— Калай, в сторону!

Оказавшись верхом на противнике, Кир попытался выкрутить ему руку и отнять кинжал. Но он слабел. Кровь тонкой струйкой стекала у него изо рта. Тело отказывалось слушаться.

Сикарий вырвал руку, перекатился в сторону и, встав на четвереньки, снова нанес Киру удар кинжалом в грудь. Боль пронзила Кира, словно удар молнии. Он выгнулся и начал корчиться, как вынутая из воды рыба.

В проеме входа мелькнула тень, и Кир увидел Заратана. Мальчика колотила столь сильная дрожь, что он едва смог поднять вверх тяжелый меч, держа его обеими руками. Из его горла вырвался невнятный крик, и он ринулся на сикария.

Ошеломленный сикарий дернулся в сторону и поднял руку, словно надеясь остановить движение острого лезвия. Обезумевший Заратан опустил меч со всей силой, на какую был способен. Острое лезвие разрубило предплечье и врезалось в голову сикария, застряв в ней. Заратан рывком выдернул меч, и тело рухнуло на пол, задергалось в конвульсиях, обмякло и затихло.

— Кир! — закричала Калай, подбегая к Киру.

Она зажала ладонями его рану в тщетной попытке остановить кровотечение.

— Боже правый, Боже… — застонал Варнава сквозь слезы.

Макарий взял его под руку.

На губах Кира появилась кровавая пена.

— Хорошо… хорошо… брат, — прошептал он, глядя на Заратана.

Заратан увидел раны от кинжала.

— О, прости меня, Кир! Я… я побоялся войти в гробницу. Поскакал к монастырю за подмогой, но вернулся назад… слишком поздно…

— Где Меридий? Ты убил его? — спросила Калай.

Заратан резко потряс головой.

— Нет, он… он сбежал. Я убил человека, стоявшего у входа. Меридий промчался мимо меня в полном смятении и побежал в город.

Кир кашлянул, и у него на губах появились сгустки крови.

— Благодарю тебя… брат, — прошептал он, опершись рукой о пол.

— Кир, не пытайся говорить! — взмолилась Калай, но Кир обнял ее и прижал к себе, а затем поцеловал ее рыжие волосы окровавленными губами.

— Я люблю тебя… я должен был… это сказать…

В серой полутьме гробницы он увидел, что Макарий и Варнава преклонили колени в молитве… Заратан плакал.

Сердце Кира бешено забилось, стучась о ребра, как птица в клетке. Он не смог вдохнуть и упал навзничь.

В последний раз посмотрел на Калай. Она склонилась над ним, кудрявые пряди рыжих волос, промокшие от пота, обрамляли ее прекрасное лицо. Щеки горели, а в глазах светился мягкий свет любви. Он не сводил с нее глаз, впитывая эту любовь… пока он видит… ее любовь не даст ему умереть… тепло… он не должен…

В пещере слышался плеск волн, накатывающихся на берег.

Варнава вертел в руках чашу с вином, бесцельно двигал ее по столу. В свете свечей темно-красная жидкость казалась живой, сверкая золотыми искорками. Он обвел взглядом рукописи, свитки и папирусы, лежащие в нишах в стене, а потом снова посмотрел на Ливни. Седеющие каштановые волосы свисали у него со лба, закрывая темные глаза, наполненные слезами.

— Это был ессен? — прошептал Ливни.

— Думаю, да, — тяжело вздохнув и кивнув, ответил Варнава.

Ливни прикрыл глаза. Слезы стекали по его щекам и капали на стол, сияя, как алмазы.

— Ты уверен, что это был он?

— Все может быть, — снова вздохнув, ответил Варнава. — Могу только сказать, что ощущение было именно таким.

Кивнув, Ливни открыл глаза. Вытерев лицо рукавом, он снова заговорил:

— Намного больше вероятность того, что это был священник высокого ранга, член Синедриона или…

— Да, возможно.

Но, посмотрев друг на друга, они поняли, что оба не верят в это.

— Варнава, ты не думаешь, что он… — начал Ливни, наклонившись вперед.

Его глаза загорелись.

В туннеле послышались голоса. Варнава поднял взгляд. Вошла Калай. Ее длинные рыжие волосы были распущены и спадали по плечам блестящими волнами, подчеркивая высокие скулы и полные губы. Но он навсегда запомнил ее в образе светящегося голубым светом ангела, стоящего у тела давно умершего человека.

