— Ну возьми же! — повторила девушка, протягивая револьвер своему шестнадцатилетнему темнокожему приятелю. — Бери. Ну?!.

Но юноша попятился, словно она протягивала ему гремучую змею.

— Н-нет… — пробормотал он, нервно кусая губы. — Не могу. Мой старик устроит грандиозный скандал, если узнает!..

Девушка, миниатюрная, белокожая, одетая в мини-юбку и короткую майку на бретельках, оставлявшую открытым подтянутый живот, сердито топнула ногой, и в ее темно-карих глазах сверкнули гневные огоньки.

— Цыпленочек! — сказала она насмешливо. — Боишься, что папочка заругает?

— Нет! — Юноша резко выпрямился, но тотчас же снова ссутулился и неуверенно переступил с ноги на ногу. Высокий, худой, с нелепо торчащими ушами, он производил впечатление одновременно жалкое и комическое.

— Цыпленочек… — с презрением повторила девушка.

Выхватив у нее револьвер, юноша быстрым движением сунул его за пояс и прихлопнул ладонью. Это движение он много раз видел в кино.

— Довольна?

Девушка удовлетворенно кивнула. Она выглядела намного старше своих восемнадцати лет.

— Идем, — повелительно бросила она, решительно тряхнув густыми короткими волосами.

В этом жесте угадывалась привычка командовать, и юноша непроизвольно качнулся вперед, но тут же снова застыл в нерешительности.

— Куда?.. — спросил он, подумав про себя, что его подружка могла бы, по крайней мере, поделиться с ним своими планами. — Куда мы пойдем?

— Никуда, — небрежно ответила девушка. — Просто прошвырнемся по тошниловкам, а там, глядишь, что-нибудь и подвернется. Возьмем твою машину.

— Ну, не знаю. — Юноша покачал головой.

На шестнадцатилетие отец подарил ему роскошный черный джип, и не какую-нибудь дешевую японскую дрянь, а настоящий «Гранд-Чероки».

О такой машине он мечтал с тех самых пор, как полтора года назад они вернулись в Лос-Анджелес из Нью-Йорка.

— А зачем нам пушка? — поинтересовался он.

Вместо ответа девушка презрительно закудахтала, подражая опекающей выводок цыплят наседке, и юноша сдался.

— Идем, — решительно сказал он, направляясь к дверям. Следуя за девушкой по пятам, юноша не сводил восхищенного взгляда с ее длинных, стройных ног. Его уже давно волновало ее тело, и он знал, что если не совершит ошибки, то сегодня вечером ему, возможно, будет позволено узнать ее получше.

Встав из-за массивного письменного стола, Лаки Сантанджело Голден сладко потянулась и зевнула. Она смертельно устала, но долгий рабочий день в студии «Пантера», который и так выдался нелегким, еще не закончился. По крайней мере для нее, так как вечером в отеле «Беверли-Хилтон» должен был состояться торжественный прием в ее честь. Общественность Лос-Анджелеса собиралась выразить Лаки свою благодарность за участие в сборе средств на разработку новейших методов лечения СПИДа. А Лаки — владелица и глава «Пантеры»— была слишком заметной фигурой на голливудском небосклоне, чтобы у нее была возможность отвертеться от этого мероприятия. Ей оставалось только терпеть и улыбаться в ослепительном свете юпитеров.

Лаки никогда не стремилась быть в центре внимания. И не она придумала этот прием. Ей просто сказали, что она обязана там быть, а отказаться… Отказаться, разумеется, было невозможно.

Вздохнув, Лаки достала из сумочки шоколадный батончик и принялась есть, отламывая от него двумя пальцами небольшие кусочки и отправляя их в рот. «Избыток сахара в крови должен помочь мне продержаться эти несколько часов», — подумала она и криво улыбнулась, вспоминая слова знаменитого Майкла Кейна.

«Как можно кого-то чествовать в городе, где ни у кого нет ни чести, ни совести?»— это относящееся к Голливуду высказывание известного киноактера снова и снова звучало у нее в голове, и Лаки невесело улыбнулась. «Все верно, Майкл, — подумала она. — Жаль только, что и ты не знаешь, как можно избежать известности и шумихи».

