— Дом у тебя чудный, — бурно восхищался он, стрелой летая из комнаты в комнату и сгорая от желания быть в этом доме званым гостем, а не просто помощником, которого Сейди попросила помочь ей подготовить сюрприз для Бадди Хадсона. Откровенно говоря, Ферди был несколько ошарашен внезапным всепоглощающим интересом Сейди к мистеру Хадсону. Ей же вроде нравились дамы?

Несколько странно переключаться в ее возрасте, не правда ли? И не полнейшая ли глупость с ее-то положением в обществе цеплять молоденького безработного актера? Согласен, Бадди Хадсон великолепен. Но в Голливуде великолепных хоть отбавляй.

Интересно, думал он, свершили они уже свое грязное дело или… это задумано сделать как раз на уик-энд?

— Ферди! — резко окрикнула Сейди. — Я рада, что мой дом тебе понравился, но будь добр, выгрузи-ка все из машины.

Он подчинился. Ради Бадди Хадсона она, конечно, берет на себя массу хлопот. Он неодобрительно фыркнул; одна надежда, что Бадди того стоит. Однако, по его скромному мнению, в постели красавчики всегда страшно разочаровывают.

Заниматься делами Монтана обычно предоставляла Нийлу.

У них был один и тот же нью-йоркский адвокат, который отлично справлялся со своим делом, обеспечивая Нийлу выгоднейшие контракты и достойно соблюдая и ее интересы. Близко знакома она с ним не была — несколько деловых встреч, один ужин. После разговора с Оливером она сразу же бросилась к телефону. Он поохал и поахал, произнес все полагающиеся в таких случаях слова, но потом сказал нечто такое, что ее ошеломило:

— Разумеется, вы должны понимать, что права на сценарий «Людей улицы» принадлежат Оливеру Истерну. Если Нийл не в состоянии соблюсти условия контракта… ну…

Она в бешенстве швырнула трубку. Меряя шагами палату, в которой обосновалась на это время, она вся кипела. Должен же быть какой-то выход. Нельзя позволить Оливеру вытворять с ее собственностью все, что ему взбредет в голову, даже если она и продала мерзавцу сценарий.

Да, а как насчет полного контроля? Как насчет сделки в целом?

Есть ответ, и постепенно она на него вышла. Почему бы не поставить фильм самой? Взять на себя обязанности Нийла, пока он не поправится?

Она даже задрожала от предвкушения. Это куда лучше, чем брать нового режиссера, и если Оливер хочет придерживаться первоначального графика съемок, то она вполне готова. Лучше ее никто не знает ее детища.

Но справится ли она?

Конечно, справится. Она шла к этому все время. Не ее вина, что Нийл свалился с инфарктом и дал ей эту блестящую возможность. К тому же предательского удара в спину она ему не наносит. Когда он выздоровеет, то просто придет и все возьмет на себя.

Воодушевленная, она позвонила Оливеру и потребовала встречи. Он согласился пообедать с нею на другой день в «Поло».

В тот вечер дела у Нийла пошли на поправку, и она сразу поняла, что решение ее правильное.

Утопая в цветах, Элейн ничего, кроме одиночества, не ощущала. Она даже не представляла себе, насколько ее повседневная жизнь зависит от Росса. Ну, конечно, она его пилила и орала на него, но вокруг него — как вокруг единственного избалованного ребенка — вращалась вся ее жизнь. Что бы она ни делала, все было так или иначе связано с ним. Конечно, за исключением Рона Гордино. Которого она ненавидит. С его провинциальным протяжным говором. И лакейскими пальцами. И длинным тонким членом.

За десять лет брака она только трижды разлучалась с Россом.

И то были вынужденные разлуки, потому что он уезжал на съемки, а она, пока его не было, проводила время, занимаясь его делами. Что бы она ни делала, все было для него — покупала ли новое платье или удаляла волосы на ногах.

Ее как громом поразило: а ведь любит она этого лодыря и изменника, беспечного сукиного сына!

Она пошла к своему психотерапевту и сказала ему об этом.

— Знаю, Элейн, — ответил он самоуверенно. — Именно это я всегда и пытался тебе втолковать.

