Я знал, что он прав. Рано или поздно я избавлюсь от старушенции. Но только если однажды утром она откажется заводиться.

— Ты готов к торжественному возвращению? — спросил меня Брэд.

— Да, конечно, — сказал я.

Но когда я вошел в наш общий офис и все присутствующие встали и зааплодировали, я почувствовал, как защипало в глазах. Потом я сделал то, чего от меня ожидали, — произнес речь:

— Надо, чтобы меня почаще увольняли. Спасибо вам за такую необыкновенно приятную встречу. Знаете, никому из вас не место в этом бизнесе. Вы все слишком порядочные люди.

Затем я удалился к себе. Мой письменный стол все еще стоял на месте. Равно как и мое кресло от Германа Миллера. Я выдвинул его и уселся, отрегулировал высоту, откинулся на спинку. И подумал: я и не рассчитывал увидеть все это снова.

Через минуту в дверь постучала моя старая помощница Дженнифер.

— Ну что же, привет, — вежливо сказал я.

— Можно войти? — неуверенно спросила она.

— Ты ведь здесь работаешь. Почему ты не можешь войти?

— Дэвид… мистер Армитаж…

— Давай остановимся на Дэвид. И я рад, что они все-таки не вышвырнули тебя.

— Мне удалось остаться в последнюю минуту, потому что уволилась одна из ассистенток. Но, Дэвид, ты когда-нибудь простишь меня за то, как я…

— Это было тогда, то есть вчера. А сейчас у нас сегодня. И я бы не отказался от двойного кофе.

Все, как было раньше. В списке позвонивших особо выделялись двое: Салли Бирмингем и Бобби Барра. Салли звонила один раз в конце предыдущей недели. Бобби звонил по два раза в день последние четыре дня. По словам Дженнифер, он просто умолял ее дать ему мой домашний телефон.

«Скажите ему, что у меня хорошие новости», — прочитала она записанную в блокноте фразу.

Почему-то мне показалось, что за всем этим стоит Флек. И я целую неделю отказывался отвечать на звонки своего бывшего приятеля, чтобы показать, что меня не так легко завоевать.

Но конце концов я капитулировал.

— Ладно, — кивнул я Дженнифер, когда она сообщила, что Бобби звонит уже третий раз за последний день, — соедини его со мной.

Не успел я поздороваться, как Бобби понесло:

— Умеешь же ты заставить человека помучиться!

— Кто бы говорил.

— Слушай, ты же, как последний поц, пошел вразнос…

— А разве не ты сказал мне, что никогда больше не захочешь иметь со мной дело? Почему бы нам с тобой не послать друг друга к чертям собачьим и не покончить на этом?

— Нет, вы только послушайте, какой крутой! Снова на вершине и снова относится к маленьким людям как к какашкам.

— Ничего подобного, Бобби. Несмотря на то, что ты прилипчивый двуличный коротышка и кусок дерьма.

— Ну вот, а я-то собирался сообщить тебе хорошие новости.

— Я не оставлял у тебя никаких денег, Бобби. Когда я закрыл счет…

— Ты забыл про десять тысяч долларов.

— Не пори чушь.

— Дэвид, скажу еще раз: ты забыл про десять тысяч долларов. Теперь дошло?

— Угу. И что случилось с этими забытыми, как ты говоришь, штуками?

— Я купил тебе немного акций в венесуэльском ситкоме, и, надо же, их стоимость выросла в пятьдесят раз…

— Зачем ты мне рассказываешь эту абсурдную историю?

— Никакую не абсурдную. Теперь у тебя на счету в компании «Барра и партнеры» пятьсот тысяч долларов. Я уже собрался отдать распоряжение, чтобы мои люди сегодня же отправили тебе и твоему финансовому менеджеру официальный отчет.

— И ты ждешь, что я в это поверю?

— Эти гребаные деньги на твоем счету, Дэвид.

— В это я верю. Но вранье про венесуэльские акции? Неужели ты не мог придумать что-нибудь получше?

Пауза. Затем:

— Разве важно, как деньги попали на твой счет?

— Я только хочу, чтобы ты признался…

— В чем?

— Что он велел тебе меня подставить.

— Кто такой он?

— Ты точно знаешь, кого я имею в виду.

— Я не веду разговоры о других клиентах.

— Он не клиент. Он — Господь Бог…

— Иногда и бог бывает добрым. Так что кончай богохульствовать… особенно если речь идет о боге, который платит тебе двенадцать миллионов долларов за четыре старых сценария. Признайся, они валялись у тебя в шкафу среди грязных носков. А пока суть да дело, поблагодари меня за то, что мне удалось сделать тебя богаче на двести пятьдесят тысяч долларов. Учти, когда все рухнуло, ты остался без гроша.

Я вздохнул:

— Ну что я могу сказать? Ты гений, Бобби.

— Я приму это за комплемент. И что ты прикажешь мне делать с этим баблом?

— Ты спрашиваешь, хочу ли я, чтобы ты их инвестировал от моего имени?

— Вот именно.

— А почему ты решил, что я хочу оставить тебя моим брокером?

— Потому что ты знаешь, что я всегда зарабатывал для тебя неплохие деньги.

Я немного подумал.

— Знаешь, после выплат Элисон и расчетов с налоговой у меня останутся миллионов шесть, с которыми можно поиграть.

— Я тоже умею считать.

— Допустим, я бы хотел взять эти шесть миллионов плюс те пятьсот тысяч, которые ты для меня заработал, и вложить все это в трастовый фонд…

— Мы определенно занимаемся такими фондами. Конечно, это не самый эротичный тип инвестирования…

— Но деньги из такого фонда нельзя перевести, допустим, в индонезийские акции?

Теперь настала его очередь глубоко вздохнуть. Но он все же сказал:

— Если ты имеешь в виду надежные акции с железобетонной стабильностью, то это делается легко.

— Именно это мне подойдет. Ультранадежные. Железобетонные. И они будут принадлежать Кейтлин Армитаж.

— Мило, — сказал Бобби. — Одобряю.

— Ну, благодарю покорно. И кстати, поблагодари за меня Флека.

— Я этого не слышал.

— Только не говори мне, что ты глохнешь.

— Разве ты заметил? Да, мы все разваливаемся на части. Наверное, это и называется жизнь. Именно поэтому, друг мой, лучше всегда смотреть на ситуацию с юмором, особенно когда все идет наперекосяк.

— О, да ты еще и философ. Как же я по тебе скучал, Бобби.

— Взаимно, Дэвид… Пообедаем на следующей неделе?

— Думаю, избежать этого не удастся.

Однако звонков Салли я старательно избегал. Хотя она не была такой настырной, как Бобби, но ее имя регулярно появлялось в списке входящих. Через три недели после моего возвращения на работу я получил письмо, написанное на фирменной бумаге «Фокс»:

Я не знал, хотела ли Салли таким образом извиниться. Или это был тонко завуалированный намек на возможность продолжения отношений (еще бы, ведь я был снова кредитоспособен!). А может, она изображает из себя ретивого телевизионного работника, разыскивающего так называемые таланты. Но мне не интересно было выяснять это. Я не хотел быть ни грубым, ни торжествующим, да и особого повода для торжества не было. Поэтому я сел и на официальной бумаге нашей студии написал следующую деловую записку: