– Мне, по крайней мере, не делали это за убийство, – уточнил Диггиррен.

– Правильно. – Линган кивнул. – Занимались только коррекцией. Но вот когда не удается ее провести, приходится уничтожать личность. Для этого разрешение будет не нужно. Это рассматривается как медицинские показания в данном случае и единственный шанс на спасение. А у ребенка обычно травмы такого рода затрагивают сразу все воспоминания из-за того, что их еще просто слишком мало.

– Линган, а проводились исследования – это эквивалентно рождению другого человека? – задал вопрос Диггиррен.

– Наверное, да, что касается жизни в Трехмерности на Земле. Вообще, мы очень отклонились от разговора. Теперь, я вас всех хорошо знаю – вы меня втянете в дискуссию о душе, теле и Многомерности. – Линган сделал паузу. – А решаем мы судьбу маленькой девочки. Если мы отдадим ее в другую семью, она, конечно же, будет сильно отличаться от той Лейлы, которую мы знали, из-за совершенно других воспоминаний, полученных там.

– Что получим, если лечить как взрослого человека? – спросила Этель.

– Страшную, болезненную, длительную процедуру без каких-либо реальных шансов для адаптации психики. Очень маленький ребенок. Как ты будешь объяснять наличие двух отцов и двух матерей? В этом возрасте не рекомендуется в подробностях объяснять даже нормальное оплодотворение, как, без подробностей, объяснишь искусственное? Лейла еще считает с трудом, а ты будешь рассказывать про тонкости регрессии у Аоллы и с помощью генетики объяснять, что она не чудовище – это на Земле, но когда бывает на Дорне, то временно превращается в чудовище? Я знаю немало взрослых, у кого это не умещается в голове, чего вы хотите от ребенка?

– Линган, ты во всем прав, но я не смогу подписать документы на убийство собственного ребенка. Для меня она умрет, – сказал Строггорн.

– Хорошо, я вижу, мне не переубедить вас, – сдался Линган. – Строггорн, я попрошу тебя в этом случае самому заниматься ее лечением. Ты профессионал и знаешь, что лечение такого рода является разновидностью психических пыток. Я этим заниматься не желаю, Диггиррен – сам после лечения, да он еще ее воспитывал – точно не сможет. Креил?

– Увольте, вы слышали мое мнение, я – за уничтожение личности.

– Лао наверняка не согласится заниматься ее лечением. Он скажет, что достаточно в свое время намучился с Креилом и его больной головой, чтобы снова приниматься за ребенка. – Линган вздохнул, посмотрев на Строггорна. – Один справишься? Когда-то я слышал от тебя, что Этель мне не родная дочь, потому что мне ее не жалко, когда ты будешь ее оперировать. Ты не напомнишь, сколько тогда лет было Этель?

– Линган, ты можешь его уже ни о чем не спрашивать, он тебя не слышит. – Креил быстро подошел к Строггорну, вглядываясь в его лицо. Строггорн действительно ничего не слышал. Он был сейчас далеко от этого места, совершенно отчетливо увидев себя в камере пыток. Аолла кричала – у нее начались схватки, и он наблюдал за ней. Ребенок родился, но сейчас это причинило ему чудовищную боль, потому что тот был мертвый…

– Лежи спокойно, – четко услышал Строггорн голос Креила. Он лежал на операционном столе и никак не мог понять, что случилось, но потом все вспомнил. Креил вошел под купол, смотря ему в лицо. – Хорошо, что ты все помнишь.

– Я предпочел бы не помнить…

– И попасть в сумасшедший дом, – закончил Креил. – Очень плохо?

– Уже лучше, а что вы мне делали?

– Ничего, обычное дело – коррекция психотравмы, хорошо, что у тебя полетели блоки. Но Лао до сих пор отлеживается.

– Что с Лейлой? Как вы решили?

– А что с тобой решишь, когда ты от одной мысли, что ей изменят личность, валишься в психотравмы? Не ожидал от тебя такого! Слишком долго живешь и стал совсем нервный!

– Почему ты никогда не отвечаешь на вопрос? – Строггорн закрыл глаза.

– Ей все сделали. Исключительно, как ты просил: заблокировали, загнали воспоминание в подсознание, обезболили. Лечили примерно как тебя сейчас.

