Он взял со стола какие-то бумаги и принялся их внимательно изучать.

— Вы еще не говорили с мистером Истерном?

— Говорила, но он ничего не сказал. Сюда его привез Оливер Истерн?

Минуту доктор был в нерешительности.

— Мистер Истерн позвонил мне… Хорошо, что он был с вашим мужем в это время.

Но Оливер был на банкете. С чего бы ему уходить с банкета и ехать к Нийлу? Она нахмурилась. «Мазерати» Нийла стоял перед домом Джины Джермейн, и, пока она ждала Бадди у ворот, на бешеной скорости подъехала машина. Если подумать, так, может, это и был Оливер.

Должно быть, у Нийла случился приступ в то время, когда он был с Джиной. Она вызвала Оливера. А Оливер послал за врачом, который, ясное дело, об этом шуметь не должен.

— Чем был вызван приступ? — холодно спросила она.

Он пожал плечами.

— Кто знает? Перегрузки, переедание, стресс…

— Секс?

Притворяться он не умел. Красивое лицо омрачилось чувством вины.

— Может быть, секс. Все что угодно может это вызвать…

— С Джиной Джермейн? — перебила она.

Теперь наступил черед доктора хмуриться. Пропади пропадом Оливер Истерн, который затеял делать из всего этого тайну.

Жена знает, в чем дело. И, вероятно, знает вся больница. Не каждый день в отделение неотложной помощи доставляют сцепленные друг с другом парочки, которых приходится расцеплять хирургическим путем. Особенно если одна половина парочки — кинозвезда.

Он вздохнул.

— Видно, что с положением дел вы знакомы, миссис Грей.

Ситуация печальная, но все мы люди, и я уверен, что для вас главное — чтобы мистер Грей поскорее поправился и выписался.

Он сменил голос отзывчивого друга на деловой тон врача.

— Он перенес два инфаркта. Первый — до того, как мы привезли его в больницу, а второй — после того, как их с мисс Джермейн… э… разделили.

Ей показалось, что она не правильно расслышала.

— Что? — переспросила она, чувствуя, что ей холодно и знобит.

Осторожно подбирая слова, он объяснил, в чем дело:

— Вагинизм. Резкое сокращение влагалища, что и вызвало у мистера Грея… э…

Больше она не слушала. Ее мутило. То, что у Нийла случился инфаркт, ухе плохо. Но при таких обстоятельствах!

До нее смутно доходило, что бубнил доктор.

— ..истощен и ослаблен… без сознания… пульса и давления нет… искусственное дыхание дало результат… реанимация… теперь состояние устойчивое… сделано все возможное.

Она чувствовала, как по телу расползается слабость. Ощущение холодное и вязкое. Внезапно она свалилась в обморок.

Хлопоты гостиничной прислуги разбудили Росса Конти. Осторожные шорохи за дверью в коридоре, дребезжание посуды, испаноязычный шепот. Он потянулся, откашлялся и подумал, как хорошо спать в одиночестве. Потом вспомнил о сообщении, сделанном Джорджем Ланкастером, и помрачнел. Вот так вот взять и погубить картину. Отдали роль Джорджу Ланкастеру. Да он даже из презерватива выпутаться не может. Все это знают.

Он нахмурился еще больше, когда снимал трубку и заказывал себе в номер плотный завтрак.

Элейн захотела его выставить, так? Если это то, что ей нужно, пусть сидит и радуется.

Элейн, зануда. Элейн, членодробилка. Элейн, магазинная воровка.

Осточертело слушать: делай это, делай то, сядь на диету, займись физкультурой. Ты жирный. Ты старый. Ты лысеешь.

Он-то не лысеет. Если на то пошло, так лысеет она. Волосы лезут пучками… сам видел у нее на щетке. Не забыть бы ей об этом сказать, позлорадствовал он.

Когда? Ты с ней не увидишься, придурок.

Он встал и вывалил из чемодана фирмы «Вьюнтон» кое-как брошенные вещи. Хоть в дорогу собрала с приличным багажом.

Впрочем, ему на это наделать. Ярлыки его не волнуют, никогда не волновали. Это у нее вся жизнь построена на ярлыках.

