Мне было ясно. В течение следующего года я выдал на-гора три сценария: один боевик (исламские террористы захватывают яхту в Средиземном море с тремя детьми президента США на борту), семейную драму (умирающая от рака мать пытается сблизиться со своими взрослыми детьми, которых злая свекровь заставила ее бросить еще маленькими) и романтическую комедию (слямзил у «Прайвет Лайвз») — молодожены влюбляются в детей друг друга во время медового месяца. Все эти сценарии были выстроены по законам жанра. И ни один из них не продался.

Тем временем пилотный выпуск ситкома канул в неизвестность без следа, и Люси обнаружила, что ее перестали приглашать на кастинги. Иногда ей удавалось сниматься в рекламе. Однажды она едва не получила роль душевного врача-онколога в фильме о бегуне-марафонце, страдающем от рака костей. Однажды она могла сыграть роль жертвы в фильме о маньяке, но… Как и меня, ее преследовали неудачи, одна за другой. Соответственно, наш банковский счет начал заваливаться за красную зону. Нам необходимо было найти работу с постоянной зарплатой. Мне удалось устроиться на тридцать часов в неделю в «Книжный суп» — считается, что это один из лучших книжных магазинов в Лос-Анджелесе, а Люсю ее безработная подруга из актерской гильдии уговорила попробовать заняться продажей товаров по телефону. Поначалу Люси ненавидела эту работу, но актриса в ней не смогла смириться с неудачами, и моя жена принялась играть по телефону. Она зарабатывала прилично, около тридцати тысяч в год. Она все еще ходила на прослушивания, но увы. Удача ей ни разу не улыбнулась. Поэтому она продолжала работать в сетевом маркетинге. Затем в нашей жизни появилась Кейтлин.

Чтобы присматривать за дочерью, мне часто приходилось отпрашиваться с работы, однако я продолжал писать. В итоге появились несколько киносценариев, театральная пьеса и пилотный выпуск для телевидения. Ничего из этого мне не удалось продать. Примерно через год после рождения Кейтлин Люси перестала платить членские взносы в актерскую гильдию и поднялась до должности инструктора продавцов по телефону. Я снова вернулся в книжный магазин. Но наш общий годовой доход после уплаты налогов едва достигал сорока тысяч — и это в городе, где многие тратили больше на свою силиконовую грудь! Мы не могли себе позволить переехать. У нас была одна на двоих старенькая «вольво», купленная еще во времена правления Рейгана. Нам было тесно, причем не только из-за отсутствия достаточного физического пространства, но больше из-за растущего осознания, что мы попались в ловушку жалкого существования без каких-либо перспектив. Разумеется, мы обожали свою дочь. Но годы летели все быстрее, и мы уже перевалили за тридцатник и начали смотреть друг на друга как на тюремщиков. Мы старались справиться с нашими различными профессиональными неудачами и смириться с пониманием, что, в то время как все снимали сливки в благополучные годы Клинтона, мы застряли в Нигдевилле. И хотя Люси отказалась от всех надежд сделать карьеру как актриса, я продолжал писать и писать, что, кстати, ее раздражало, потому что она понимала — и совершенно справедливо, — что основные заботы по добыванию хлеба насущного ложатся на ее плечи. Она постоянно уговаривала меня бросить книжный магазин и найти себе настоящую работу. А я сопротивлялся, настаивая, что именно книжный магазин более всего подходит к образу жизни настоящего писателя.

— Настоящего писателя? — однажды сказала она с сарказмом, задевшим меня до глубины души. — Не мели ерунды!

Разумеется, это привело к очередной супружеской ссоре — я бы назвал ее термоядерной, — во время которой накопленные годами обиды, помноженные на неизбежные домашние неурядицы, внезапно выжигают землю под ногами. Люси поспешила сообщить, что я думаю только о себе, причем до такой степени, что ставлю свою несостоявшуюся карьеру в ущерб благополучию Кейтлин. В ответ я возразил, что являюсь примерным семьянином (так оно и было) и что мне, как бы то ни было, удалось сохранить свою профессиональную целостность.

— Ты не продал ни одного своего сценария и при этом имеешь нахальство утверждать, что ты профессионал? — задохнулась от возмущения моя жена.