— Что такое, Калай?

— Пришла сказать, что Заратан наконец-то смог уснуть. С ним остался Тирас.

— Благодарю тебя, — ответил Варнава, вздохнув с облегчением.

После их бегства из Иерусалима Заратан взял на себя все обязанности Кира: ехал на лошади первым, разведывал дорогу, проверял, безопасно ли место для стоянки, прежде чем они слезали с лошадей. Он не спал двое суток. С ним происходили странные, жуткие перемены, которых Варнава не мог понять.

Что же до Калай… с момента смерти Кира она почти не разговаривала. Она тоже переменилась. Как будто ее наполнила священная сила женственности. Она оказалась крепкой, куда крепче, чем большинство мужчин, которых ему доводилось знать в своей жизни.

— Калай, — обратился к ней Варнава. — Посиди с нами, выпей вина.

Проведя пальцами по волосам, она бросила взгляд на вход в туннель и села за стол.

Ливни налил вина в чашку и подвинул к ней.

— Есть не хочешь, милая? Я могу попросить Тираса, чтобы он принес еды, — сказал он.

— Не надо, я не голодна, — ответила Калай, покачав головой.

Ливни долго с нежностью смотрел на нее, а потом снова повернулся к Варнаве.

— Я бы ни за что не поверил этой истории, если бы не услышал ее из твоих уст. До сих пор не могу понять, как вам хватило смелости на это.

Поболтав вино в чашке, Варнава поглядел на отражающийся в нем свет свечей.

— Я-то никакой смелости не проявил. Кир, Заратан и Калай вели себя геройски. А я просто шел путем, уготованным мне Богом.

— Ты слышал голос, как слышали его Кир и Калай?

— Нет, — ответил Варнава, глядя в заплаканные глаза Ливни. — Уверен, будь ты там, ты бы услышал. Но не я.

— Если это был его голос, — добавила Калай, отпив большой глоток вина.

Ливни улыбнулся ей с любовью, прощая ее недоверие.

— Что ты теперь будешь делать? — спросил он. — Куда отправишься?

Варнава глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Обратно в Египет. Там еще много редких книг, которые я спрятал лет двадцать назад. Пора сделать с них списки и спрятать в других местах, чтобы они не пропали.

— А что с Меридием? — после долгой паузы спросил Ливни.

— Думаю, он выжил и вернулся в Рим, хотя не могу сказать с уверенностью.

— Значит, возможно, епископ Сильвестр знает о Жемчужине? Полагаю, ты принял меры предосторожности.

Варнава вытер о перепачканное одеяние влажные от пота руки. С тех пор, когда он менял одежду и мылся, казалось, прошла целая вечность.

— Меридию так и не удалось заглянуть в нижнюю пещеру. Не думаю, что у него есть хотя бы малейшее представление об источнике этого неземного света.

Ливни внимательно посмотрел на Варнаву.

— Но ты не хуже меня понимаешь, что тогда он вернется. Увидит, поймет, что это такое, и попытается уничтожить…

— Не сумеет, — сказала Калай. — Как и не сможет найти книги, которые мы возили с собой.

Ливни сдвинул кустистые брови.

— Значит, вы приняли меры предосторожности? Вы ведь понимаете, что означает для церкви Константина факт существования этого тела?

— Понимаю. Они убили всех монахов моего монастыря, чтобы скрыть истину, — ответил Варнава, допивая вино и со стуком ставя кружку на стол.

Ее края были покрыты острыми уродливыми зазубринами.

— Ливни… на Тайной вечере Он сказал апостолам, что прежде них отправится в Галил. [109]

— Да, это написано у Марка, помню, — нахмурившись, ответил Ливни.

Они долгое время смотрели в глаза друг другу. Между ними будто шла беззвучная беседа, как в прежние дни, в библиотеке Кесарии.

Варнава постучал ногтем по краю чашки.

— В отличие от церкви я уважаю его пожелания.

Ливни улыбнулся и усмехнулся.

— Даже не говори, — сказал он, вытирая слезы рукавом. — Я не желаю знать, где это находится.

Калай поджала ноги под себя, а чашку с вином поставила себе на колени.