Когда мы оба стояли, прислонясь к стене и переводя дыхание, я сказала:

— Подумать только, я и не знала, каким странным чувством юмора ты обладаешь.

Он поцеловал меня.

— Это была не совсем шутка. Я видел, что твой новый сосед — красивый малый, а я ревнив.

Ну и ну! С виду такой робкий и нежный, а хитер как лис! Он постарался сделать так, чтобы всякий раз, когда я буду разговаривать с Джозефом, я вспоминала Майлса. Такого милого проявления ревности я еще никогда не встречала.

Я обожала Майлса. Он был добр, обаятелен и забавен, а в постели неутомим. Но я узнала, что, несмотря на это, он чрезвычайно неуверен в себе, потому что убежден, будто женщины хотят его только ради титула. Поэтому его ужасно обрадовало то, что я занялась с ним сексом, считая его всего лишь библиотекарем. Он знал, что я искренне восхищаюсь им как любовником, и очень гордился этим.

Я уже говорила, что разработала свою систему оценки мужчин, наподобие классификации отелей по уровням, каждому из которых присваивается определенное количество звездочек. Так вот, Майлс, пока его не узнаешь, выглядел как однозвездочная гостиница, где предоставляется постель и завтрак. А потом обнаружилось, что его следует приравнять к роскошному пятизвездочному отелю.

Вскоре я узнала, сколько стоят даже маленькие квартиры в Ферриз-Мьюз, и это заставило меня призадуматься. Он заплатил наличными! Я впервые поняла, как, должно быть, богат Майлс. Мне всегда казалось, что современные аристократы совсем обнищали под бременем налогов. Им хотелось бы, чтобы мы так думали. Дайсоны веками накапливали богатство, и Майлсу осталось достаточно, чтобы он мог жить, как подобает маркизу. Насколько я могла заметить, то же самое относилось и к его друзьям-аристократам.

Моя связь с Майлсом была похожа на волшебную сказку, которая стала реальностью. Сам он предпочитал спокойную, тихую жизнь, однако зная, что светские развлечения приводят меня в радостное возбуждение, он приобщал меня к ним. В то лето мы побывали в Венеции. Мне всегда хотелось покататься в гондоле, но я представляла себе это совсем не так, как оказалось на самом деле. Большинство гондол были открытыми, но в нашей имелось нечто вроде кабинки. Это сооружение называлось «фелтц» и состояло из четырех металлических стержней с крышей. Стенами служили черные бархатные занавески, которые можно было раздвигать, если хотелось посмотреть, что там делается снаружи, или сдвигать, создавая для пассажиров обстановку полного уединения. Несмотря на полуденное время, когда мы задернули занавески, в кабинке стало так темно, словно внешний мир перестал существовать.

Майлс принялся целовать и ласкать меня, и не прошло и нескольких секунд, как я загорелась желанием. Однако возникла проблема практического характера: низкая деревянная скамья, на которой мы с трудом умещались рядом.

— Ничего не получится, — в отчаянии прошептала я, — здесь слишком тесно.

— Что-нибудь придумаем, — пробормотал он и усадил меня на колени, повернув лицом к себе.

Снаружи раздался испуганный крик.

— Это наш гондольер, — едва сдерживая смех, сказал Майлс. — Мы раскачиваем лодку.

Его массивный пенис прижимался ко мне, требуя впустить его. Я осторожно направила его рукой туда, куда следует. Майлс обхватил мои ягодицы и крепко прижал меня к себе. Мы находились посередине Большого канала, и снаружи к нам доносился шум оживленного города. Мимо проносились моторные лодки и речные трамвайчики, из которых что-то кричали туристы, совсем рядом взвыла сирена полицейского катера. От всего этого нас отделяли лишь занавески, и если бы налетевший ветерок их приподнял, нас могли бы арестовать. Мысль об опасности меня возбуждала, заставляла двигаться быстрее и энергичнее. Майлс застонал и крепко сжал меня в объятиях, лодка угрожающе качнулась, откуда-то сверху раздался душераздирающий вопль, а потом — всплеск воды.

Когда мы кончили, едва переводя дыхание и все еще сжимая друг друга в объятиях, Майлс, встретившись со мной взглядом, сказал:

— Похоже, мы потеряли своего гондольера.

