— Да?

— Не мог бы ты на время оставить нас в покое? Просто не вмешивайся в нашу жизнь. Нам нужно время… ну, чтобы все это пережить. Понимаешь, о чем я?

Мне стало дурно. Я широко открыл рот. Глотнул воздуха.

— Разумеется. Да. Конечно. Я… ну, само собой.

— Нам, возможно… понадобится… понадобится время подумать.

— Конечно понадобится. — Я почувствовал вкус крови во рту: прокусил губу. — У вас все наладится. Уверен.

— Ага. Ладно. И… спасибо, по крайней мере, что сказал правду. Рад, что твоя история с судом завершилась благополучно.

— Угу. Спасибо. Да.

— Прощай, Кен.

О боже, как он это сказал. Я почувствовал на своих щеках слезы, когда ответил:

— Пока, Крейг.

Телефон отключился. Я сложил его и засунул в футляр. Постоял какое-то время, уставившись на решетку канализации, слушая звуки музыки, доносящейся из пивной.

Наконец я взял себя в руки, вытер нос, несколько раз провел рукой по щекам, выпрямился, расправил плечи и пошел обратно в «Ветвь». Сперва я хотел просто потихоньку уйти, завалиться домой и там как следует выплакаться в подушку или что-нибудь в этом роде, но затем подумал, что будет нехорошо, если я откажусь отпраздновать вместе со всеми свой официальный развод с Фемидой, а какой еще есть лучший способ дать выход боли, вызванной тем, что ты обидел лучшего друга, — а может, и навсегда потерял его, — чем надраться вдрабадан?

Пиво-пиво-пиво, виски-виски-виски, затем сигара. Трепотня о всяком вздоре с Филом, Кайлой и Энди, затем девчонки ушли, и мы с Филом провели вдвоем тот последний час, который оставался до поры, когда посетителей начинают потихоньку выпроваживать. Мы решили пойти в «Круть» или еще какой клуб, в итоге остановились на «Граучо». Я встретил одного нашего рекламщика, у которого, как мне было известно, обычно имелась в запасе наркота, и разжился у него кокаином вполне приличного качества, чтобы хоть капельку протрезветь (в основном для того, чтобы потом надраться по новой), однако большую часть порошочка просыпал на пол в туалете, поскольку был под такой мухой, что страшно сказать.

Совершенно не помню, как сел в такси, как простился с Филом, и вообще, когда мы вышли из «Граучо», все, что запомнилось, — это как я поднимался на борт моей «Красы Темпля» и, стоя на палубе, смотрел на волны, и как пришлось прикрыть один глаз, чтоб они не двоились, и как после этого я решил, что мне абсолютно необходимо позвонить Сели. Очень уж долго я ее не видел. Я едва избежал судебного преследования и, возможно, потерял одного из двух своих лучших друзей, и мне до черта нужно было поговорить с ней. Мне даже на какое-то мгновение пришло в голову отправиться к дому Мерриэлов и по очереди заглянуть во все окна в надежде, что Сели вернулась, что она дома; просто захотелось отцу-тить, что она где-то поблизости, может, я даже смог бы позвонить в дверь и… Но нет.

Я позвонил ей.

Мне пришлось держать телефон двумя руками и прищуривать один глаз, но я все-таки отыскал в меню ячейку 96 и сразу нажал кнопку с зеленым телефончиком, едва на дисплее высветилось «Набор номера», после чего я услышал ее голос. Я слышал ее голос! Он был записанный, но все равно принадлежал ей. И тут я обнаружил, что мои глаза наполняются слезами.

Сообщение. Я же могу оставить сообщение.

Могу даже не совсем приличное. Ха, а почему бы и нет? Может, ей это понравится?

— Ах, моя дорогая леди, я так хочу тебя трахнуть, — произнес я не слишком внятно, — Прошло слишком много времени, Сели… и соскучился не только мой хер… Ха-ха. Объявись. Ты мне нужна. Я так по тебе скучаю. Хочу лизнуть твою молнию, да. Так давай поскорей опять встретимся. Как можно скорей. Я тебя люблю. Спокойной, спокойной ночи, Сели. Это говорю тебе я, Кен. Кен-озорник. Хулиган эфира. Ха. Пока-пока. Пока-пока-пока, Сели. Люблю тебя. Хочу трахнуть. Пока-пока. Люблю. Пока-пока.

