— А ты когда-нибудь писал ему ответные письма? — спросил шедший сзади Заратан.
— За последние двадцать лет купцы трижды смогли передать ему ответные письма от меня.
Заратан поскреб белый пушок пробивавшийся на его подбородке.
— Ты написал ему всего три раза за двадцать лет?
— Нет, я писал каждый месяц, но Ливни было очень трудно найти.
— А почему ты думаешь, что нам удастся это сделать?
— Ливни подробно описал место, в котором он живет, — ответил Варнава. — Когда мы достигнем развилки дорог к западу от Газы, я смогу показать дальнейший путь.
Кир кивнул.
Лошади шумно дышали, облизывая губы, видимо, от сильной жажды.
— Брат Варнава, — обратилась к нему Калай. — Ты должен хорошо знать эти дороги. Сколько нам еще добираться до воды?
— Недолго. Где-то в первом часу ночи мы окажемся у водоема на окраине Газы. Там мы сможем и попить сами, и напоить лошадей.
— А мы сможем там остановиться? — вожделенно спросил Заратан. — Я голоден.
Варнава вопросительно посмотрел на Кира.
— Не знаю, — сказал тот. — Сначала мне надо будет провести разведку. Если это слишком близко к жилью, боюсь, мы не сможем сделать остановку.
— Это достаточно близко к домам, по крайней мере, так было более двадцати лет назад, когда я последний раз был в Газе.
Склон бархана закончился, и они вновь выстроились друг за другом. Калай услышала, что Варнава что-то тихо говорит Заратану.
Она снова ласково погладила бок коня, извиняясь перед ним за то, что придется еще целый час идти без питья. Почувствовав прикосновение ее руки, жеребец повернул голову и посмотрел на нее.
— Все хорошо, — успокоила она его. — Еще совсем немного.
Жеребец потряс головой.
«Интересно, — подумала Калай, — не хочет ли он этим сказать: „То же самое ты говорила час назад“».
Кир коснулся шеи коня ладонью.
— Калай. У меня к тебе вопрос. Насчет папируса. Ты заметила, что слово «Селах» выпадает из общего рисунка?
— Заметила. Все остальные слова, кроме имен Бога, начинаются на «М».
— Не думаю, что это простое совпадение. А ты? — спросил он, поворачиваясь, чтобы было удобнее смотреть ей в глаза.
— Нет, я тоже подозреваю, что здесь каждая буква имеет значение.
— У тебя есть какие-нибудь догадки, почему это слово не вписывается в общую картину?
— Ну, например, это седьмое слово.
— Седьмое? А что это может значить?
Калай нахмурилась, но Кир не видел этого, поскольку в этот момент повернул голову.
— Ты когда-нибудь изучал иудейские пророчества?
— Немного. А что?
— Число «семь» божественное. Например, помимо этого несоответствия я также заметила, что если сложить порядковые номера всех букв в слове «Селах», то получится сорок три. Четыре и три, четыре плюс три — семь.
— И что это означает?
— Дослушай меня, хорошо? После «Селах» еще двадцать восемь букв, а это десятка: два плюс восемь.
Кир промолчал, но она поняла, что он обдумывает услышанное.
— Так в чем же важность цифр «семь» и «десять»?
— А в том, — немного обескураженно ответила Калай, — что семь раз по десять — семьдесят.
Она дала ему время осмыслить услышанное, глядя на небольшой песчаный вихрь, крутящийся над дорогой. Он быстро утратил силу, и песок кучкой осыпался на землю.
— Семьдесят, — повторил Кир, видимо совершенно не понимая, что имела в виду Калай.
— Вспомни Книгу пророка Даниила, — со вздохом сказала Калай.
— Ты имеешь в виду пророчество о семидесяти седминах и Конце времен? — после короткого раздумья спросил Кир.
— Да. Даниил пророчествовал, что после разрушения Иерусалима вавилонянами пройдет семьдесят седмин лет и придет мессия. Иерусалим был разрушен в три тысячи двести восемьдесят четвертом году по иудейскому календарю. Седмина составляет семь обычных лет. Следовательно, умножаем семь на семьдесят и получаем четыреста девяносто лет. Последняя седмина, то есть последние семь лет этого мира, началась по вашему календарю в двадцать шестом или двадцать седьмом году. Ваш Господь и Его последователи верили, что в тридцать третьем или тридцать четвертом году наступит конец света. [67]
Кир резко дернул лошадь за повод, и жеребец остановился.
