Она, естественно, считала, что заслуживала их. «Дисней» не просил меня помочь им в сбыте фильма, — сказала она в интервью «Ньюсуик». — Даваейт просто признаем, что одним выстрелом я убила двенадцать птиц. Это улица с двусторонним движением… Большинство людей не ассоциируют меня с кино. Но у меня гораздо больше поклонников, чем у Уоррена, и большая их часть даже не подозревает о его существовании". Всегда готовая к новым рекламным хитростям, Мадонна решила застраховать свои груди, как когда-то сделала Марлен Дитрих со своими ногами. Поводом послужило то, что она буквально влипала в тесные открытые платья, которые носила в роли Неотразимой. «Я с ужасом думал о том, что у нее вспыхнет аллергическая реакция, — говорит гример Джон Кальоне. — Если бы у нее появился какой-нибудь пигмент на груди или что-то еще, она бы через суд потребовала от меня целое состояние». Однако план этот был оставлен, поскольку страховая компания отклонила сумму страхового полиса. Мадонна запросила за каждую из своих пухлых прелестей по шесть миллионов долларов. Мадонну нельзя упрекнуть в том, что она не пыталась привлечь внимание к себе или к «Дику Трейси». В начале мая она появилась в модном и весьма престижном телешоу Арсенио Холла, что для нее было необычно. В тот вечер Мадонна продемонстрировала только одну консервативную вещь — строгий белый костюм. В интервью, укороченном на все непристойные словечки, она намекнула на то, что ведущий Арсенио Холл и его друг кинозвезда Эдди Мерфи — любовники. Она также прошлась еще раз по поводу грудей Латойи Джексон, в чем ей немало помог сам Холл. — Никто из нас не верил, что груди у нее настоящие, — сказал он и добавил, имея ввиду обнаженную грудь Мадонны в «Венити Фер»: -Но ваши-то настоящие. — Зачем же скрывать такую красоту, — заметила она, пожав плечами. Холл поинтересовался происхождением «Шлепков», и Мадонна признала, что сомнительная ода порке восходит к ее личному опыту. — Настоящая порка-это не по мне. А вот слегка — в самый раз. — Что есть такого у Уоренна Битти, чего нет у вас? — игриво спросил Холл. Около миллиарда долларов. Джоан Коллинз однажды назвала Уоррена сексуально ненасытным, — продолжал он. Ему было двадцать в то время, — ответила Мадонна неожиданно зло. — Разве не все двадцатилетние ненасытны? Упоминание о Джоан Коллинз не вызывает у вас ревности? — Нет. Я хочу сказать, — ответила Мадонна, — вы ее видели в последнее время? Перехватив инициативу у не в меру любопытного ведущего, Мадонна ловко вставила замечание об отношениях Холла с певицей Паулой Абдул. При награждении лауреатов Эм-ти-ви, которое происходило в студии шоу Холла, по мнению Мадонны, «колготки Абдул чуть сползли. Интересно, не вы ли тому виной, Арсенио?» Затем она игриво погладила его левую руку и надела на палец большое золотое кольцо. Холл обиделся, и не только на ее намеки по поводу Эдди Мерфи и Паулы Абдул, но и на ее замечание в эфире о том, что его прическа «вышла из моды». Она сказала ему, что если бы он служил у нее танцором, она не позволила бы ему носить такую прическу. Холл не стал защищать себя перед камерой. «Это противоречит законам телевизионного жанра», — объяснил он. Позднее, однако, он напрямую обратился к Мадонне на страницах журнала «Эбони»: "Во-первых, Мадонна, я бы никогда не стал работать на вас, поскольку денег у меня не меньше. Во-вторых, я видел ваших танцоров… я на них совсем не похож. Они работают на вас. Я работаю с вами. В-третьих, в детстве вы хотели быть черной, но вы не черная, поэтому не пытайтесь понять черных, вы заимствовали у нас звучание своих песен, но не наше чувствительность, так что не надо говорить мне, как я должен выглядеть.
Прежде чем зрители успели прийти в себя после выступления Мадонны в программе «Арсенио», она уже продолжала гастрольную поездку. Поскольку суровое расписание требовало огромной выносливости, на гастролях Мадонну сопровождал тренер Роб Парр, который вставал в шесть утра и выбирал маршрут для ежедневной пробежки Мадонны — обычно семь миль по пересеченной местности, неподалеку от отеля, но вне досягаемости поклонников, и еще тридцать пролетов гостиничной лестницы. Режим приносил свои плоды. Мадонна, рост которой составлял пять футов и четыре дюйма, сохраняла свои размеры 32-23-33. Размер бюстгальтера также не изменялся. Постоянное напряжение гастролей, тем не менее, сказывалось, и ко времени приезда в Детройт для встречи с отцом и мачехой Мадонна была выжата и физически, и эмоционально. «Это мой родной город, — говорила она Всевышнему на молитве перед выступлением, — поэтому я нервничаю больше обычного, хотя, казалось бы, совсем не важно, что они обо мне подумают. Так что я прошу тебя дать мне чуточку дополнительных сил, чтобы я могла показать им, что кое-чего добилась в этой жизни. Аминь». Мадонна, однако, ничем не выдала обуревавшие ее дурные предчувствия, когда пригласила отца на сцену и заставила толпу скандировать «С днем рождения». Поклонившись отцу, она заявила: «Я благословлю землю, по которой он ходит». Но во время представления в самые рискованные минуты она чувствовала себя «неловко». Она обещала отцу, что не будет раздеваться в этот вечер, но в сцене маструбации («Словно дева») ей было не по себе, и она постаралась проскочить ее побыстрее. И все же, даже жалуясь за кулисами своему помощнику на эти неприятности, она сняла бюстгальтер и принялась весело трясти голыми грудями перед вездесущими камерами Кешишьяна — а соседней комнате ее отец и мачеха в это время пили коктейль.
