— Ладно, — медленно произнесла я, — обещаю хорошенько подумать. Но и тебе, в свою очередь, придется пересмотреть свое поведение.

— Что же мне делать? Я не сумею писать, даже если потребуется спасти свою жизнь. И уж тем более не могу взять кредит.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.

Судя по испуганному выражению ее лица, думаю, она меня прекрасно поняла.

Должно быть, ад — это особняк с четырьмя спальнями, перед которым стоит бордовый «ровер» и цветут огромные гортензии. Такая мысль пришла мне в голову, пока я шла по Рипон-драйв в Финчли, в Северном Лондоне, к дому, в котором я провела первые двадцать два года своей жизни. Окружающий пейзаж выглядел удивительно умиротворенным: небо светло-серого цвета, парочка голубей чистили перышки у бордюра. А еще один гадил на крышу машины моего отца. Судя по всему, это дьявол пытается усыпить мои подозрения кажущимся спокойствием, но я не попадусь на его хитрые уловки.

Перед уходом я умоляла Энта составить мне компанию.

— Мне бы очень хотелось, Эми, но это лишь все усугубит. Ты же знаешь, я не могу находиться в обществе твоей мамы более пяти минут, с тех самых пор как ты придумала историю о моем намерении стать священником.

— Ну, пожалуйста, — продолжала упрашивать я.

— Мои познания в Библии не тянут на нужный уровень. Она задаст мне вопрос о Матфее, Марке, Луке и Иоанне, а я все испорчу, продиктовав ей номера их телефонов и рассказав о размере членов.

Он помог мне надеть пальто и пожелал удачи.

— Молодец, Эми, ты поступаешь правильно… Кстати, «Я сделал все по-своему» или «Свеча на ветру»?

— Что ты сделал?

— Просто думаю, какую песню ты бы хотела заказать на собственные похороны.

Я вставила ключ в замочную скважину и открыла входную дверь.

— Привет! — выкрикнула я оптимистично, хотя радости в тот момент отнюдь не испытывала.

— Я на кухне, — отозвалась мама, — только поставлю овощи на плиту.

Понятно, значит, мы не сядем за стол по крайней мере еще час. Если мама начинает готовить, она доводит овощи до такого состояния, что их скорее можно пить через соломинку, нежели накалывать на вилку. Хрустящие овощи годятся лишь для тех, кто намного презреннее гомосексуалистов, членов Ирландской республиканской армии и, возможно, даже писателей порнографических книг. То есть для эмигрантов.

Эта мысль придала мне сил, и я почувствовала себя немного лучше, ведь, во всяком случае, мое признание не начнется со слов: «Мам, на самом деле я француженка».

— Ты что, не была сегодня в церкви? — спросила я, зайдя на кухню.

— Конечно, была. Почему ты спрашиваешь?

— Твое платье, оно немного…

— Что с ним не так?

С чего начать? Просто оно розовое, блестящее, обтягивающее… В общем, платье в стиле Лизы. Если бы мама надела его в церковь, ее вполне могли, не раздумывая, забросать камнями.

— Просто потрясающее платье (первая ложь за день). Очень тебе идет (вторая). А где папа? (Мгновенная смена темы разговора, прежде чем я вырою себе глубокую яму, из которой потом ни за что не выберусь.)

— Исчез в гараже, как только мы вернулись со службы. Теперь мое присутствие ему просто невыносимо, — сказала мама, тяжело вздохнув.

Просто невероятно, но в шестидесятые годы, когда свинг находился на подъеме, родители были даже моложе, чем я сейчас. Если бы я не видела доказательств своими глазами (не дающих мне покоя фотографий мамы с начесом и длинными ресницами, как у Мэри Квант, и папы с кустистыми бакенбардами), ни за что бы не поверила, что они когда-то были другими, не пятидесятилетней пожилой парой. Зато не сомневаюсь, лето любви [20]они провели, никоим образом не нарушая норм общественного поведения, пока их ровесники курили травку и закидывали камнями полицейских — должен же был хоть кто-то идти правильным путем. Держу пари, хиппи необычайно радовались вешалкам отца, ведь на них они могли повесить куртки, вернувшись с войны в середине семидесятых.