Он громко зевнул. «Перестань!»— сказала бы Элейн. Он пернул… салют трубача. Заныла бы: «Боже, Росс! Ты просто омерзителен». Как будто сама никогда не пердит. А вообще-то, если подумать, то, наверное, и нет. Вот если бы пердеж был предусмотрен дизайном…

Он оглушительно загоготал. Переживет он все это. Уйти из дома — конец счетам, что утром приносят для оплаты.

Вкатили столик на колесиках, уставленный всякими вкусными вещами. Свежевыжатый апельсиновый сок, горячий кофе, глазунья из двух яиц с кусочками бекона, гренки из гречихи и гарнир из поджаренных овощей. На еду он набросился как голодный волк.

Надо бы позвонить Карен, но не хочется. Ее развязное поведение на банкете удовольствия ему не доставило. Она не имеет на него прав. К тому же, раз он будет свободен, можно и развернуться. Теперь, когда он ничем не связан, на ум приходит сразу несколько женщин, с которыми было бы неплохо встретиться… с Джиной Джермейн, например.

Он улыбнулся сам себе и постарался забыть, какое разочарование для него — лишиться роли и быть выставленным из собственного дома. По крайней мере днем он встречается с Сейди Ласаль, а если кто и может спасти карьеру актера, спрос на которого падает, так это она.

Кажется, Нийл сотворил немыслимое. Монтана никогда бы не подумала, что он попадется в явную ловушку, подстроенную пышногрудой кинозвездой, жадной до внимания, но он оказался таким же мужиком, как и все. Измена ее терзала, она думала о нем куда лучше. Тяжело сознавать, что он рохля. Такой рохля, что чуть себя не угробил.

Ненависти к нему она не чувствовала. Но и любви не ощущала. Его поведение ошеломило ее, и она знала наверняка: все, что у них было, ушло.

Она придумала, что делать. Пока он в больнице, она будет рядом. Но когда выйдет… ну, что до нее, то возврата нет.

Одиннадцать. Точность — прямая дорога на киноолимп. Несмотря на мятую одежду, Бадди чувствовал себя уверенно.

— Миз Ласаль, — сказал он секретарше, которая сидела в приемной и была занята подпиливанием ногтей.

— Кто? — выпалила она.

— Миз Ласаль.

Это вывело ее из себя. Девицей она была немногословной.

— Вы-то кто? — рявкнула она.

Она заглянула в журнал регистрации, показала Бадди на стул, проронила: «Ждите», — и объявила его имя по селектору.

Пять минут превратились в десять. Он просмотрел журналы «Тайм», «Драмалог»и разные кинематографические издания.

Десять превратились в двадцать. Он немного подумал об Ангель, вспомнил свой вечер с Монтаной. Фантастическая женщина, хорошо бы им остаться друзьями. Секс с ней был роскошным — как раз то, что им обоим тогда и было нужно… но не навечно. Он знал, что она думает так же. Зажужжал селектор.

— Идите, — сказала девица, указывая трехдюймовым наманикюренным ногтем в сторону коридора, куда выходили двери множества кабинетов.

Он сделал глубокий вдох. В жизни его наступал важный период, и от этого он и впрямь нервничал.

К нему шла секретарша в красном платье.

— Бадди, добро пожаловать. — Она улыбнулась. — Пожалуйста, сюда.

Она проводила его в конец коридора и распахнула дверь кабинета, где сидел мужчина и печатал на машинке. Он поднял голову и быстренько прикинул на глаз, чего стоит Бадди.

— Здравствуйте, — сказал он. — Сейди сейчас будет. Присаживайтесь.

— Это Ферди Картрайт, — объяснила секретарша. — Личный помощник миз Ласаль. — Она улыбнулась и ушла.

Бадди сел. Подмышки потеют, на рубашке остаются пятна.

Только бы на пиджаке не проступило.

Ферди кончил печатать и, картинно взмахнув рукой, вытащил лист из машинки.

— Готово! — воскликнул он. — Личная записка от Сейди Барбаре13.

Бадди сидел, уставившись перед собой, и повторял про себя ту фразу, которой начнет разговор.

«Мисс Ласаль». Не так. «Миз Ласаль, об этом дне я мечтаю с тех самых пор, как впервые попал в Голливуд».

Слюнявая чушь!

«Сейди, вам и мне… нам предназначено быть вместе».

Еще хуже.

«Сейди Ласаль»— произносится с благоговением. «Живая легенда в своем городе».