Со временем Рашель, скорее всего, поняла бы и пожалела ее, но в тот вечер она не могла не видеть, как Энн всем телом прижимается к Тайлеру Ли.

Старший из трех братьев Ли, семнадцатилетний Тайлер, был довольно высоким для цыгана, с шапкой вьющихся черных волос и крепким мускулистым телом, закаленным работой на ярмарках и на полях. Кожа у него была темная, а глаза черные, как гагат. Он гордился своей цыганской кровью, и родственники уже выбрали ему жену из его троюродных или четвероюродных сестер. Рашель об этом знала, а Энн Уаттс — нет. Для нее Тайлер Ли словно сошел с экрана дешевого кинотеатра, который она посещала раз в неделю! Красивее него она никого не встречала, по крайней мере, Тайлер гляделся намного лучше прыщавых мальчишек учившихся с ней в школе. К тому же только он мог дать ей желанное ощущение опасности. Во-первых, у него был мотоцикл, собранный им самим из всякого хлама, подобранного во время переездов с места на место, и, во-вторых, взгляд его черных, как ночь, глаз пробирал девчонок до самого нутра, о чем ему было отлично известно.

Энн Уаттс понятия не имела, что Тайлер презирает ее, как презирает всех желавших его не цыганок, из которых Энн была далеко не первой. Он осознал силу своей физической власти над женщинами, когда ему было четырнадцать лет. Именно тогда Тайлер в первый раз переспал с женщиной, скучающей тридцатилетней домохозяйкой из Норфолка, получив за это велосипед и достаточно денег, чтобы купить мечту всех подростков-цыган — черный кожаный пиджак. С тех пор в его объятиях перебывало такое множество домохозяек и любопытных девчонок, что он потерял им счет.

И Энн Уаттс не задержится в его памяти… А она все прижималась к нему, отвечая на ритмичные движения его тела. Тайлер был третьим мальчишкой, с которым Энн дошла до конца. Она заранее предвкушала, как будет рассказывать о нем своим подружкам, и те, пока еще девственницы, будут смотреть на нее широко открытыми глазами и бояться, как бы не пропустить хоть слово из ее откровений.

Энн тоже заметила Рашель и злобно уставилась на нее. Ей не нравилась ее гордая походка. Небось, считает себя лучше всех. А с чего бы? Все знают: цыгане не лучше воров… И никогда не моются.

Сама Энн мылась раз в неделю в новой ванне, совсем недавно установленной в ее доме. Кстати, на улице только у них в доме был теплый туалет. Ее отец работал мастером на фабрике, а мать готовила школьные обеды. Энн была их единственной дочерью, и миссис Уаттс не уставала хвалиться перед товарками, мол, ее Энн — красавица и в девках не засидится. Уже и сейчас все мальчишки — ее.

Почувствовав, что Энн отвлеклась, Тайлер, царапая ей спину о каменную кладку, покрепче сжал ее голые ляжки.

— На что загляделась?

— Там Рашель Ли.

Энн взглянула на него и поняла, что он относится к Рашель не лучше, чем она.

— А что? — с любопытством спросила она. — Почему ты к ней так?

— Ее мать — убийца.

В таборе никто ничего не говорил о матери Рашель, но все всё знали. Энн в восторге округлила глаза. Она всегда думала, что Рашель Ли не такая, как все. В этот момент Тайлер всерьез взялся за дело, одним махом задрал на Энн юбку и привычным движением снял с нее трусики. Рашель была забыта… Но ненадолго…

Едва войдя в школьный двор, Рашель сразу учуяла, что творится неладное. Всегда готовая к опасности, она правильно оценила внезапно воцарившуюся тишину и, не глядя ни вправо, ни влево, своей гордой походкой продолжила движение к школьному зданию.

Энн Уаттс дождалась, когда Рашель поравнялась с ней, и нанесла ей первый удар:

— У кого это мать убийца? — крикнула она, после чего ее подружки стали кричать то же самое, бегая по двору и подначивая остальных.

К этому времени Рашель все знала о своем появлении на свет, но не могла спокойно слышать об этом, поэтому, забыв обо всем на свете, она подняла руку и влепила Энн пощечину. Правда, она немного промахнулась и задела ей нос, из которого мгновенно хлынула кровь.