Я наблюдала за папой, склонившимся над работой. Он даже младше Мика Джаггера. И всегда был младше, хотя в это непросто поверить. Я попыталась представить, как он запрыгивает на сцену и кричит: «Здравствуй, Лос-Анджелес, как насчет капельки рок-н-ролла?» Нет, слишком невероятно. Абсолютно не сочетается с его вязаной кофтой на пуговицах.

— Привет, — громко поздоровалась я.

— Здравствуй, Эми, — ответил отец, повернувшись ко мне.

Когда я гляжу на отца, то понимаю, от кого унаследовала свою внешность. Конечно, у меня нет лысины и волосы мои не поседели — по крайней мере пока. Однако я обладаю некоторыми другими семейными чертами: гены, отвечающие за предрасположенность к большой груди, тоже достались мне по папиной линии. У обеих его сестер пышные формы и огромный бюст, как у Долли Партон [21]. Большая грудь приводит меня в еще большее уныние, чем чересчур длинный нос.

— Что это будет? — спросила я про небольшую деревяшку, которую папа обтесывал странного вида инструментом.

— А, такая штука, ее можно потом куда-нибудь пристроить.

— Очередная штуковина? Ну да ладно, рассказывай, как ты тут поживаешь.

— Сама знаешь, Эми…

Вообще-то не знаю. Я прекрасно помню, как несколько дней назад обещала выполнить важную миссию: поговорить с папой, чтобы мама, наконец, успокоилась. Но это вовсе не означает, что я подозреваю папу в интрижке. Я пыталась представить себе отца после выступления в Лос-Анджелесе за сценой с парочкой фанаток на коленях… Да, мысль просто смешная. Отец не мог заниматься этим с женщиной, не являющейся моей мамой, хотя, если хорошенько подумать, в высшей степени невероятно, чтобы он занимался сексом и с ней. Во всяком случае, не в своей вязаной кофте на пуговицах.

Но нужно хоть что-то узнать, по крайней мере попытаться разобраться в его поведении.

— Мама говорит, в последнее время ей нечасто удается тебя увидеть.

— О, я ужасно занят. Похоже, у моего бизнеса открылось второе дыхание, — сказал он с внезапным приливом энергии. — Вокруг ведут сплошные разговоры о глобальном снижении спроса, но людям всегда нужно куда-то вешать свои рубашки.

— Только если они у них будут, — пробормотала я.

— Что ты сказала?

— Можно потерять последнюю рубашку, когда лишишься работы… Например, при сокращении кадров, — объяснила я, запинаясь.

— А… Очень смешно. Вот, тебе наверняка понравится, — сказал он, ныряя в огромную картонную коробку и вытаскивая охапку вешалок. — Это мое очередное великое изобретение. Вешалки с разноцветным пластиковым покрытием помогут разделить одежду по цветам. На голубых будет висеть одежда для работы, на розовых — каждодневная, на желтых… Да не важно, придумаем. Возьми несколько.

Так я и знала, думала я, пока папа запихивал вешалки в пакет, прежде чем протянуть его мне. Вместо того чтобы ужинать и распивать вино с какой-ни будь девицей в короткой юбке, он засиживается по ночам и совершенствует цветные вешалки. Что ж, человечество теперь ни за что не перепутает деловой костюм со штанами от домашнего тренировочного. В честь отца воздвигнут памятник. Да, мама оказалась не права, и это еще мягко сказано.

— Спасибо, пап, — улыбнулась я. — Давай посмотрим, может, обед уже готов?

Родители на кухне загружали посуду в посудомоечную машину, а мы с Лизой сидели в гостиной за столом из красного дерева, которым пользуются обычно лишь раз в неделю — по воскресеньям. Мы уже покончили с закусками и основным блюдом, избежав разговора о Шоко Лад и ее ужасной книге.

— Трусливый зайчишка, — прошептала Лиза. — Я так и думала, у тебя просто никогда не хватит духу.

— Жду подходящего момента, — ответила я.

— Ха! Я считала паузы в разговоре — целых семнадцать. Была возможность обсудить эту тему во время любой из них, но ты так и не решилась. Только посмотри на себя: тебе уже почти двадцать шесть, а предки даже не в курсе, что ты куришь.