В отличие от людей, победившим животным никаких наград не полагалось. Двое вооруженных стражей арены устремились к пантере: один выпускал стрелы из лука, другой добил ее копьем. Потом два мертвых тела — человека и зверя — унесли прочь.

Трагический исход второй схватки, похоже, никак не повлиял на настроение третьего бойца, подавшего знак открывать клетку. На песке появился еще один лев, озиравшийся в поисках добычи. Человек принялся дразнить его, прыгая из стороны в сторону и производя обманные движения. Но лев оказался осторожным и стоял неподвижно. Чтобы разозлить его, человеку пришлось запустить в хищника яблоком, но даже это почти не подействовало. Однако лев открыл пасть, намереваясь зарычать, на что и рассчитывал боец.

Едва челюсти раскрылись, как человек метнулся вперед, протолкнул одну руку глубоко в львиное горло, а другой ухватился за язык и стал выкручивать его, как веревку.

Зверь, задыхаясь, упал на песок, но человек — я приметила на нем кожаные наручи — продолжал выкручивать язык, в то время как его кулак перекрывал львиное горло. Животное дергалось и билось, но не пыталось напасть на врага, ибо все его силы поглощала борьба за воздух. Через некоторое время лев несколько раз резко дернулся, глаза его закатились, тяжелая гривастая голова упала на песок. По хвосту пробежала судорожная дрожь, и хищник затих.

— Ты видела? — вскричал возбужденный Птолемей. — Как он это сделал? Как? Как?

— Благодаря тренировке, — сказала я. — И невероятной храбрости.

Поединок произвел сильное впечатление и на меня. Убить льва голыми руками — это подвиг Геракла.

Точно так же его оценили и восторженные трибуны: новоявленного героя вынесли с арены на руках.

На смену ему резво выбежала группа людей, оснащенных непонятными приспособлениями: сферической клеткой, связками тростника и круглыми катками. Один из них забрался внутрь клетки и закрыл за собой дверцу, другие разместились вокруг. Затем из клеток выпустили нескольких медведей, и началась потеха. Люди всячески дразнили неуклюжих зверей. Медведи катали клетку по арене, словно мяч, но как добраться до человека, сообразить не могли. Люди запускали им под лапы катки, на которых звери поскальзывались. Если возникали опасные моменты, медведей отвлекали связками тростника. Зрелище было смешное, и зрители от души хохотали. В конце концов люди хитростью загнали медведей обратно в клетки, и участники забавы с поклонами удалились.

После небольшого перерыва представление возобновилось, но теперь животные дрались не с людьми, а между собой. Быки сражались с крокодилами, медведи с питонами, а пантеры с леопардами. Для разнообразия животных связывали вместе, чтобы они не могли увернуться от драки. Львов выпускали против разных животных, ибо зрителям нравилось смотреть, как они дерутся. Против них выставляли тигров, буйволов и диких вепрей. Как правило, львы побеждали.

Тела мертвых зверей стаскивали в кучу, постепенно превращавшуюся в гору. Послеполуденное время, казалось, прирастало не часами, а смертями. Прекрасные шкуры убитых зверей поблескивали на солнце.

Неожиданно на арену выпустили огромное количество львов. Разъярившись, хищники стали драться и между собой, и с присоединившимися к схватке вооруженными людьми. Цирк огласили дикий рев, крики и вопли.

— Я никогда не видел так много львов, — воскликнул Птолемей. — Даже во сне!

И действительно, это походило на сон: огромное количество львов заполнило цирк. Позднее мне сказали, что их было более четырех сотен. В живых не осталось ни одного.

Для последнего номера на арену выгнали дюжину разъяренных, доведенных до бешенства слонов. В ярости гиганты бились друг с другом. От их безумного гнева зрителей спасал лишь глубокий ров. Теперь я поняла, зачем Цезарь распорядился его выкопать.

И опять лилась кровь, и опять шла жестокая бойня. Теперь гибли слоны — а зачем? Ради забавы? Во имя Рима? Но что это за держава, если она бездумно уничтожает собственные богатства? Гибнут редкие дорогие животные, умирают храбрые, обученные воинскому делу люди! Неужели непонятно, что это не только жестоко, но и вредно для страны?