Как только заработала местная кухня сплетен, телефон ее умолк. Одиноких женщин не встречают с распростертыми объятиями на ужинах, приемах и просмотрах, если только они не богаты и знамениты сами по себе. Элейн в одиночку — это угроза.

А вдруг у какого чужого мужа зачешутся яйца… Элейн в ее положении вряд ли откажет.

Она сделала открытие, что друзей у нее нет. Только знакомые до первой беды.

Есть, конечно, Мэрли. Святая Мэрли, как ее за ночные бдения у постели Нийла подло прозвала вся кинобратия.

Потом Карен.

В жопу Карен с ее огромными сосками! Элейн ненавидит ее лютой ненавистью. Ради бога, только бы Росс больше не встречался с этой сукой!

Снова приходил Рон Гордино, на этот раз с батоном натурального хлеба и свежими коричневыми яйцами с фермы.

Она спряталась в спальне, а Лине велела сказать, что ее нет дома.

Он поглядел на ее голубой «Мерседес», стоящий у подъезда, потом наконец легкой походкой отошел и залез в свой нелепый джип.

Она стала попивать. В первой половине дня — ни капли. Но в обед белое вино помогало, а потом — крохотная рюмашка водки, дотянуть до вечера. После шести часов, когда Лины уже не было, пропустит еще вина, пару стаканчиков водки и несколько рюмок крепких ликеров, пока не забудется спасительным сном.

Иногда она забывала поесть. И скоро превратилась в развалину.

В субботу Росс отдал вымыть и начистить свой «Корниш».

Пока шла работа, он устроился в шезлонге, выставленном у бассейна, и принялся наблюдать мир и проходящих туристов.

Несколько знакомых помахали ему, но никто его не донимал.

Понятно. Что его донимать, в лучах славы он ведь не купается. Даже носа не греет.

От нечего делать он смотрел, как блондинистая проститутка охмуряет какого-то деревенщину, исходящего потом и увешанного золотыми цепочками.

Блондинка несколько раз прошлась, вихляя бедрами, мимо купальной кабинки, в которой тот сидел, пока он не обратил на нее внимания. На ней было узенькое-преузенькое бикини и белые босоножки на тонком высоком каблуке; тощее тело с головы до пят смазано густым темным кремом.

— Привет, — в конце концов проворковала она. — Не против, если я взгляну на ваш номер «Вэрайети?»

— Отцепись, девонька, — посоветовал мужик — не такая уж, оказывается, и деревенщина.

— Извиняюсь, — грубо бросила проститутка и принялась оглядываться, подыскивая других клиентов. Она заметила, что Росс наблюдает за ней, и состроила ему — для начала — улыбочку. Он перевернулся на живот и сделал вид, что не видит.

Он, должно быть, заснул под палящим солнцем, так как вдруг почувствовал, что ему на спину капают холодную воду, а чуть с хрипотцой голос Карен Ланкастер, который ни с каким другим не спутаешь, произносит:

— Ах ты, вшиварь ленивый! От жены ушел, а я узнаю об этом из газет. Чудненько!

Он охнул и перевернулся.

— Ты-то что здесь делаешь?

— Обедаю с папочкой и Памелой. А теперь вопрос по существу: что здесь делаешь ты?

— Я здесь живу.

— Мило, что ты мне об этом не сказал.

— Вот теперь и говорю.

— Великое одолжение, — надулась она. — Мог бы по крайней мере позвонить. Если я ошибаюсь, ты меня поправь, но мне казалось, что у нас с тобой что-то особенное.

— Ты рассказала про нас Элейн.

— Не рассказывала, — взвилась она. — Как ты вообще мог такое подумать?!

— Кто-то же ей рассказал.

— Не я. Она звонила и разыскивала тебя в день вашего приема, а я разыграла удивление.

— Наверное, не очень хорошо разыграла.

— Чего ты расквохтался? Ты и так уже готов был ее бросить, так и нечего искать отговорки, что она про меня узнала.

Она сняла зеркальные очки и испепелила его взглядом.

— Почему ты поселился здесь? Мог бы приехать прямо ко мне.

Он не нашелся что ответить. У Карен Ланкастер нет прав на него.

Его спасло появление Джорджа Ланкастера, Памелы Лондон и разномастной свиты, державших путь к тенту Ланкастера, где уже расставлены были столы для ленча.