Его собственная мать! Он был потрясен, охвачен ужасом и — хуже того — ощутил желание.

Она подошла к кровати и сорвала с него одеяло. Вновь вздыбившийся член спрятать было негде. А она начала его нежно поглаживать.

Он был в полном смятении. Ему хотелось закричать, убежать…

Но он лежал неподвижно, а она трогала, трогала… Он словно выскользнул из своего тела и наблюдал со стороны. Она влезла на него и ввела его член в теплую сырость.

Так тепло, так влажно, так хорошо! И он знал, что вот-вот кончит, и это будет гораздо лучше, чем прежде с любой бумажной девочкой из «Плейбоя» или с Тиной и мятыми салфетками. И… о-оо… о-о-о…

— И теперь тебе никто не будет нужен, Бадди, кроме мамулечки! Правда, Бадди? Правда? — нежно ворковала она голосом, полным злорадного торжества.

Он сбежал до рассвета, пока она спала. Только на этот раз он был умнее — забрал из ее сумочки все двести долларов и прихватил кое-какие дорогие украшения.

На этот раз он покидал дом по-настоящему. И возврата не было.

Выйдя от Фрэнсис, он вытащил палочку жвачки и смерил взглядом высокую рыжую женщину, которая вошла в здание.

Безработная актриса, сразу видно. У них у всех в глазах особое отчаяние, словно ради роли они готовы сделать что угодно. А большинство и делает.

Перекатывая языком жвачку, Бадди свернул за угол к стоянке за домом. Он обзавелся идеальной походкой голливудского жеребца — отчасти Траволта в «Вечерней субботней лихорадке», отчасти Гир в «Американском альфонсе». Он знал, что выглядит на все сто. Еще бы! Как он работал, чтобы отшлифовать это ленивое сексуальное покачивание от бедра. Как бы он сыграл этого типчика в «Альфонсе»! Он же воплощал эту роль в жизни, черт подери! За одиннадцать лет самостоятельности каких только ролей он не навоплощал!

— Эй! Бадди! Куда путь держишь, друг? — Куинс, чернокожий актер, его хороший приятель, шлепнул ладонью о его ладонь, когда они поравнялись. — Как у Фрэнсис нынче с настроением?

Ничего?

Он пожал плечами:

— Более-менее. Но кувыркаться я бы не стал.

— А когда ты вернулся?

— Пару дней назад.

— Ну так пошли! Выпьем кофе со сливками. У меня новая рыжая лисичка подъедает крошки за завтраком. Горячая, ух! Тебе обязательно надо с ней познакомиться. Просто персик. И у нее есть сестренка!

— Как-нибудь в другой раз. У меня свидание насчет сериала.

— Ладно, в другой раз. Звякни мне, и погуляем. Проведем вечерок в «Мейврике».

— Договорились!

Они снова хлопнули ладонью о ладонь и разошлись. Бадди поднял воротник кожаной куртки и заторопился к машине. Почему он не сказал Куинсу, что женился? Почему недоволен, что сказал Фрэнсис? Не жалеет же он в самом деле?

Черт, нет, конечно! Но человек должен иметь образ, и его образ — сексуальный, сильный мужчина, жеребец, готовый сделать что угодно и отправиться куда угодно без секундного размышления. А жена почему-то никак с этим образом не сочетается.

Он завел дряхлую машину и настроился на волну рока. Ангель не та жена, которой стыдятся. Юная, красивая, чистая! Смешное конечно, слово, но как еще описать Ангель? Большинство девочек, которыми кишит Голливуд, успевают к двадцати годам испробовать все и всех. Но Ангель совсем другая. Только как сохранить ее такой в городе, где полным-полно подонков?

Но сейчас не это главное. Сейчас главное — раздобыть баксы.

Ангель верит, что он на коне, и он не допустит, чтобы она думала иначе, пусть даже ради этого придется вернуться к скверным привычкам — временно, разумеется. Он нажал на педаль газа и поехал в сторону Беверли-Хиллз.

Милли Розмонт забормотала во сне и беспокойно закинула левую руку на живот мужа.

Леон лежал на спине, глядя в потолок невидящим взглядом.

