— Вы правы, мне требуется очень крепкая выпивка, — сказал я. — Это было…

— Ужасно? Омерзительно? Тошнотворно? Отвратительно? Или, может, просто старомодный перебор?

— Второе.

— Извините. Но, боюсь, мой муж так шутит.

Я моментально вскочил и протянул руку:

— Простите, что не узнал вас. Я…

— Кто вы такой, Дэвид, я знаю, — сказала она, награждая меня слабой улыбкой. — А я Марта Флек.

— Скажите… как это — быть талантливым?

— Простите? — Я был слегка ошарашен.

Марта Флек снова улыбнулась и сказала:

— Всего лишь вопрос.

— Довольно прямой вопрос.

— В самом деле? А я думала, что это приятный вопрос.

— Я не ощущаю себя особо талантливым.

— Как скажете, — сказала она, и опять улыбка тронула ее губы.

— Но это правда.

— О да, скромность достойна всяческих похвал. Но что касается писателей, то про них я знаю одно: обычно они представляют собой смесь сомнения и тщеславия. И обычно тщеславие берет верх.

— Вы хотите сказать, что я тщеславен?

— Вряд ли, — улыбнулась она. — Думаю, любой человек, просыпаясь утром и обнаруживая перед собой пустой экран, просто обязан быть самоуверенным, иначе у него ничего не получится. Так выпьете? После «Сало» нельзя не выпить. Хотя… мой муж считает этот фильм абсолютным шедевром. Опять же, он снял «Последний шанс». Полагаю, вы его видели?

— Гм… да. Очень интересно.

— Какой же вы дипломат.

— Иногда не вредно быть дипломатом.

— Но беседу это не оживляет.

Я промолчал.

— Будет вам, Дэвид. Время сыграть в игру «Говори правду». Что на самом деле вы думаете о фильме Филиппа?

— Это… гм… не лучший фильм из тех, что мне довелось видеть.

— Попробуйте еще раз.

Я присмотрелся к ее лицу. Но ничего, кроме заинтересованной улыбки, не разглядел.

— Ладно, если хотите услышать правду, то я считаю, что это претенциозное дерьмо.

— Браво. Вот теперь вы точно получите выпивку.

Она наклонилась и нажала на маленькую кнопку на кресле сбоку. К тому времени мы уже сидели в Большом зале, куда переместились по ее предложению. Она — под поздним Ротко: два больших совмещенных черных квадрата, а между ними в центре тонкая оранжевая полоса — слабый намек на зарю в безнадежной тьме.

— Вы любите Ротко? — спросила она меня.

— Да.

— Филипп тоже. Вот почему у него восемь его картин.

— Это очень много Ротко.

— И очень много денег — примерно семьдесят четыре миллиона долларов за комплект.

— Впечатляющая сумма.

— Карманные деньги.

Еще одна небольшая пауза в ее стиле, во время которой она смотрела, как я смотрю на нее. Но тон был легким и веселым. К собственному удивлению, я начал находить ее очень привлекательной.

Появился Гэри.

— С возвращением, миссис Флек. Как там Нью-Йорк?

— Веселится. — Она повернулась ко мне: — Не хотите ли выпить всерьез, Дэвид?

— Ну…

— Принимаю это за согласие. Сколько у нас сортов водки, Гэри?

— Тридцать шесть, миссис Флек.

— Тридцать шесть водок. Здорово, верно, Дэвид?

— Ну, это довольно много водок.

Она снова повернулась к Гэри:

— Не могли бы вы ввести нас в курс дела: что самое лучшее среди этих самых лучших сортов?

— У нас есть «Столичная золотая» 1953 года. Это водка тройной очистки.

— Давайте я догадаюсь — из запасов самого Сталина?

— За Сталина поручиться не могу, миссис Флек. Но предположительно — это нечто удивительное.

— Тогда, пожалуйста, подайте нам ее… И немного белужьей икры на закуску.

Гэри вежливо поклонился и, ушел.

— Разве вы не были на яхте вместе с мужем, миссис Флек? — спросил я.

— Меня зовут Марта… и мне никогда не был близок Хемингуэй. Я не вижу смысла в том, чтобы провести несколько дней в море, гоняясь за какой-то там рыбой, которую Филу важно поймать.

— Значит, вы ездили в Нью-Йорк по делу?

