— Добро пожаловать в дом Конти, — сказал он.

— Добро пожаловать в задницу. Ты знаешь, что Элейн мне звонила сегодня, тебя разыскивая?

— Меня?

— Да, тебя.

— Почему меня?

— Если бы я знала, стала бы спрашивать?

Он нахмурился.

— Тут что-то не так. Какой-то говнюк подошел ко мне сегодня на Родео-драйв и сунул под нос фотографии.

— Какие фотографии?

— Наши с тобой фотографии. В постели.

— Что-о-о?

— Пусик, что это вы с Карен так тесно прижались? Шалун ты, шалун. Вот скажу Элейн!

Биби Саттон, разумеется, шутила, но они как ошпаренные бросились друг от друга.

Следом появился Вулфи Швайкер, великолепный в своем бархатном костюме, в рубашке с рюшечками и в расшитых вечерних туфлях-лодочках. Волосы со свежим перманентом обрамляли круглое лицо с озлобленными глазками, курносым носом, мясистыми губами и острыми, как у хорька, зубками. Говорили, что он похож на драчливого карася.

— Очень все здорово, Росс. Биби и я как раз говорили об этом.

— Спасибо, Вулфи.

— Не за что. Биби и я всегда воздаем хвалу, когда есть за что хвалить.

— Это приятно. — Росс терпеть не мог этого человека. Удивительно, как мягкий Адам Сатгон вообще пускает его к себе на порог.

В разговор влезла Карен:

— Замечательное платье, Биби.

— Да? Ты находишь? Пустяк, милочка.

— Ни хрена себе пустяк, — сказала Карен. — Должно быть, старине Адаму влетело не меньше чем в две тысячи. Уж если отхватила, Биби, так и форси на здоровье.

— Милочка, ты такая грубиянка.

— Вся в отца, а какой он, мне тебе рассказывать не надо, верно, Биби?

Как бы побыстрее сбагрить Фрэнсис Кавендиш?

Хороший вопрос.

Бадди ломал над ним голову, разглядывая собравшихся. Вот где надо делами заняться. Вокруг него — звезды. Народу набилось битком.

— Если думаешь, как бы пошататься среди гостей, забудь об этом, — ледяным тоном изрекла Фрэнсис, словно угадав его мысли.

— Шататься? А кто шатается? — возмутился Бадди.

— Просто предупреждаю.

— А пойти в туалет мне дозволено?

— Сейчас? Да мы ведь только что сюда приехали.

— Что мне прикажешь делать — ссать на ботинки?

— Тогда живо. Я взяла тебя не для того, чтобы стоять одной.

Он щелкнул каблуками.

— Есть, мэм.

— Привет, Элейн.

— Привет, Рон. — Зачем она его вообще пригласила? — Вырядился не к месту.

— А что… ничего… вечер, — протянул он.

— Спасибо.

— Ужасно хотел бы познакомиться с Клинтом Иствудом.

Кто не хочет? Только она не собирается водить его за ручку и представлять.

— Извини, Рон. У меня куча дел.

— Не дергайся, Элейн. Не напрягайся. Ты принимаешь витамины, что я посоветовал?

Она резко кивнула. Он напоминал ей большую лохматую собаку. Как случилось, что, уединившись с ним в его кабинете, она никогда не замечала, что все лицо у него в бородавках, а из носа и ушей торчит жесткая щетина цвета соломы?

Да как ты могла, Элейн? Бросалась на любой елдак!

— ..она как кукла Барби — ты ее заводишь, она и накупает себе новые платья…

— ..да если он решит, что сдерет за это деньги, то и с кустом будет трахаться…

Бадди пробирался сквозь толпу гостей. Давно он не был в таком приподнятом настроении. Именно среди этих людей его, место и будет — постоянно, — если только достанется роль в «Людях улицы».

Он улыбнулся Энн-Маргрет, и она ответила ему улыбкой.

Спросил у Майкла Кейна: «Как дела?»— и ему дружелюбно ответили. Он был на седьмом небе.

И тогда он увидел ее. Ангель. Его Ангель. Он глазам своим не поверил, но это была она.

Оливер Истерн чопорно беседовал с Монтаной. Они терпеть друг друга не могли, но фильм обрек их быть вместе.

— Где Нийл? — спросил Оливер, взглянув на часы.

— Я думала, может, ты знаешь, — ответила Монтана. — У него была какая-то встреча. Мы должны были увидеться уже здесь, на приеме.