Лаки была стройной, изящно сложенной женщиной с округлыми тонкими руками, стройными ногами и безупречной формы грудью. Ее густые, чуть вьющиеся, черные как смоль волосы волной падали на плечи, напоминавшие темный опал глаза смотрели открыто и прямо, полные, чувственные губы казались свежими и упругими, а смуглая, оливкового оттенка кожа даже на вид была теплой и нежной. Эта несколько экзотическая, южная, красота, предполагавшая страстную, темпераментную натуру, делала ее совершенно неотразимой для большинства мужчин, однако внешность была не единственным достоинством Лаки. Природа наделила ее живым, цепким умом и недюжинными деловыми способностями. За те восемь лет, что она руководила студией, ей удалось превратить «Пантеру»в одно из самых успешных и влиятельных предприятий Голливуда.

Словно какое-то сверхъестественное чутье позволяло Лаки выбирать из множества сценариев именно те фильмы, которые способны были стать кассовыми хитами сезона, и до сих пор она ни разу не ошиблась. Столь же успешно она справлялась и с размещением по какой-либо причине не подошедших ей сценариев на других студиях, и это давало Ленни все основания снова и снова повторять, что она счастливица не только по имени .

Ленни Голден был ее мужем и возлюбленным.

Они были женаты уже не один год, но до сих пор лицо Лаки озарялось улыбкой, стоило ей только подумать о нем. Рослый, сексуальный, наделенный чувством юмора, Ленни прекрасно подходил ей и по характеру, и по складу ума. Они были словно созданы друг для друга, и Лаки, чьи два предыдущих брака нельзя было назвать особенно удачными, наконец-то почувствовала себя по-настоящему счастливой. Ленни и их дети — семилетний Джино, названный так в честь ее отца, и очаровательная восьмилетняя Мария — воплощали в себе все, что она могла желать в жизни.

Кроме Джино и Марии, у Лаки был еще пятнадцатилетний сын Бобби от ее брака с богатым греческим судовладельцем Димитрием Станислопулосом. Из-за высокого роста и атлетического сложения Бобби выглядел совсем взрослым, и Лаки втайне гордилась им. И, разумеется, у нее была Бриджит. Бриджит была внучкой Димитрия, о которой пришлось больше всего заботиться именно Лаки. Ее мать Олимпия Станислопулос отдавала предпочтение мужчинам и наркотикам, а не собственной дочери, и умерла рано от передозировки, оставив девочку сиротой. Лаки считала Бриджит своей приемной дочерью. Девушка жила в Нью-Йорке, работала фотомоделью и была весьма знаменита. Разумеется, унаследовав колоссальное состояние после смерти своего деда Димитрия Станислопулоса, она не нуждалась в деньгах и могла бы не работать вовсе, однако Бриджит считала, что сидеть без дела слишком скучно.

На прием Лаки собиралась ехать со своим сводным братом Стивеном Беркли, так как Ленни был занят на съемочной площадке в деловом центре Лос-Анджелеса. Он занимался съемками последних сцен романтической комедии, главную роль в которой исполняла жена Стива Мэри Лу. Когда-то Ленни и сам был блистательным комиком, однако после своего похищения, происшедшего несколько лет назад, он решил больше не сниматься и переключился на продюсерскую деятельность и создание сценариев.

К фильму, который он снимал с Мэри Лу в главной роли — талантливой и известной актрисой, — «Пантера» не имела никакого отношения.

Ленни и Лаки старались не давать поводов для обвинений в семейственности, поэтому-то эту картину Ленни делал самостоятельно, заключив контракт с одной из независимых студий. Впрочем, Лаки не сомневалась, что Ленни удастся снять отличный фильм, который сделает сборы и войдет в десятку лучших комедий года.

На сегодняшнем приеме в конце своей официальной речи Лаки собиралась сделать заявление, которое, как она считала, станет настоящей сенсацией. О том, что это будет за заявление, она не сказала даже Ленни, поэтому его, как, впрочем, и всех остальных, ждал сюрприз. Впрочем, Лаки надеялась, что ее муж будет доволен. Единственным, кто был в курсе того, что она собиралась сообщить прессе и гостям, был ее отец Джино Сантанджело — все еще полный сил и энергии, несмотря на свои восемьдесят семь лет, единственный человек, которым Лаки всегда восхищалась и к словам которого прислушивалась.