– Линган?

– А кто еще? Для тебя пришлось Лао вытащить. Сильно ругался и сказал, что последнее время мы все ему до чертиков надоели со своими проблемами.

– Он поможет с Лейлой?

– Поможет, но очень твердо выразился: если после знакомства с Аоллой ей не удастся примириться с матерью-чудовищем, он сам уничтожит Лейле личность и не даст больше мучить ребенка.

– Спасибо, хоть так. Аолла через два месяца будет на Земле, продержимся как-нибудь.

Лейлу поместили в детскую психиатрическую клинику. Днем и ночью к ней был приставлен врач – Вард, посвященный во все сложности ситуации. Она лежала одна в огромной двадцатиметровой палате с большим количеством тщательно отобранных игрушек. Линган специально проверял ассоциативный ряд Лейлы на слово «чудовище», убрав из палаты все, что могло бы вызвать неожиданное сопоставление и прорыв воспоминаний из подсознания. В нормальном состоянии, после того, как ей делали обезболивание и она просыпалась, Лейла не помнила о событиях, вызвавших психотравму, но для лечения было необходимо перевести воспоминания в сознание, что сразу вызывало психический шок. Начинать пришлось не с матери, а с отца – Строггорн тоже был назван «чудовищем» и всех удивило, что она согласилась с ним встретиться. Ни Этель, ни Диггиррена она не желала видеть, никогда не вспоминая о них, словно родителей вообще у нее не было, чем очень их расстраивала.

Через две недели Лейле проводили первый сеанс активизации памяти. Линган согласился лечить ее, понимая, что Строггорн один не в состоянии справиться. Подключившись к пси-креслу, он снял Лейле блоки – ее мозг был закрыт совсем как у взрослого человека, только сама она не могла ими управлять. Строггорн вглядывался в объемное изображение ее мозга, на котором отчетливо проступили повреждения. Линган посмотрел на Строггорна, тот кивнул, и он начал потихоньку активизировать зону, пока девочка не очнулась.

– Лейла, ты кого-нибудь хотела бы видеть? – задал вопрос Линган. Теоретически она должна была сейчас смутно помнить о том, что произошло.

– Да, отца.

– Назови мне его имя?

– Строггорн. – Она нахмурилась. Строггорн осторожно вошел под купол, не подходя близко к Лейле, лежащей на операционном столе. – Подойди поближе, – попросила она. Строггорн подошел и встал рядом. Лейла пристально вглядывалась в его лицо, и он вдруг почувствовал, что она ощупывает его мозг, но ничего не сказал, а, наоборот, снял часть блоков, облегчив ей доступ. Она быстро устала и отступила. – Папа, ты можешь дать мне руку? – Лейла была подключена к Машине, но сейчас Линган освободил ее. Лейла села, и Строггорну пришлось помочь – у нее кружилась голова. Она взяла его руку в свою и поднесла к глазам, внимательно рассматривая. Он старался не вспоминать о своих щупальцах. Достаточно было одной мысли о них, чтобы отправить сейчас ребенка в шок. Лейла отпустила его руку и удовлетворенно легла. Строггорн чувствовал, как она устала от этого осмотра. – Папа, ты не рассердишься, если я попрошу тебя раздеться?

– Нет. – Строггорн снял рубашку и брюки, оставшись в плавках. Лейла еще раз внимательно осмотрела его, слегка приподнявшись.

– Ты не чудовище, – уверенно и очень устало сказала она. – Почему меня обманули?

– Тебя не совсем обманули, Лейла, я – не человек, а Вард.

– Не понимаю, в чем разница?

– Обычные люди не умеют читать мысли…

– Я тоже не человек? – Она слабо улыбнулась. – Это не страшно, у меня все друзья такие. В чем еще разница?

– Есть много отличий, но ты слишком маленькая и я не смогу тебе этого объяснить… Хотя? – он вдруг вспомнил. – Помнишь, ты как-то спрашивала Лингана, как он разговаривает телепатически с Машиной с помощью руки?

– Помню, он сказал, что я еще маленькая и не пойму этого.

– Это одно из наших отличий от людей.

– Это не страшно. Ты не чудовище, меня обманули, – еще раз сказала Лейла. – Теперь я хочу понять про маму. Это правда, что Этель – не моя мать?