Оливер потел, и у него было кошмарное ощущение, что он чувствует запах, хотя дважды принял основательный душ.

— Прошу прощения, — извинился он. — Мне надо в туалет.

Он закрылся в гостевой ванной, содрал с себя куртку и рубашку. Потянув носом, понял, что и в самом деле от него несет. Схватил кусок мыла из серебряной мыльницы и намылил вонючие подмышки. Приспустил брюки и провел намыленной рукой под трусами — на всякий случай. Перед тем как проделать все это, он не потрудился узнать, есть ли кто-нибудь в уборной, дверца в которую была закрыта, и когда оттуда вышла Памела, они в ужасе друг на друга уставились.

— Что вы делаете? — взвизгнула Памела. Она понятия не имела, кто он такой.

А он не признал в ней жены того, кто в недалеком будущем станет звездой его фильма.

— Козу трахаю, — быстро ответил он. — Не лезь не в свое дело.

— Ангель?

— Бадди?

На миг показалось, что они сейчас бросятся в объятия друг к другу. Потом, вспомнив телефонный разговор с Шелли, Ангель помрачнела. Нахмурился и Бадди, вспомнив, что ему передала от Ангель Шелли.

— Что ты тут делаешь? — спросили оба разом.

Тут Ангель по-хозяйски взял за руку какой-то жопошник, звезда телевизионного комедийного сериала, что к ней уже целый час подкатывался:

— Все в порядке, красавица моя?

«Красавица моя!» Бадди очень хотелось врезать ему по вставной челюсти, да так, чтоб зубы вылетели из затылка, явно прикрытого париком.

— Спасибо, хорошо, — ответила она вежливо.

— Э, слушай… может, нам поговорить? — быстро сказал Бадди.

— Не знаю.

— То есть как не знаешь?

— Ну, я…

— А это значит, что леди не знает, — вклинился тот, что из телекомедии. — Почему бы тебе не попробовать еще разок, попозже, а, паренек?

— А почему бы тебе не пойти куда подальше, паренек?

— Послушай-ка…

Их прервало явление из гостевой ванной полураздетого Оливера Истерна, за которым гналась осатаневшая Памела Лондон.

— Не смей со мной так разговаривать, извращенец несчастный! — визжала Памела, размахивая щеткой для волос.

— Что на тебя нашло, климактеричка старая? Отцепись от меня! Совсем, блядь, рехнулась!

— В чем дело? — пророкотал Джордж Ланкастер, отделившись от кучки подхалимов.

— Этот засранец членом своим забавлялся, пока я была в уборной, — звучно объявила Памела.

— Эта блядь спятила! — в бешенстве выкрикнул Оливер.

— Эта блядь — моя жена, — провозгласил Джордж Ланкастер. — Дорогая, ты не знакома с Оливером Истерном, моим продюсером?

Нет дурака хуже, чем старый дурак…

Или молодой…

Или средних лет…

Банальные фразы.

Джина Джермейн банальна. А кроме того, она знойная, сексуальная, грудастая блондинка, замечательная в постели. «Я погиб, — думал Нийл, — растворился — в ее соках. Тут мне защищаться нечем. Так какой я дурак?»

Кого просить помочь?

Какой смысл вспоминать в такое время о песнях Ньюли-Брикусса? В то время, когда баба, блондинка года в Америке, уселась на твой тугой член и отбивает послание похоти.

Похотливая мыслишка.

Самая первая женщина, с которой я спал, была в черных чулках и в поясе с подвязками. Звали ее Этелъ, иродом она была из Шотландии. Мне тогда было пятнадцать, а ей двадцать три. У нее были волосатые ноги и страсть к минету.

Монтана в жизни не надела бы пояс с резинками. Она бы подняла его на смех, если бы он об этом заикнулся. Молочно-белые бедра, окаймленные, упакованные. Густой пучок волос прямо посредине этой рамы.

О Боже!

Джина чуть сдвинулась, выпустила его.

— Я еще не все, — запротестовал он.

— Знаю, — успокоила она. — Я тебе приготовила сюрприз.

— Неужто еще одну скрытую камеру? — проворчал он.

— Не беспокойся. Сегодня у нас праздник, и я хочу сделать так, чтобы ночь нам эта запомнилась.

— Прием… — пробурчал он, провожая Джину взглядом до двери. Он хотел, чтобы она вернулась и закончила то, что начала.