Я проводил ее взглядом. Пойти следом и попытаться ее успокоить или действительно оставить ее наедине с самой собой, чтобы не вышло еще хуже? Я колебался.

Джоу на минутку остановилась, чтобы перемолвиться с Фэй, которая проходила мимо нее с группкой гостей, а затем ушла. Через пару секунд Фэй уже улыбалась мне и представляла спутников, так что возможность улизнуть и попробовать успокоить мою подругу оказалась упущенной.

— Кен! Думала, ты меня избегаешь.

— Эмма! Если бы… — возразил я, присаживаясь рядом с ней на одну из двух сияющих хромом и кое-где обтянутых черной замшей кушеток, размещенных в одном из главных «объемов».

Мы подняли бокалы и чокнулись.

— Выглядишь потрясно, — сообщил я ей.

Простенькие джинсики, свободная шелковая блуза и ленточка в волосах, как у Алисы из Страны чудес, но Эмма действительно смотрелась классно. Конечно, мы все тогда были подшофе, но дело заключалось, разумеется, вовсе не в том, ничего общего с теми разговорами в подпитии, когда все бабы кажутся красавицами. Она же только слегка приподняла брови.

Эмма была женой Крейга Виррина, моего лучшего друга, с которым мы учились в одной школе в те времена, когда я жил в Глазго; у нас с Крейгом, когда мы ходили в пятый и шестой выпускные классы, образовалась там своя маленькая, состоявшая всего из двух человек команда, но потом он уехал, пошел учиться в Лондонский университет и уже через год обзавелся женой и маленькой дочкой. Тогда как меня злокозненные учителя сделали козлом отпущения под тем надуманным предлогом, что я, видите ли, плохо подготовился к экзаменам, и я остался дома, готовить чай и добывать наркотики для еще более ленивых и беспутных диджеев с радиостанции «Стратклайд-Саунд».

Эмма была и стильная, и забавная, и привлекательная, и все это в той мягкой, милой и ненавязчивой манере, которая свойственна некоторым блондинкам; она всегда нравилась мне до безумия, но все то, что соединяло нас, дало трещинку из-за того печального и заставившего нас терзаться виной секрета, о котором мы, конечно, никому не рассказывали и который состоял в том, что однажды — всего один раз — мы с ней переспали. Когда это случилось, они с Крейгом как раз переживали трудную полосу: он загулял на стороне, она об этом узнала — впрочем, теперь они опять разошлись, вот уже года два как… но все равно. Жена моего лучшего друга — и о чем, черт меня подери, я тогда думал? Следующее утро выдалось, наверное, самым поганым за всю мою жизнь. И ей, и мне стало так стыдно, что попросту не имело смысла притворяться друг перед дружкой, будто все является не тем, чем было на самом деле, — а именно, колоссальной ошибкой.

Похоже, это и есть одна из тех вещей, о которых мечтаешь, чтобы ничего подобного никогда с тобой не случалось. Но из памяти такое не выкинешь, хотя мы и старались сделать это изо всех сил, и только время несколько притупило чув-ство вины, однако все-таки иногда, когда наши с ней взгляды встречались, возникало ощущение, что все произошло только вчера, и нам приходилось отводить глаза. Я жил в нескончаемом страхе, что Крейг может узнать.

Думаю, это отчасти напоминало те случаи, когда мы с Джуди оказывались в одной постели после нашего с ней развода, но здесь присутствовало и нечто совсем другое. Это была еще одна связь, о которой я никому не мог рассказать. Если задуматься, то я вообще не смог бы никому рассказать о большинстве своих связей, интрижек, или как там их еще, — либо по одной, либо по другой причине. И разумеется, я не стал бы никому говорить о своих серьезных делах с Селией — Селией сноровистой, Селией сексапильной, Селией сногсшибательной, — никогда. Бог ты мой, если бы человек поверхностный задумал взять у меня интервью о моей личной жизни, он бы ушел под впечатлением, что во флирте мне нравится привкус опасности, но в данном случае была даже не просто опасность, здесь могло дойти до нешуточной беды, а то и хуже.

В минуты уныния мне порой приходило в голову, что все эти заморочки — а то даже и какая-то одна из них — когда-нибудь могут свести меня в могилу.