Он осторожно снял руку жены, повернулся и посмотрел на нее, мысленно будя ее, чтобы они могли поговорить. Она не шелохнулась. Он бесшумно встал с постели, прошлепал на кухню, открыл холодильник и тоскливо уставился на его содержимое. Шесть яиц, миска яблок, обезжиренное молоко и тарелка деревенского сыра. Просто слюнки текут! Но, с другой стороны, он же на диете, и Милли помогает ему ее соблюдать. За три месяца он набрал двадцать четыре фунта. По два фунта в неделю. Он чувствовал себя толстым и неуклюжим, не говоря уж о том, что пояс брюк пришлось три раза расставлять, а рубашки и куртки лопались по швам.

Но виновата Милли. Как она готовит!

Виноват он. Жрет как свинья. Особенно если его что-то гнетет.

Он вытащил сыр, достал ложку из ящика и сел за кухонный стол. А что-то его гнетет, от этого никуда не денешься. Убийства на Френдшип-стрит — трое изрубленных в куски без видимой причины. И одна из троих — бедняжка Джой Кравец.

В газетах она фигурировала как «красивая манекенщица-подросток». Если жертве нет тридцати и она женского пола, ее всегда объявляют красивой. Придает заманчивости заголовкам.

«Манекенщица, мать их», — подумал он. А кому знать, как не ему? Он ощущал гнев и бессилие, стоило ему вспомнить Джой, ее окровавленный изувеченный труп. Джой. Она же была совсем еще девочка…

Ему вспомнилась их первая встреча.

— Поиграть хотите, мистер?

Леон не мог поверить, что это было адресовано ему. Он огляделся по сторонам, не сомневаясь, что шлюшка с детским личиком в черном мини-платьице из искусственной кожи и туфлях на нелепо высоких каблуках заговорила с кем-то другим.

Но на улице не было ни души.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Сколько надо! — Она нахально подмигнула, и он заметил, что ее левый глаз сильно косит. Пятнадцать лет. От силы — шестнадцать.

— Так что скажешь, ковбой? — Она уперла руки в бока и ухмыльнулась ему. — Я могу показать тебе рай.

— А я могу показать тебе мое удостоверение. Я полицейский.

Ухмылка исчезла.

— Легавый? Это надо же! — Она наклонила голову набок. — Вы меня не заберете, верно? Мы же просто трепались. Я ведь вас не зазывала.

— Где ты живешь?

Она не могла решить, то ли он принял ее первое предложение, то ли намерен арестовать.

— Мне идти нужно! — прохныкала она.

— Ты живешь с родителями?

— Никаких, родителей у меня нет. И мне восемнадцать. Могу делать что хочу.

— А я могу отвести тебя в участок и привлечь за проституцию, если захочу.

Девчонка поглядела вдоль улицы, примериваясь, не дать ли деру.

Но он на вид сильный и наверняка ее догонит. Она сунула в рот большой палец и принялась грызть его.

— Знаешь что? Я тебя задарма обслужу, — сказала она немного погодя.

Может, все-таки забрать ее? Конечно, ловить малолетних проституток не его дело. Но, черт подери! Он же полицейский.

Есть же у человека долг, а она еще совсем ребенок.

— Думаю, тебе лучше пойти со мной, — сказал он устало и взял ее за костлявое плечико.

— Падло! — Она больно брыкнула его по голени, вырвалась и побежала.

Он потер голень, глядя, как она, стуча каблуками, мчится по улице, потом, прихрамывая, вернулся в машину и некоторое время сидел в задумчивости, положив руки на баранку. Надо сообщить в отдел несовершеннолетних. Они ее живо заберут.

Леон гневно сунул в рот ложку с пресным сыром. Джой! Такая жуткая, ненужная смерть… и нелепая жизнь.

Мысленно он перебирал все, что узнал об исчезнувшем Деке Эндрюсе. Столько людей опрошено! Сколько разных мнений!

Дек Эндрюс рисовался умным, тупым, грубым, вежливым, агрессивным, пакостником, замкнутым одиночкой.

Перечисление можно было продолжать и продолжать — ни единого совпадающего мнения.

Факт. Помешан на автомашинах.

Факт. Носит волосы по плечи. (Тоже мне примета. Он, конечно, первым делом подстригся!) Факт. Нездоровый цвет лица, рост шесть футов два дюйма, худой, но сильный.

Факт. Не нравился женщинам. Все четыре девушки, которые, как удалось установить, принимали его приглашение провести вечер вместе, наотрез отрицали, что спали с ним. И каждая отказывалась встретиться с ним во второй раз.