенца, крепко прильнувшие к толстому белому стеблю одного из цветков. Я схватила горшок и побежала показать его Джайлсу. Находясь в приемной, я услышала вопль и громкое проклятье. Несмотря на предупреждение, Джайлс забыл опустить рычажок кофейного аппарата вниз. Моя тетя всегда говорила, что такт — это самое ценное достоинство женщины. Мне слова тети казались преувеличением, но, поскольку я обязана ей очень многим, я всегда старалась следовать ее советам. Нащупав в ящике перо, я села за стол и стала медленно выводить свое имя на пыльной крышке. Джайлсу требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Когда он вышел из кухни, я увидела красное пятно от ожога на его руке. Помня наставления тети, я ничего не сказала.

Джайлс поставил две чашки на стол и нахмурился.

— Какая прелесть, — сказала я, показав на крохотный лист герани.

Джайлс нахмурился еще сильнее и вытянул из горшка два окурка.

— Это Пирс. — Я узнала марку сигарет. — Он вчера прятался на балконе, пока Джулия Семфил-Смит пыталась прорваться внутрь. Она была в ярости. Непонятно почему. На прощание она прочитала мне лекцию о том, что время от времени я должна выпускать Пирса из офиса.

— Пирс собирался жениться на ней.

Для меня это было новостью. Чтобы не выдать своих чувств, я отвернулась и сделала вид, что ищу бисквиты. Я прекрасно знала, что в жестяной банке ничего нет, последний бисквит я съела полчаса назад.

— Они организовали шикарную вечеринку на Новый год в поместье Семфил-Смитов в Глостере. Гостям объявили о помолвке, а отец Джулии перечислил кругленькую сумму на счет ОЗПА. Но потом все отменили — на следующее утро мать Джулии поймала Пирса в постели с теткой невесты.