— Давненько тебя не видела, — наклонясь ко мне, произнесла Эмма так тихо, что ее слова почти растворились в окружающем нас гвалте.

— Закрутился, жизнь прямо бурлит.

— С этим не поспоришь. Я видела, в каком бурном настроении выскочила отсюда Джоу и как ее при этом штормило.

— О нет, это еще не шторм. Хотя, конечно, не самая обычная ее походка. Так, где-то посередке; скорее просто поспешная.

— Что ты ей сказал?

— На этот раз я вообще ни при чем. Просто напряг по работе, оттого и буря. Где Крейг?

— Забирает Никки, — Она взглянула на часы, — Скоро придет.

— Ну а как прекрасная…

— А как там твоя программа? — перебила меня Эмма.

— Ты еще спрашиваешь! — Я притворился обиженным, — Не слушаешь, что ли?

— Ты меня отвадил, когда говорил, что оружие должны иметь одни преступники.

— Собственно, мы, кажется, выразились не совсем так.

— Может, стоило выражаться яснее. Так что ты сказал?

— Не помню, — солгал я.

— Нет, помнишь. Что преступники должны иметь оружие.

— Вовсе нет! Совсем другое. Я привел такой довод: если вы заберете оружие у нормальных законопослушных людей, то получится, будто оружие останется у одних преступников. На самом деле довод очень дерьмовый и придуман теми, кто просто хочет иметь оружие.

— Почему?

— Потому что именно обыкновенные законопослушные граждане и сходят с ума, а потом отправляются в какую-ни-будь начальную школу и там открывают огонь по детям; по сравнению с ними уголовники пользуются оружием куда более осмотрительно и ответственно. Для них оружие является обычным орудием труда, которое они используют против других преступников, а вовсе, добавил бы я, не против целого класса детишек, которым не исполнилось и восьми.

— Ты сказал: преступники должны иметь оружие — это цитата. Я слышала.

— Если я это и сказал, то преувеличивая, для комического эффекта.

— По правде сказать, я не думаю, что это…

— Ты, кажется, пропустила целый кусок моих рассуждений, — остановил ее я, — Помнится, мы пришли к выводу, что оружие можно давать только тихим психам и людям, с головой ушедшим в себя, а там уже как получится, преступники они или нет. Потому что сходят с ума только тихони. Ты не замечала? А потом их потрясенные соседи твердят одно и то же: он всегда был такой спокойный, мы и подумать не могли… Так вот: оружие — только психам. В этом весь смысл.

— Ты сам себе противоречишь. Только что ведь говорил — мол, оружие должно иметься у всех.

— Эмма, я же профессиональный спорщик. Зарабатываю на жизнь, говоря всякую всячину всем наперекор. Может, я передумал. Осознал вдруг, что играю на руку тем, кто заявляет, будто Америка и Израиль превратились в благословенный рай, царство мира и порядка благодаря тому, что там каждый вооружен до зубов.

Эмма усмехнулась.

— Однако, — возразил я только что сказанному, делая патетический жест рукой, в которой не было виски, — статистика не больно-то на их стороне. В Швейцарии тоже вот оружия много, а преступлений, связанных с его применением, не очень.

Эмма заглянула в свой стакан и легонько его встряхнула, закрутив содержимое водоворотом.

— В Штатах ты бы долго не продержался, — пробормотала она.

— Почему? — спросил я с удивлением.

— Тебя бы прикончили.

— Что? — Я рассмеялся. — Там даже Говарда Стерна [5]никто до сих пор не подстрелил.

— Я, скорее, имела в виду ревнивых мужей, бойфрендов и так далее.

— Ага. — Я выпил залпом остатки своего виски, — Вот это уже действительно совсем новый поворот темы, — Я встал, — Тебе принести еще выпить?

В длинной блестящей галерее, которая служила кухней, Фэй сметала с кафельного пола осколки разбитого бокала. Развозчики, только что доставившие еще несколько охлаждающих контейнеров с едой, распаковывали их. Я начал протискиваться сквозь толпу людей, которых едва знал, и мимо своих приятелей-рекламщиков, говоря направо и налево «Привет!», «Здравствуй!», «Как дела?», улыбаясь и похлопывая по плечу, пожимая протянутые руки.