«А ведь римляне гордятся своей рациональностью, — подумала я, глядя на поле, усеянное трупами. — Странные люди: обычай сеять смерть и проливать кровь ради потехи говорит не о рациональности, а о безумии».

Несмотря на жару, я почувствовала, как меня пробирает дрожь.

Наконец наступили сумерки, и резню пришлось прекратить. К тому времени зрители впали почти в такое же буйство, как несчастные слоны, но тут их призвали к столам. Цезарь устроил пир для всего города, предоставив тысячным толпам возможность объедаться и упиваться допьяна.

Пир завершал десятидневные празднества. Цезарь расставил по всему городу двадцать две тысячи столов, к которым были приглашены все желающие. Двадцать две тысячи столов — и на каждом такие деликатесы, как фалернское вино и морские угри! Цезарь задумал это как символическую сцену: усталые воины-победители пируют вместе, знаменуя свое единение. Однако, похоже, люди не разделяли такой мифологический подход. Они просто хотели поесть и выпить за счет триумфатора.

Столы стояли и на Форуме, и на месте торговых рядов. Лучшими считались те, что располагались неподалеку от дома Цезаря, но тысячи других теснились возле недостроенной базилики Юлия, вокруг храма Кастора и Поллукса, около ростры и курии. Виа Сакра, где с грохотом проезжали триумфальные колесницы, теперь заполнилась бражниками и гуляками, танцорами, акробатами и виночерпиями. Повсюду горели факелы, на ростре играли музыканты.

За особым столом пировал сам Цезарь с членами семьи, за соседним столом — виднейшие магистраты и сенаторы. Я узнала Цицерона, Лепида, Брута и некоторых других. «Друзья и союзники римского народа» собрались за моим столом: мавританские цари Бокус и Богуд, правители Галатии и Каппадокии, послы, прибывшие из городов Азии. Я невольно присматривалась к Богуду, видному мужчине с ястребиным носом, пытаясь представить себе, как выглядит его жена Эвноя. Интересно, почему она не приехала в Рим? Может быть, ей запретил Богуд? Или Цезарь? Честно говоря, я сгорала от любопытства.

По всему Форуму шумел буйный пир, фалернское делало свое дело. Поскольку это вино было редким и дорогим, все считали своим долгом не упустить возможность и выпить его как можно больше. Многоголосый шум возрастал, отдаваясь эхом от камней. Я увидела, как несколько человек пустились в пляс вокруг колонн храма Сатурна, а еще одна пьяная компания пыталась совместными усилиями перевернуть каменные скамейки. На ступеньках курии пьянчуги затеяли певческое состязание, а когда один из них свалился и покатился, словно бочонок, вниз по лестнице, остальные чуть не лопнули со смеху.

Женщины пили, не уступая мужчинам. Они вплетали в волосы цветы и порывались танцевать и петь. Действие хмельного усиливалось ночной жарой. Я чувствовала, что пот льется по моему лицу и спине, платье прилипает к телу, украшения стали тяжелыми, как оковы. В такую ночь лучше обойтись без соприкасающегося с кожей металла.

Когда ужин подошел к концу, но гульба только подбиралась к наивысшей точке, Цезарь неожиданно встал. Грянули трубы. Он схватил факел и вспрыгнул на стол.

— Друзья! Я не хочу больше откладывать посвящение моих даров римскому народу. Зачем ждать дневного света, когда горят тысячи факелов? Зачем дожидаться следующего дня, когда все уже собрались? — воскликнул он.

На дальнем конце Форума его никто не услышал: люди продолжали жадно есть, пить и танцевать. Зато вокруг нас все притихли и прислушались.

— Я желаю, чтобы Рим стал самым красивым городом в мире. И с этой целью я выстроил для него новые здания.

Двое солдат подошли и встали по обе стороны от Цезаря, как жрецы в полосатых тогах.

— Идемте со мной, я хочу их вам показать!

Он взял Кальпурнию за руку, и остальное семейство послушно двинулось за ними. По пути присоединялись другие, и когда Цезарь подошел к почти завершенной базилике Юлия, позади него собралась изрядная толпа.