Наверное, именно так возбужденные кровью псы травят лисицу. Весь двор бросился на Рашель. Четыре учителя с трудом вытащили ее из-под груды разъяренных тел, но уже с тремя сломанными ребрами и ключицей.

Несмотря на пристрастный допрос учителей и полицейских, Рашель ни слова не сказала о том, что стало причиной драки. Констебль был еще очень юн. Его совсем недавно прислали в эти края из Уэльса, и он сам не мог привыкнуть к здешним местам, где все говорило о нищете и жестокости. В Уэльсе люди тоже жили небогато, но их бедность была другой и сами они были другими. В душе он отчаянно жалел маленькую цыганку, но это никак не отражалось на его лице. На больничной койке девушка выглядела такой хрупкой и одинокой, что он сразу понял — сестрички в больнице проявляют к ней не больше доброты, чем ее сверстники.

Многое изменилось для Рашель после больницы. В первый раз она поняла, какая старенькая у нее бабушка, заметив на ее лице новые морщинки. В первый раз она познала страх грядущего одиночества. Что ей делать, если бабушка умрет? Цыгане прогонят в день похорон.

Пойти в приют? Рашель почти ничего не знала об этих заведениях, лишь то, что они собирали под свою крышу оставшихся сиротами цыганских детей, да еще ими пугали ребятишек в таборах, когда те баловались. Каким-то образом эти приюты соединились в воображении Рашель с тюрьмами.

Каждый день она замечала все новые следы угасания на лице бабушки. Все чаще Наоми терла больную грудь и пила специальный отвар, чтобы заснуть ночью.

Рашель жила в страхе, но об этом никто не догадывался, так как она привычно держала свой страх при себе.

Сама Наоми тоже понимала, что конец близок. Ее съедала боль, поселившаяся внутри нее, от которой она не знала, куда деться. Боль шла от опухоли в груди. Скоро она умрет, и что тогда будет с Рашель?

Наступила зима, и цыгане вновь отправились на север, на сей раз обходя стороной земли Макгрегоров. Они встали табором на пустоши недалеко от маленького городка.

Если когда-то цыгане вызывали у людей почтение или страх, то теперь их везде презирали и называли «грязными ворами». Еще никогда Рашель не чувствовала себя такой одинокой и такой несчастной. Даже пожаловаться было некому. Наоми умирала, и Рашель не желала отравлять своим нытьем, может быть, последние месяцы ее жизни.

Часами она выискивала особые травы, которые по преданию обладали волшебной силой, отдавала бабушке лучшие куски мяса, но толку от этого не было никакого.

Когда Рашель исполнилось пятнадцать лет, цыгане опять пришли на Троицын день на север. Энн Уаттс все еще училась в школе, но была уже в последнем классе. Пухленькая девочка превратилась в жирную уродину, с завистью и злобой поедавшую Рашель глазами, когда та появлялась в школе.

— Так я и знала, что цыгане явились, — прошипела она, нарочито обходя Рашель. — То-то мне почудилась вонь.

Не обращая внимания на хихиканье и смех, Рашель с гордо поднятой головой вошла в класс. Она почти так же сильно любила тишину во время урока, как ненавидела своих одноклассников. Уже довольно давно Рашель поняла, что отчаянно хочет учиться, однако из-за постоянных переездов мало что могла почерпнуть из школьных премудростей.

Да и для учителей она была одной из цыганят, которые исчезают прежде, чем их успеваешь научить чему-то полезному. Правда, читать и писать Рашель умела. Немного знала арифметику, впрочем, не хуже, чем многие ученики подобных школ, покидающие их примерно с таким же уровнем образованности.

Цыгане уже стояли в долине неделю. Однажды Рашель, сидя на уроке, поняла, что ее зовет бабушка. Когда все встали и учительница вышла за дверь, она стрелой помчалась вон из школы. Не остановившись ни на мгновение, она бежала вперед и вперед, в первый раз в жизни явив ту силу, которая отличает женщин ее племени.

Увы, она не ошиблась в своем предчувствии. Наоми умирала, правда, она узнала внучку и, напрягая все силы, чтобы побороть боль, протянула к ней руку. Много часов она провела в раздумьях о будущей жизни Рашель, которой не было места ни среди своих, ни среди чужих.