До приезда Брэя Мадонна нелегально поселилась на каком-то чердаке. Там она спала на обрывке ковра, окружив с себя хитро расставленными электрообогревателями. Однажды ночью она проснулась и увидела, что ее коврик загорелся от обогревателя и она окружена «кольцом огня». Она пыталась тушить пламя водой, но безуспешно. Пока она металась в поисках воды, загорелась ее ночная рубашка. Мадонна ее сорвала, схватила в охапку свои скудные пожитки и сбежала, не дожидаясь, пока огонь охватит весь чердак. Именно тогда «задушевнее друзья», как они сами себя называли, Мадонна и Брэй возобновили свой роман. «Он стал моим спасителем, — говорит она. — Я не настолько разбиралась в музыке, чтобы иметь право кому-то орать, что но слишком громко играет». Вдвоем они въехали в Дом музыки на 8-ой авеню в центре Манхэттена, где размещались десятки студий звукозаписи и репетиционных залов.

«Считалось, что этот похоже на Брилл-Билдинг», — сказал один музыкант, арендовавший там помещение в начале 1980-х годов. Брилл-Билдинг было легендарное здание в стиле «ар-деко» в центральной части города, где обосновались несколько музыкальных издательств и откуда вышли такие знаменитые авторы песен, как Кэрол Кинг и Джерри Гоффен. «Да вот беда — в Доме музыки было грязно и опасно, кругом кишели тараканы и наркоманы. В коридорах воняло мочой, все стены были разрисованы; в общем, местечко было весьма отвратительное». Это негостеприимное здание притягивало низкопробные группы, стремившиеся заполнить пустоту, образовавшуюся с уходом Новой Волны. Среди них был еще неоткрытый доселе Билли Айдл. Большинство музыкантов, однако, там не жили. Мадонна и Брэй все же продержались там всеми правдами и неправдами почти год, между выступлениями отрабатывали номера со своим материалом и питались дешевыми рыбными консервами и воздушной кукурузой. («Я до сих пор люблю воздушную кукурузу, — как — то сказала Мадонна. — Ей можно за недорого набить брюхо».) Оказавшись в гуще своеобразной общины музыкантов, она быстро обзавелась врагами. «Все, у кого явно есть „это самое“, вызывают большую неприязнь, — говорит Брэй. — Музыкантов — то там до черта, а искорка Божия есть у немногих. Тамошняя компания вроде как дулась на нее из-за этого. Подружиться с кем-нибудь для нее было проблемой». Другой питомец Дома музыки выражается не столь деликатно: «Уверенность в себе — это хорошо, но она была невероятно нахальной. Квалификации никакой, на всех плевать. По характеру она смахивала на типов Сэмми Глика — голые амбиции, за которыми ни капли таланта. Именно по этому ее никто и не любил». К недостатку мастерства у Мадонны Брэй относился спокойно. Он помнил ее мичиганской студенткой, которая таскалась за его группой, когда они выступали в местных гостиницах, а теперь его вдохновляла отчаянная решимость Мадонны пробиться в мире музыки. «к тому времени она написала четырнадцать песен, — говорит он, — что произвело на меня впечатление. Раз уж она бросила танцы и на голом энтузиазме принялась писать песни, я прикинул, что мне это тоже по силам».

Под каким бы сильным впечатлением не находился Брэй, это однако не помешало ему однако сопротивляться постоянным требованиям Мадонны в очередной раз поменять название группы. На этот раз она хотела сменить «Эмми» на простое и запоминающееся имя «Мадонна». несколько месяцев спустя у Брэя стали появляться сомнения на счет выбранного Мадонной музыкального направления. Она была искренней поклонницей Крисси Хайнд и «Притендерс», а также Пэт Бенатр, «Полис» и еще нескольких групп, чьи участники выступали в кожаных куртках, играли тяжелый рок и мечтали стать «Роллинг Стоун» своего поколения. Насколько Мадонна была убедительна в образе уличной дивы с томным взглядом, настолько ее группа, по словам владельца одного клуба, была «отвратительна. Она-то пела потрясно. На сцене выкладывалась до последнего. Но ребята портили все дело. Она была, на мой взгляд, ничуть не хуже Крисси Хайнд, но группа была такая паршивая, что забивала Мадонну». Брэй думал иначе:" Найди мы приличного гитариста, нам удалось бы подняться… но в Нью-Йорке полным-полно поганых гитаристов, и они все, похоже, у нас перебывали". К началу 1981 года «Эмми» развалилась. Теперь Мадонна, предоставленная самой себе, сосредоточила все силы на продвижение на рынок единственного товара, в котором была уверена: самой себя.