Трения между Тони Чикконе и его знаменитой дочерью никогда полностью не исчезали, но в этот вечер их объединяло беспокойство за брата Мадонны Мартина. Накануне Марти освободили после трехнедельного пребывания в реабилитационном центре для алкоголиков. Предполагалось, что он придет на концерт сестры, а потом поедет к ней в гостиницу. Вместо этого он, как сообщили, надрался и на представление не явился. В тот вечер после представления Мадонна аи Кристофер Чикконе ждали брата в ее номере. «Мой брат сумасшедший», — сказала она телохранителям и предупредила, что он может привести с собой толпу буйных дружков. В этом случае к ней наверх следовало допустить только самого Мартина. Мартин в конце концов прибыл, но Мадонна уже легла спать. Он постучал в дверь, но Меркантильная Девица не материализовалась. Он ушел подавленный. (Какое-то время Мартин работал диск-жокеем в Детройте, позднее безуспешно пытался продать себя в качестве рэп-певца «М.К. Чикконе») Семью Чикконе одолевала масса проблем. Паула, не сумевшая сделать собственную карьеру в шоу-бизнесе, как говорили, жутко завидовала успеху сестры. Сводный брат Марио, который был на девять лет моложе Мадонны, пытался избавиться от давней привычки к наркотикам и уладить свои отношения с правосудием — среди многочисленных обвинений против него фигурировали два оскорбления к угрозе действием. К чести Мадонны, она пыталась помочь брату, предлагая оплатить его адвокатов и лечение. Кроме очевидного давления ее славы на всех членов семьи, у Мадонны были и другие причины чувствовать, по крайней мере, частичную ответственность за беды Марио. Шон Пенн стал для него идолом, и иногда казалось, что он подражает агрессивности Пенна.
К тому времени, когда Мадонна добралась до Бостона, вирусная инфекция, не дававшая ей покоя еще в Чикаго, вынудила ее отменить три последних представления в соседнем Вустере — это был третий случай за всю карьеру, что она отменила концерт. Чтобы развеяться, Мадонна с братом Кристофером и двуммя телохранителями отправилась по магазинам. В парфюмерном магазине «Эссенс» на Ньюберри — стрит она выбрала для себя «любовную смазку» за 112 долларов 50 центов и вынула кошелек, чтобы расплатиться наличными. Она наскребла ровно 112 долларов мелкими купюрами, а мелочи у нее совсем не оказалось. Мадонна, однако, продолжала ковыряться в кошельке и извлекла оттуда упаковку японских презервативов. «Это возьмете?» — спросила она у владельца магазина. Он взял, а затем выставил на витрине с ее автографом. В разгар гастролей у Мадонны было предостаточно забот кроме родной семьи. Ей больше и больше приходилось опекать своих танцоров и остальную гастрольную труппу — ее сюрреалистическую гастрольную «семью»… «Я выбрала людей чем-то эмоционально искалеченных, — признавалась она, — и нуждавшихся в моей опеке. Они невинны, а не пресыщены. Я хотела показать им жизнь во всей красе, чтоб до смерти запомнилось». С этой целью она водила их по самым шикарным магазинам и осыпала щедрыми подарками. Между ее единственным гетеросексуальным танцором Оливером Крамзом, которому был двадцать один год, и «голубыми» танцорами, составлявшими остальную часть кордебалета, возникли серьезные трения. Она пыталась их смягчить, но этого было мало. Он чувствовал себя одиноко, а порой затравленно. «Было страшно, — сказал он, — по — настоящему страшно. Потому что они хотели меня поиметь. Они говорили, что все равно достанут меня на этих гастролях. Так прямо и говорили». Мадонна старалась заботиться о нем больше, чем о других. «Я вступила с ним в Эдипову связь, мать и сын, — призналась она. — Мы этого до конца не понимали… Он привязался ко мне». Кто-то рассказал об этой «привязанности» представителям бульварной прессы, которая тут же растрезвонила, что Крамз сменил Битти в ее постели.