— Я потрясена вашей дипломатичностью, Дэвид. Если у вашего мужа двадцать миллиардов, никто не ожидает, что вы займетесь хоть какой-нибудь работой. Но да, я была в Нью-Йорке, чтобы встретиться с правлением небольшого фонда помощи нуждающимся писателям, которым я руковожу.

— Не знал, что такая разновидность существует в природе.

— Большинство писателей, прежде чем поймать Синюю птицу за хвост, сталкиваются с неудачами. Вы ведь тоже через это прошли.

— Да… Но все равно это было везение.

— Меня начинает беспокоить ваша чрезмерная скромность, Дэвид, — сказала она, легонько касаясь моей руки.

— Вы ведь когда-то работали редактором сценариев? — спросил я, убирая руку.

— О да, вы хорошо информированы. Я действительно была литературным редактором… в маленьких, никому не известных театрах. Я правила чужие сценарии и работала с авторами. Иногда среди кучи дерьма мне попадалась интересная пьеса, над которой стоило погрузиться.

— И таким образом вы встретили…

— Мистера Флека? Да, именно так распорядилась судьба. Она свела нас в романтическом местечке, которое называется Милуоки, штат Висконсин. Вы бывали в Милуоки, Дэвид?

— Боюсь, что нет.

— Очаровательный городок. Венеция Среднего Запада.

Я засмеялся:

— Как же вы там оказались?

— В Милуоки есть довольно приличный репертуарный театр. Им требовался редактор, а мне нужна была работа, все очень просто. Деньги были пристойные — двадцать восемь тысяч в год. Больше, чем я где-либо зарабатывала. Видите ли, театр неплохо субсидировался благодаря мистеру Флеку, который решительным образом настроился превратить родной город в свою собственную Венецию. Новая картинная галерея… Новый центр связи в университете… Неплохо подобранный киноархив… Именно этого Милуоки и не хватало. Да. Забыла сказать — новое помещение для местного профессионального театра. Почти что шедевр архитектуры. Думается, Филипп потратил четверть миллиарда на все эти проекты.

— Очень щедро с его стороны.

— И знаете, очень умно, поскольку он умудрился таким образом избавиться от налогов.

Вернулся Гэри с тележкой, на которой стояли небольшая вазочка с икрой, обложенная колотым льдом, тарелка с маленькими кружочками черного хлеба, бутылка водки, также во льду, и красивые рюмки.

Гэри вынул бутылку из льда и торжественно передал ее Марте. Она взглянула на этикетку. Этикетка выглядела древней, надписи на ней были выполнены кириллицей.

— Вы по-русски читаете? — спросила она.

Я отрицательно покачал головой.

— Я тоже. Но уверена, что цифры — 1953 — обозначают год производства. Давайте, Гэри, наливайте…

Гэри ловко открыл бутылку и наполнил рюмки. Марта подняла свою и чокнулась со мной. Мы выпили. Водка оказалась очень холодной и очень мягкой. Я даже сморщился от удовольствия, когда почувствовал, как она охватила холодом мое горло, а затем направилась прямиком в мозг. Похоже, Марта испытала такие же ощущения.

— Срабатывает, — сказала она.

Гэри снова наполнил рюмки, затем предложил каждому из нас кружок хлеба с горкой икры. Я попробовал. Марта спросила:

— Одобряете?

— Ну, вкус как у икры.

— Гэри, я и сама смогу управляться с бутылкой, вы можете идти, — отпустила она помощника.

— Знаете, — сказала она, когда Гэри ушел, — раньше, до Филиппа, я совсем не разбиралась в модных трендах и не могла отличить… ну, не знаю… сумку «Самсонайт» от Луи Вьютона. Мне это никогда не казалось важным.

— А теперь?

— А теперь я обладаю обширными знаниями в этой области. Я знаю, например, что иранская икра стоит 160 долларов за унцию. Я также в курсе, что рюмка, которую вы держите, это «Баккара», а кресло, в котором вы сидите, настоящий «Имс», Филипп купил его за $4200.

— А до того как вы все это узнали…

— Я приносила домой 1800 долларов в месяц, жила в маленькой квартирке на одну спальню и ездила на «фольксвагене», которому было двенадцать лет. Между мной и дизайнерским ярлыком лежала пропасть.