Я выскочил из дому. Проездив всю ночь, я оказался в окрестностях Сан-Диего, где я шел по пляжу в Дель-Мар, сожалея о том, что у меня не хватает бесшабашности двигаться дальше, на юг, — мог бы, в конце концов, перейти через границу и навсегда исчезнуть из своей неудавшейся жизни. Люси была права: писателем я был неудавшимся… Но я все равно был не готов бросить свою дочь в приступе гнева. Поэтому я вернулся к машине, взял курс на север и добрался до дома еще до рассвета.

Люси я обнаружил бодрствующей. Она свернулась в клубочек на диване в нашей захламленной гостиной и выглядела предельно одинокой. Я свалился в кресло напротив нее. Долгое время мы оба молчали. Она первой нарушила тишину:

— Это было ужасно.

— Да, — сказал я, — ужасно.

— Я совсем не хотела тебя обидеть.

— Я тоже.

— Просто я чертовски устала, Дэвид.

Я взял ее за руку.

— Вступай в мой клуб, — сказал я.

Мы помирились и поцеловались, накормили Кейтлин завтраком, посадили в школьный автобус и направились к местам нашей работы — работы, которая не только не доставляла нам никакого удовольствия, но и которая к тому же плохо оплачивалась.

Когда Люси вернулась домой с работы, мир был установлен окончательно, и мы никогда потом не вспоминали те ядовитые слова, что наговорили друг другу. Но если слова сказаны — они сказаны. И хотя мы оба старались вести себя так, будто у нас все в порядке, мы стали чувствовать прохладцу в наших отношениях. Никто из нас не хотел говорить об этом, поэтому мы постоянно были заняты. Я сотворил тридцатиминутный пилотный выпуск для ситкома «Продать тебя». Действие закручивалось вокруг запутанной внутренней политики в агентстве по связям с общественностью в Чикаго. Работали там умные неврастеники. И разумеется, сценарий был «мрачно-комический». Он даже понравился Элисон — первый, который она похвалила за все эти годы… хотя на ее вкус он был слишком «мрачно-комическим». И все же она передала его главе ФРТ. Тот, в свою очередь, передал его независимому режиссеру по имени Брэд Брюс, который к тому времени уже почти заработал себе репутацию производителя оригинальных ситкомов для кабельного телевидения. Брэду понравилось то, что он прочел… и Элисон позвонила мне.

С этого момента все начало меняться.

Оказалось, что Брэд Брюс принадлежит к редкому виду — он был человеком, считавшим, что ирония — единственный способ выжить в Городе Ангелов. Ему было под сорок, родом со Среднего Запада, из Милуоки (да поможет ему Господь!), и мы сразу же подружились. Более того, мы мгновенно выработали ровный рабочий стиль. Я положительно относился к его замечаниям. Мы все пробовали друг на друге. Мы умели рассмешить друг друга. И хотя он знал, что это первый сценарий, который мне удалось продать, он относился ко мне как к товарищу-ветерану в телевизионных войнах. В свою очередь, я лез из кожи вон, потому что знал, что у меня есть союзник… хотя прекрасно понимал: если пилотная серия провалится, внимание Брэда переместится на кого-нибудь другого.

Брэд был упорным работником и действительно снял пилотную серию. Более того, она впитала в себя все что нужно: хорошую актерскую игру, отличную режиссуру, великолепную, стильную операторскую работу. К тому же она была смешной. ФРТ понравился полученный результат.

Через неделю мне позвонила Элисон.

— Сядь, — сказала она.

— Хорошие новости?

— Замечательные! Мне только что звонил Брэд Брюс. Через наносекунду он будет звонить тебе, но мне хотелось самой сообщить эти новости. ФРТ запускает первые восемь серий «Продать тебя». Брэд хочет, чтобы четыре из них написал ты, а также чтобы ты выступал в качестве руководителя сценарной группы.

Я потерял дар речи.

— Ты слышишь?

— Ищу на полу мою отвалившуюся челюсть.

— Ну, не торопись поднимать, сначала послушай, какие предполагается платить тебе гонорары. Семьдесят пять тысяч за эпизод — то есть триста тысяч за написание. Думаю, мне удастся выбить еще сто пятьдесят тысяч за общее руководство, не говоря уже о «сценарист такой-то» и о процентах от показа, а это, между прочим, от пяти до десяти. Поздравляю, ты становишься богатым.