Лука стянул тунику через голову. Он стоял перед ней обнаженный. Залеченная рана на мошонке, в которой не хватало одного яичка, но пенис возбужден, что не оставляло никаких сомнений в его намерениях. Огромные руки, толщиной с ее ноги. Лука присел и разрезал веревку, стягивающую ее лодыжки, и Калай, в отчаянии пнув его ногой в голову, вскочила и рванулась к выходу.

Лука поймал ее на бегу и с силой швырнул на землю. Завопив сквозь торчащий во рту кляп, она снова ударила его ногами и, сопротивляясь до конца, боднула головой в лицо. Когда ему наконец удалось придавить ее всем телом, по его лицу текла кровь, но глаза… глаза светились.

— О, я предвкушаю твои страдания! В Египте ты отрезала от меня половину. Когда я закончу, от тебя останется лишь окровавленная оболочка.

Он задрал ее юбку до пояса, и Калай стиснула зубы. Сильная пощечина оглушила ее, и он смог раздвинуть ей ноги. Он пристально смотрел ей прямо в глаза, входя в нее. Его толчки были сильными и грубыми, он хотел причинить ей боль, заставить ее кричать.

Все ее тело вопило от боли и гнева, но она продолжала стискивать зубы и не давала вырваться из горла ни единому крику.

Вместо этого Калай прибегла к старому спасительному приему, которым ей не приходилось пользоваться уже много лет. Внутри у нее было некое темное и спокойное место, которое она кирпичик за кирпичиком выстраивала в себе как спасительное убежище от мужчин, место, где можно укрыться в самой безнадежной ситуации.

Закрыв глаза, она напрягла все свои силы, чтобы выйти из своего тела. Она отправила свою душу в путешествие по этой сверкающей темноте, вдаль отсюда, от этого вонючего тела, от…

И тут Калай услышала тихий призывный голос. Мужской голос. Она не разбирала слов, но поняла, что это вопрос.

Она открыла глаза. Судя по всему, Лука не слышал этого голоса. Он шумно дышал, двигаясь все быстрее, его глаза остекленели. У скольких мужчин она видела такой взгляд…

Снова послышался голос, более громкий и печальный, будто умоляющий кого-то, чтобы его услышали.

Справа от нее на полу мелькнула крохотная вспышка света. Калай повернула голову, чтобы увидеть, откуда она исходит.

— Двигайся, — приказал Лука. — Двигайся, или я вырву у тебя сердце!

Она стала двигаться.

Его возбуждение росло. Он уткнулся лицом ей в плечо и начал стонать и корчиться, лежа на ней.

Шаги. Она услышала шаги.

И снова голос, громкий, переходящий в крик… Но слова не доходили до ее сознания.

Ее охватил ужас.

Еще одна вспышка света справа от нее, она не успела заметить откуда. Лука вдруг напрягся и закричал. Огромная тень закрыла свет, исходящий от светильника.

Калай что-то прохрипела сквозь кляп и едва увернулась в сторону, когда голова Луки с силой ударилась о камень, один и второй раз.

— Отползи в сторону, Калай!

Тяжелый ящик оссуария вновь поднялся в воздух, и она увидела лицо Кира. Его глаза пылали гневом. Выскользнув из-под Луки, она откатилась в сторону.

Кир раз за разом бил Луку по голове каменным ящиком, пока она не превратилась в кровавое месиво, а оссуарий не рассыпался на куски. Осколки покатились по полу. Кир бросил оставшиеся в его руках обломки и сел на пол без сил.

Он долгое время смотрел на Луку, пока у того не перестали дергаться руки и ноги. Убедившись, что враг мертв, он посмотрел на Калай.

Та попыталась что-то сказать сквозь кляп.

Не говоря ни слова, Кир достал нож и перерезал кляп и веревку, связывавшую ее руки.

— Прости меня, — сказал он, поставив ее на ноги и сжав в объятиях.

Калай ощущала, как он дрожит, готовый разрыдаться.

Она без сил отдалась его объятиям, почувствовав такое облегчение, что, похоже, стала не способна о чем-то думать.

— Я считала, ты погиб.