— Я не знал этого.
— Ты бы знал это, будь ты иудеем. Как твой Господь.
Похоже, это совершенно ошеломило Кира, и он почти остановился.
Ведя лошадь в поводу, Варнава догнал их и посмотрел им в глаза. Его лицо напряглось.
— Что-то не так?
— Я и Калай говорили о папирусе. Седьмое слово, «Селах», выпадает из общего рисунка, а если сложить порядковые номера его букв, получится сорок три, что…
— При сложении дает семь, — перебил его Варнава. — Что еще?
— Калай также заметила, что двадцать восемь букв после слова «Селах»…
— Дают десять, а семь раз по десять будет семьдесят.
Кир разинул рот.
— Ты знал это?
— То, что папирус может соотноситься с пророчеством о семидесяти неделях в Книге пророка Даниила? Да. Но не забывай, что «Селах» может быть вставлено в текст просто как ритмическая пауза. Это слово часто встречается в Псалмах именно в этой роли. Если стихи читаются нараспев, то в них должны быть ритмические паузы.
Кир уперся взглядом в горизонт, словно концентрируя на нем свои мысли.
— Но это также может значить и то, что папирус говорит о Конце времен.
— Или о приходе мессии, который должен стать его провозвестником, — ответил Варнава.
Заратан выглянул из-за плеча Варнавы. Калай не переставала удивляться: в его голубых глазах все так же светилось постоянное изумление происходящим. Хотя, казалось бы, после всего того, что им пришлось перенести, это должно было исчезнуть.
— Папирус является картой, показывающей путь к Концу времен? Не сказал бы, что мне это сильно нравится, — мрачно проговорил он.
— А я-то думал, что ты жаждешь наступления Царствия, — сказал Кир.
— Да, конечно. Но слова «Конец времен» звучат как конец всего.
Варнава вытер пот со лба грязным рукавом своего одеяния.
— Не беспокойся, Заратан. Мы даже не знаем, является ли это картой.
— Двадцать седьмой год, — прошептал Кир. — Тот год, когда Господь начал свою проповедь?
Варнава кивнул.
— Возможно, хотя есть вероятность, что это было в двадцать восьмом году или даже в двадцать девятом, в зависимости от того, какого из Евангелий придерживаться. [68]
Угасли последние лучи заката, и пески барханов окрасились в пурпурный цвет.
— Тогда неудивительно, что Господь наш сказал, что живущие с Ним узрят апокалипсис, а Петр писал, что Конец времен у порога. Они действительно думали, что правильно истолковали пророчество о семидесяти неделях.
— Уверена: они истолковали его абсолютно правильно, — с некоторой насмешкой сказала Калай. — Но к сожалению, само пророчество оказалось вздором, и вы, глупые монахи, потеряли три столетия, ожидая Конца времен, вместо того чтобы жить полноценной жизнью в соответствии с промыслом Божьим.
Она сказала это таким тоном, что лошади перепугались. Они затопали копытами и затрясли головами. Стук копыт и звон упряжи казались очень громкими в вечерней тишине пустыни.
Варнава погладил лошадь по шее и что-то прошептал ей на ухо. Калай не расслышала, что именно, но лошадь успокоилась.
Темнело, ветер стих, и в воздухе снова запахло морем.
— Какая же ты злая! — сверкнув глазами, сказал Калай Заратан. — Ты унижаешь нашу веру при всякой возможности! Зачем это?
— Потому что всем известно, что боги, желая уничтожить человека, сначала делают его верующим, — картинно выгнув брови, ответила Калай.
— Чего-чего? — непонимающе переспросил Заратан, глядя на братьев в надежде, что они объяснят ему смысл этой фразы.
— Мы все очень устали. Идемте в Газу, — вместо объяснения сказал Варнава.
Прошло еще полчаса, прежде чем они добрались до водоема, о котором он говорил. Оказалось, что теперь он находится внутри городских стен. Проезжая через ворота, они почувствовали запах вареной козлятины и свежего хлеба. Источник был обложен камнями, образовывавшими большую емкость с кристально чистой водой.