Мы высунулись из-за занавески и увидели бедолагу, который барахтался в воде и орал нам что-то, грозя кулаком. С проплывавших мимо лодок неслись приветственные крики, и я догадалась, что то, чем мы занимались, ни для кого не было секретом. Майлс выудил гондольера и щедро заплатил ему за причиненную неприятность; а мы поспешили вернуться в отель «Даниэли», чтобы завершить то, что начали.

По возвращении в Англию Майлс взял меня с собой на бал, который давали герцог и герцогиня Брейнгемские для своей дочери леди Кэролайн Харвестер-Фицджеймс. Майлс предупредил, что на балу будет в основном молодежь и что я могу не ломать голову над тем, что надеть, а одеться, как мне нравится. Поэтому я надела золотые обтягивающие брючки и крошечный топ, связанный вручную из золотой нити. Вязка была такая редкая, что сквозь нее было сразу видно отсутствие бюстгальтера.

— Так хорошо? — спросила я у Майлса, заметив его улыбку. — Я не слишком экстравагантно выгляжу, а?

— Дорогая Хани, ты всегда слишком. За это я тебя и обожаю. Боже упаси меня от девиц, которые во всем выглядят недостаточно.

— На меня, наверное, все будут глазеть?

— Вот и хорошо.

Герцог и герцогиня действительно вытаращили глаза, когда я появилась в их доме под руку с Майлсом, но герцогиня быстро пришла в себя и поприветствовала меня. Говорят, герцог так и не оправился от потрясения.

Леди Кэролайн взглянула на меня сверху вниз ледяным взглядом хорошо воспитанной девицы. Когда я говорю «сверху вниз», я имею в виду семь дюймов разницы в нашем росте. Мне хотелось взглянуть ей прямо в глаза, чтобы показать, что меня не запугаешь, но мой взгляд уперся в такую плоскую грудь, каких я еще не видывала у женщин. Она выглядела очень элегантно в голубом шифоновом платье и сверкающих бриллиантах, но когда я увидела эту грудь, то почувствовала, что ко мне вернулась уверенность в себе.

Сыну Брейнгемов графу Литлу было около двадцати пяти лет. Этот пижон считал себя настоящим сердцеедом. Он пристально уставился на меня. Я удивленно вздернула брови и услышала, как он одобрительно заметил: «Вот нахалка!»

Войдя в бальный зал и увидев пять сотен гостей, я охнула от неожиданности. Должно быть, этот бал стоил больше, чем мама и папа зарабатывали за год. Я потеряла счет герцогам, которым представлял меня Майлс, но их было достаточно, чтобы составить целую футбольную команду. Через некоторое время я была сыта по горло герцогами, и мне уже не хотелось приседать в реверансе, знакомясь с ними.

На большинстве девушек были такие туалеты, с которыми наилучшим образом смотрелись «мамочкины бриллианты» — не лучшие, конечно, как сказала одна из девушек. К счастью, Майлс купил мне гарнитур из чистого золота — браслет и серьги, так что я могла гордо держать голову.

Мне было весело. Все женщины были готовы убить меня, особенно леди Серафина Конлей, которая приходилась Майлсу троюродной сестрой. Она из кожи вон лезла, чтобы завладеть его вниманием, старалась говорить о людях, которых знали они, но не знала я, однако Майлс отказался ей подыгрывать, за что я была ему очень благодарна.

— Все в порядке, Майлс, — сказала я наконец. — Я уверена, что тебе хочется поговорить со своими старыми друзьями. — Разве можно упрекнуть меня за то, что я самую капельку подчеркнула слово «старыми»? Игнорировав убийственный взгляд, который бросила на меня Серафина, я позволила лорду Литлу положить руку мне на талию. Мы стали танцевать. Наверное, мои золотые брючки слишком откровенно обрисовывали фигуру, потому что вскоре я заметила, что за нами наблюдает целая толпа, состоящая из одних мужчин.

Музыка замедлила темп, и Литл тесно прижал меня к себе. Наклонившись, он мечтательно прошептал мне на ухо: «Пять сотен».

— Да, я знаю, здесь очень много гостей, — сказала я, стараясь не сморщить нос от неприятного запаха его лосьона после бритья. Возможно, этот лосьон стоил тысячу фунтов за унцию, но все равно его запах был отвратителен.