— Я не должен был оставлять тебя одну снаружи. Я начал разглядывать оссуарии и потерял счет времени…

— Кир, — внезапно спросила она, — а где Варнава и Заратан?

Он отпустил ее.

— Когда я понял, что ты пропала, я побежал на гребень холма взять одну из лошадей, и увидел конных солдат, спускающихся по склону от города. Мне пришлось укрыться, чтобы они меня не заметили.

— Ты отдал своих братьев в руки солдат, чтобы прийти за мной?

Кир стиснул зубы. На его лице отразилась внутренняя борьба, нежелание признаться в содеянном.

— Было уже поздно, Калай. Их там слишком много, и я бы ничего не изменил.

— Но как ты меня нашел?

Кир наклонил голову, глядя на нее, будто удивляясь абсурдности вопроса.

— Я слышал, как ты звала меня.

— Звала тебя?

— Да.

— О чем ты?

Кир сдвинул брови.

— Ты выкрикивала мое имя. Раз за разом. Я слышал его еще с полдороги от долины Кидрон.

— Кир, я… у меня был кляп во рту.

Взгляд Кира метнулся к лежащему на полу кляпу. Он же сам только что срезал его и вынул из ее рта. Он молча глядел на мокрую тряпку, будто на что-то невероятное.

— Тогда кто же позвал меня сюда?

Калай перевела взгляд на заложенный кирпичом проем в стене. Так вот откуда были эти вспышки. Теперь она была уверена в этом.

Кир посмотрел туда же.

— Что это? Старая дверь?

Со злобой взглянув на мертвое тело Луки, Калай с трудом пошла к двери.

— Клянусь, я что-то видела… помоги мне открыть ее.

К тому времени, когда Макарий привел их к Гробнице плащаницы, ветер стих. Безоблачное утреннее небо пронизали розовые лучи восходящего солнца, золотистым ореолом встающего на востоке. Легкий бриз нес сладковатый запах всходящей на полях пшеницы.

Они въехали на возвышенность, и Варнава увидел свежевскрытую гробницу в долине Енном. Он мысленно провел линию между ней и Навозными воротами.

— Возможно, — прошептал он, боясь даже надеяться.

Впервые за многие годы он почувствовал себя одиноким.

С того момента, как они покинули гробницу, обозначенную знаком тектона, в нем разрасталась черная пустота, которая, казалось, грозила задушить его. Он проиграл. Вся затея с Occultu Lapidem оказалась фарсом. Нет никакого потаенного камня. Но многие люди, хорошие, искренне верующие, погибли, помогая ему защитить то, что было скрыто в этой карте, в этом папирусе. Простит ли Бог его когда-нибудь за это? И сможет ли он когда-нибудь простить себя сам?

Он пнул лошадь пятками, и она перешла на рысь, чтобы догнать едущего впереди него епископа.

— Макарий, так что же там в этой Гробнице плащаницы?

Макарий натянул поводья, чтобы придержать лошадь и ехать рядом с Варнавой и Заратаном.

— Очень необычные оссуарии, гораздо богаче украшенные, чем в гробнице со знаком тектона. Я не успел толком рассмотреть их, но на двух оссуариях написано «Мария» и «Саломия».

— Возможно, сестры Господа нашего?

— Возможно, но опять же в первом столетии эти имена были очень распространенными.

Они спустились с холма, подъезжая к гробнице.

— А почему ты назвал ее Гробницей плащаницы? — спросил Варнава.

— У задней стены гробницы на скальной полке лежит скелет, обернутый в плащаницу, льняную ткань, в которую тело заворачивали сразу после смерти. Удивительное зрелище. Хотя и очень печальное.

— Почему печальное? — спросил едущий рядом с Варнавой Заратан.

— Его семья положила его в гробнице, как полагается, но никто так и не вернулся, чтобы закончить ритуал похорон — очистить кости и сложить в оссуарий. Если верить в то, что душа пребывает в теле до воскрешения, вероятно, он все еще ждет, чтобы любящие его вернулись и позаботились о нем.

Макарий остановил лошадь у входа в гробницу и внимательно посмотрел на двух лошадей, пасущихся невдалеке среди причудливого сада изрезанных ветром и песком камней. Потом с тревогой посмотрел на Варнаву.

— Ты не знаешь, чьи это лошади?