Однажды утром Эдам Олтер из «Готем Продакшинз» спешил по обшарпанному вестибюлю Дома музыки, когда его остановила девица в драных джинсах, жевавшая резинку. «Ого, — сказала она, перед тем как исчезнуть, — да ты вылитый Джон Ленон» Олтер не знал, что почти в это же время его деловая партнерша Камилла Барбоун столкнулась в лифте с девушкой диковинного вида. "Весь второй этаж был нашим, — говорит Барбоун, привлекательная рассудительная жительница Нью-Йорка, много лет работавшая с такими звездами, как Мельба Мур и Дэвид Йохансен, и для таких компаний, как «Коламбия», «Пилигрим», «Будда Рекордз» и «Ариста». — Когда я однажды утром я зашла в лифт, то увидела эту сногсшибательную юную леди с рыжими волосами, взбитыми в стиле «Принц Валиант». На следующий день девица с челкой «Принц Валиант» появилась опять.

— Еще не сделали? — спросила она.

— Простите? — переспросила Барбоун.

— Еще не сделали?

— Нет.

— Ладно.

Этот загадочный разговор в лифте повторялся несколько дней подряд. «Она меня дразнила, и я была заинтриговала», — признается Барбоун.

Несколько дней спустя Барбоун не сразу нашла ключи от двери в коридор, где находилась ее контора, и та же самая бойкая девица в темных очках открыла ей дверь. «Ничего, — сказала таинственная незнакомка самым обычным тоном. — Когда-нибудь вы будете открывать мне двери». Тем временем Олтер уговорил Барбоун прослушать демонстрационную пленку, записанную неизвестной, но многообещающей певицей, которую он откопал. Он назвал ее имя: Мадонна. Большую часть записи Барбоун сочла не заслуживающей внимания, кроме одного куска — ранней версии композиции «Горение» ('Burning Up'). После этого олтер затащил Барбоун на репетицию этой самой Мадонны. И только тогда она обнаружила, что Мадонна с пленки и таинственная незнакомка, на которую она постоянно натыкалась, одно и то же лицо. «Я была потрясена, — вспоминает она. — Мадонна судя по всему, это планировала, а я ни о чем не догадывалась». Барбоун не стала обижаться, что оказалась игрушкой в чужих руках, напротив Мадонна покорила ее «очарование беспризорности. Уже тогда она была личностью». Барбоун приняла приглашение Мадонны посмотреть ее выступление в обшарпанном заведении в центре города -"Канзас-Сити", но из-за сильной мигрени не смогла поехать. Однако головная боль не шла ни в какое сравнение с тем, что ей пришлось испытать на другое утро, когда ее посетила Мадонна. "Она влетела ко мне в кабинет, — вспоминает Барбоун. — «Вы такая же как все!»— кричала она. — «Как вы могли не прийти? Ведь в этом вся моя жизнь!» Барбоун застыла в кресле, лишившись дара речи. «Впечатление было сильное, — признается она. — Она орала мне прямо в лицо, но я восхищалась ей. Мне еще не доводилось сталкиваться с таким напором». Барбоун извинилась, согласилась сходить на концерт в следующую субботу и потянулась через стол за записной книжкой, чтобы записать место и время. Мадонна перехватила книжку и ткнула ей в грудь Барбоун. «Нет, — сказала она, — извольте запомнить». Потом она ушла.

В «Канзас-Сити», вспоминает Барбоун, она заняла место в зале среди публики, и Мадонна «высунулась из-за кулис, отыскивая меня взглядом. Убедившись, что я на месте, она начала концерт. На ней была серая мужская пижама с красными полосками и зашитой ширинкой. Волосы она перекрасила из рыжего в темно-каштановый цвет. С того момента, как я ее увидела, я уже знала, что это звезда первой величины. Ух ты, подумала я, с таким-то лицом многого можно добиться». Барбоун и в самом деле так разволновалась, что после первого номера спустилась в бар. «Она была на сцене всего полторы минуты, да еще с паршивой группой, но в ней было что-то потрясающее. От возбуждения мне не сиделось на месте. Потом она пришла ко мне и сказала, что у нее болит горло. Я сделала ей чай с медом и спросила: „Менеджер тебе нужен?“ Она завопила: „Ура!“ и бросилась меня обнимать».