Каким-то образом мне удалось проникнуть в свою спальню и добраться до кровати.

Однако какая-то извилинка в моем мозгу, должно быть, продолжала работать, ибо когда я проснулся и увидел, что рассвело, меня накрыло не всепоглощающим дьявольским похмельем, а жутким, леденящим кровь полным осознанием того, что я наделал, от которого сжималось сердце и подводило живот.

Местоположение, местоположение, местоположение [126]

В дерьме. [127]

Ох, боже, бля, милостивый! Ой, бля, господи ты мой, бля, боже! Ух, как хреново, сплошная хрень, и еще сбоку хреник!

Не было этого! Боже милостивый, сделай так, чтобы то был лишь сон, только ночной кошмар! Пускай это будет чей угодно, только другой номер, моих отца с матерью, Крейга, Эда, моей работы, кого, кого угодно, но пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не тот самый, только не тот номер, который я записал поверх номера мобильника Селии.

Я мешком упал с кровати на пол, все еще полностью одетый. Телефона в футляре, который я носил на поясе, не было. Я осмотрелся. Куца, к чертовой матери, он мог подеваться? Ох, боже мой, боже мой! Где же он? Я отшвырнул ногой одеяло, заглянул под кровать, пошарил на прикроватных тумбочках, на туалетном столике, на журнальном, рядом с диваном. Куда же я его задевал? Мне требовалось найти этого маленького мерзавца, проверить, действительно ли я натворил то, в чем даже боялся себе признаться, и самое худшее вправду произошло. Ох, трах-тарарах! Да те ребята, может, уже в пути, или уже паркуются у причала, или уже идут по плавучей пристани, поднимаются по трапу, ступают на палубу. Они поставят два стула, один напротив другого, а блондинистый верзила станет предвкушать, как мои колени хрустнут и выгнутся не в ту сторону, как он услышит это и почувствует задницей. Затем они меня кастрируют, а напоследок замучают до смерти. А может, они смилуются и сразу всадят пулю мне в голову. Но, боже мой, как же Сели? Что сделает Мерриэл с ней?

Что сделает, чтобы развязать ей язык? И что потом, когда это ему удастся, как накажет за то, чем она занималась со мной?

О нет, нет, только не это. Ничего подобного не могло произойти. Все мне, наверное, только приснилось. Теперь я проснусь окончательно, и все станет хорошо. Просто мне привиделся чертов кошмар, царь и падишах всех ночных кошмаров. Иначе и быть не могло. Не мог я такого сделать. Просто не мог. Не мог я настолько напиться. Ни один человек не сумел бы. Просто физически невозможно напиться настолько, чтобы забыть, как ты сам заменил в записной книжке мобильника номер трубки любовницы на номер ее домашнего телефона, когда тот принадлежит не только ей, но и ее мужу, чертову гангстеру из высшей криминальной лиги, печально известному тем, что у него есть громила телохранитель, которого он посылает к тем, кто ему не нравится, попрыгать у них на коленях, пока колени не треснут, или лодыжки не захрустят, или берцовые кости не повылазят из тазобедренных суставов, или не произойдет какая-нибудь тому подобная чертова срань, в любой комбинации или последовательности, ведь когда с тобой такое проделывают, может случиться что угодно.

В гостиной я перевернул все верх дном. Раскидывал подушки, приподнимал коврики, оставлял выдвинутыми ящики. Это сон, ночной кошмар. Я не мог сделать того, что, как мне отчего-то показалось, я сделал. На всей нашей долбаной планете не найти столько выпивки, чтоб до такой степени лишить человека разума. За всю историю происхождения видов не было заквашено, дистиллировано или сварено достаточного количества хмельной дряни, чтобы заставить кого угодно, сколь угодно тупого безмозглого недоумка, какого угодно гребаного кретина чистейшей воды учудить нечто до такой степени самоубийственно дебильное. Ведь есть же нерушимые законы природы, непреложные заповеди, высеченные в самом фундаменте мироздания, которые не позволили бы любой, даже самой маловменяемой твари сделать что-то хоть на десятую долю такое же безумное и опасное.